Перед самой войной мой дядя купил в городе Грозном дом и жил там над Сунжей в квартале, где жили горские евреи, еще называют их татами. Я у них скрывался целую неделю. Они соблюдают кавказские обычаи, но чтят свою религию. На третий день, как нас выселили, их главный мулла собрал стариков и других мулл для решения одного важного дела. Они это дело быстро решили и объявили всему своему народу. Хорошее слово всегда бывает коротким. Я хочу вам сказать это слово. Вот что они решили: «Народ чеченцев и ингушей изгнали со своей родины, как в древности изгоняли иудеев. Проникнитесь к ним состраданием и да не войдет ни один из нас ни в дом чеченца, ни в дом ингуша и не возьмет с иголки. Проклятье на том, кто нарушит сие». Вот как они сказали. Так и соблюдают. А теперь решайте его судьбу, как подскажет Аллах и совесть. Перед вами стоит еврей - один из их народа.
Зака сел на место.
Долго сидел Трибунал в задумчивом молчании. С одной стороны кровь двух соотечественников звала к отмщению, а они - мстители, с другой стороны это великое Слово.
- Говорите все, - поднял голову Чада, тамада Галгайского Трибунала, - нам тяжело это решить. Кровь братьев тяжелее свинца, а Слово татов, которое огласил Зака, неизмеримо. Что нам делать?
Поднялся Талхиг из Датыха. Он вздохнул несколько раз, сжался в плечах, а на лице отразилось душевное напряжение:
- Я не знаю это правда или нет, но от одного ученого человека я слыхал, что мы живем на этой земле десять тысяч лет. Десять тысяч лет рядом с нами живут и другие народы. Кавказ - мешок народов. Мы жили, как живут соседи в любом месте - ни хуже, ни лучше. Роднились. Бывало хорошее и плохое. Мы кушали их хлеб-соль, они - наш. Но вот нас постигла Черная Среда. Ни один народ не сказал Слово Сострадания, ни христиане, ни мусульмане - наоборот бросились растаскивать то, что от нас осталось, пот и кровь наши и наших отцов, только наши кавказские таты сказали это. Слово.
Талхиг шел к Трибуналу, держа руки так, как будто нес на них что-то весомое, хрупкое и дорогое.
- Чада, я настаиваю, чтобы этот еврей ушел от нас с миром в знак уважения к тем…
- Мы так думