Богатое жилище, ухоженное, с массой интересных и ценных вещей. И лишь с двумя, как выяснилось, недостатками. Первый тот, что принадлежала квартира довольно-таки крупному торговцу наркотиками — а они, как известно, народ к сентиментальности не склонный. Вторым недостатком была география, в смысле — этаж, на котором упомянутое жилище располагалось. Этаж был шестым, что, согласитесь, довольно-таки высоко. Вряд ли с этой оценкой и сам Чемп Хэллет спорил, тем более когда его из окна той самой квартиры выкидывать взялись.
Ну, а раз взялись — так и выкинули. В результате чего Чемп, чудом оставшийся жив, лишился ноги, раздробил себе таз и в результате пришел в состояние серьезной инвалидности. Что, как видим, ему ни ума не добавило, ни лихости не отняло. Все-таки двадцать пять раз с пистолетом и в коляске на дело ходить — в смысле, ездить — это достижение. Чему и само имя его подтверждением работает, будучи сокращением от гордого «чемпион».
Так что сами видите, какой зачастую нестандартный народ на рельсы беззакония становится. И оно ведь для любого демографического среза справедливо: хоть возрастного, хоть в плане состояния здоровья, а хоть и социально-имущественного.
Судя по всему, желание вот это — постоять на краю — человеку свойственно вне зависимости от размера банковского его счета и положения в обществе. Я не к тому, что богатым вроде должно бы такое быть и не к лицу. Еще как к лицу — а иначе откуда же и богатству взяться. Это сейчас всякие там Кеннеди-Бронфманы могут в аристократов играться и о наследственных состояниях толковать. Делая вид, что знать не знают и ведать не ведают, как их дедушки с прадедушками будущие облагороженные миллиарды сколачивали.
Нет, я тут, конечно же, не о том, что богатство и преступление — вещи несовместные. Не скажу, что всегда я своим отражением в зеркале доволен, но не такой уж законченный идиот оттуда на меня пялится, чтобы что-то подобное утверждать. Просто у них, богатых, традиционная преступность обычно специализирована довольно-таки узко. Она все больше по линии крупных финансовых маклей проходит. Там тебе бухгалтерия двойная, тут заем на десяток миллиончиков взял и рухнул быстренько в запланированное банкротство, там город какой из особо заторможенных на дутом проекте нагрел — ну, вам-то что объяснять, давно уже на заре капитализма живете. Но мы тут речь ведем о простой, немудреной и где-то даже первобытно-примитивной уголовщине. К которой, как оказывается, и очень даже сытое и ухоженное население склонность вполне имеет.
Чем же еще, как не дремлющим в глубинах души человеческой чудовищем, объяснить такую вот историю, как будто специально для демонстрации сомнительных идей давно почившего хмурого Фрейда разыгранную? В 1992 году в Нью-Йорке устроились два друга-приятеля у подоконника в квартире на 45-м этаже шикарного и очень дорогого здания (в квартире, одному же из них и принадлежавшей), да и стали в прохожих кусищами цемента швырять. Не кусочками, повторяю, а здоровенными блоками, иной раз и более десяти кило весом.
Полиция, понятно, среагировала быстро, в считанные минуты — все-таки центр города был. Но и этих минут хватило, чтобы одна из бетонных чушек цель свою нашла — ни в чем не повинную женщину внизу. Зацепив по касательной и только потому не убив на месте. Но — на всю жизнь парализовав.
И вот вам парочка с сорок пятого этажа: студент юриспруденции из дорогого и престижного Йельского университета (блестящий, говорят, студент — колоссальную карьеру в политике мог сделать, политики-то в основном из них, юристов, и вербуются — как вот, например, тот же Клинтон) — и сам хозяин квартиры, преуспевающий банкир с Уолл-стрит.
Психиатрическую экспертизу, конечно, провели. Да нет, нормальны оказались. (Это, может, всего страшнее и есть — такая на сегодняшний день вырисовывается норма). И ни один ведь из них в содеянном не раскаивался. Мы, сказали, развлекались как никогда в жизни, швыряя эти чушки вниз, в людишек на улице. К чему один из участников развлечения присовокупил еще: «Это, пожалуй, круче, чем банк ограбить».
То есть, имелся, стало быть, и такой вариант проведения досуга. Для поднятия тонуса. Но все-таки нашли занятие еще круче. Кокаин привычный, видимо, свою работу уже делал слабо — вот и решили таким образом «вздернуться». Играя жизнями людишек, которые для них всегда там — внизу.
И не знаю, как вам, а мне инвалид в коляске, банк берущий — пусть даже и с пистолетом в руке — не в пример симпатичнее.
Нет, есть все-таки какой-то магнетизм черный в этой уголовщине — притягивает она народ из буквально всех сфер жизни человеческой. И ведь не только там банкиры или юристы в этом плане отмечались, но даже и коронованные по всей форме особы.
Речь не о преступлениях против народа и даже не о садистских выходках, о чем мы уже вдосталь в первой части нашей книги наговорились. О гораздо более банальных тут вещах речь. Как, скажем, о воровстве.
И, опять— таки, не о воровстве державном, когда территорию какую-нибудь у другого зазевавшегося царька оттяпал или наследство какого-нибудь оппонента политического в свою пользу отписал. Я тут о воровстве наиобычнейшем, в самом что ни на есть бытовом этого слова значении.
Как вот оно, скажем, в случае знаменитого Генриха Четвертого — Наварского — было. Не может быть, чтобы этот монарх французский вам знаком не был. Ну там, Дюма, «Королева Марго» и прочие «Три мушкетера». В последнем романе его самого впрямую-то в героях нет, он там только за кадром как папа правящего Тринадцатого Людовика числится, но старые седые ветераны и в той книжке к нему, Наварцу — с глубочайшим, если помните, почтением.
Вот такой, даже нашему веку известный, король-рыцарь. Это по Дюма оно так выходит. А вот придворные и прочий народ, что с королем этим личные встречи имел, знавали за ним и другого характера подвиги. Потому как нечист был монарх на руку, и очень даже нечист — пер все, что в пределах прямой досягаемости было. Банально, то есть, крал.
И народ, с королем в силу необходимости дело имевший, старался лишнего ничего из карманов не выкладывать и сами карманы крепко застегнутыми держать. Потому что знали — при малейшей возможности что-нибудь да и уворует Его Величество, всенепременно уворует. Хоть предмет драгоценный, хоть монетку медную, а слямзит все равно, так что лучше и не рисковать.
И со словом ласковым к нему на этот счет подступались, и с укором мягким. Дескать, нехорошо ведь это, Ваше Величество. Европа, можно сказать, трепещет, а вы по карманам чужим шарите — и от какой такой, казалось бы, бедности? Но Анри на все эти уговоры только смеялся и головой согласно кивал. Знаю, говорил, вор я и есть. Это, говорил, слава еще Богу, что король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Ну, а раз взялись — так и выкинули. В результате чего Чемп, чудом оставшийся жив, лишился ноги, раздробил себе таз и в результате пришел в состояние серьезной инвалидности. Что, как видим, ему ни ума не добавило, ни лихости не отняло. Все-таки двадцать пять раз с пистолетом и в коляске на дело ходить — в смысле, ездить — это достижение. Чему и само имя его подтверждением работает, будучи сокращением от гордого «чемпион».
Так что сами видите, какой зачастую нестандартный народ на рельсы беззакония становится. И оно ведь для любого демографического среза справедливо: хоть возрастного, хоть в плане состояния здоровья, а хоть и социально-имущественного.
Судя по всему, желание вот это — постоять на краю — человеку свойственно вне зависимости от размера банковского его счета и положения в обществе. Я не к тому, что богатым вроде должно бы такое быть и не к лицу. Еще как к лицу — а иначе откуда же и богатству взяться. Это сейчас всякие там Кеннеди-Бронфманы могут в аристократов играться и о наследственных состояниях толковать. Делая вид, что знать не знают и ведать не ведают, как их дедушки с прадедушками будущие облагороженные миллиарды сколачивали.
Нет, я тут, конечно же, не о том, что богатство и преступление — вещи несовместные. Не скажу, что всегда я своим отражением в зеркале доволен, но не такой уж законченный идиот оттуда на меня пялится, чтобы что-то подобное утверждать. Просто у них, богатых, традиционная преступность обычно специализирована довольно-таки узко. Она все больше по линии крупных финансовых маклей проходит. Там тебе бухгалтерия двойная, тут заем на десяток миллиончиков взял и рухнул быстренько в запланированное банкротство, там город какой из особо заторможенных на дутом проекте нагрел — ну, вам-то что объяснять, давно уже на заре капитализма живете. Но мы тут речь ведем о простой, немудреной и где-то даже первобытно-примитивной уголовщине. К которой, как оказывается, и очень даже сытое и ухоженное население склонность вполне имеет.
Чем же еще, как не дремлющим в глубинах души человеческой чудовищем, объяснить такую вот историю, как будто специально для демонстрации сомнительных идей давно почившего хмурого Фрейда разыгранную? В 1992 году в Нью-Йорке устроились два друга-приятеля у подоконника в квартире на 45-м этаже шикарного и очень дорогого здания (в квартире, одному же из них и принадлежавшей), да и стали в прохожих кусищами цемента швырять. Не кусочками, повторяю, а здоровенными блоками, иной раз и более десяти кило весом.
Полиция, понятно, среагировала быстро, в считанные минуты — все-таки центр города был. Но и этих минут хватило, чтобы одна из бетонных чушек цель свою нашла — ни в чем не повинную женщину внизу. Зацепив по касательной и только потому не убив на месте. Но — на всю жизнь парализовав.
И вот вам парочка с сорок пятого этажа: студент юриспруденции из дорогого и престижного Йельского университета (блестящий, говорят, студент — колоссальную карьеру в политике мог сделать, политики-то в основном из них, юристов, и вербуются — как вот, например, тот же Клинтон) — и сам хозяин квартиры, преуспевающий банкир с Уолл-стрит.
Психиатрическую экспертизу, конечно, провели. Да нет, нормальны оказались. (Это, может, всего страшнее и есть — такая на сегодняшний день вырисовывается норма). И ни один ведь из них в содеянном не раскаивался. Мы, сказали, развлекались как никогда в жизни, швыряя эти чушки вниз, в людишек на улице. К чему один из участников развлечения присовокупил еще: «Это, пожалуй, круче, чем банк ограбить».
То есть, имелся, стало быть, и такой вариант проведения досуга. Для поднятия тонуса. Но все-таки нашли занятие еще круче. Кокаин привычный, видимо, свою работу уже делал слабо — вот и решили таким образом «вздернуться». Играя жизнями людишек, которые для них всегда там — внизу.
И не знаю, как вам, а мне инвалид в коляске, банк берущий — пусть даже и с пистолетом в руке — не в пример симпатичнее.
Нет, есть все-таки какой-то магнетизм черный в этой уголовщине — притягивает она народ из буквально всех сфер жизни человеческой. И ведь не только там банкиры или юристы в этом плане отмечались, но даже и коронованные по всей форме особы.
Речь не о преступлениях против народа и даже не о садистских выходках, о чем мы уже вдосталь в первой части нашей книги наговорились. О гораздо более банальных тут вещах речь. Как, скажем, о воровстве.
И, опять— таки, не о воровстве державном, когда территорию какую-нибудь у другого зазевавшегося царька оттяпал или наследство какого-нибудь оппонента политического в свою пользу отписал. Я тут о воровстве наиобычнейшем, в самом что ни на есть бытовом этого слова значении.
Как вот оно, скажем, в случае знаменитого Генриха Четвертого — Наварского — было. Не может быть, чтобы этот монарх французский вам знаком не был. Ну там, Дюма, «Королева Марго» и прочие «Три мушкетера». В последнем романе его самого впрямую-то в героях нет, он там только за кадром как папа правящего Тринадцатого Людовика числится, но старые седые ветераны и в той книжке к нему, Наварцу — с глубочайшим, если помните, почтением.
Вот такой, даже нашему веку известный, король-рыцарь. Это по Дюма оно так выходит. А вот придворные и прочий народ, что с королем этим личные встречи имел, знавали за ним и другого характера подвиги. Потому как нечист был монарх на руку, и очень даже нечист — пер все, что в пределах прямой досягаемости было. Банально, то есть, крал.
И народ, с королем в силу необходимости дело имевший, старался лишнего ничего из карманов не выкладывать и сами карманы крепко застегнутыми держать. Потому что знали — при малейшей возможности что-нибудь да и уворует Его Величество, всенепременно уворует. Хоть предмет драгоценный, хоть монетку медную, а слямзит все равно, так что лучше и не рисковать.
И со словом ласковым к нему на этот счет подступались, и с укором мягким. Дескать, нехорошо ведь это, Ваше Величество. Европа, можно сказать, трепещет, а вы по карманам чужим шарите — и от какой такой, казалось бы, бедности? Но Анри на все эти уговоры только смеялся и головой согласно кивал. Знаю, говорил, вор я и есть. Это, говорил, слава еще Богу, что король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122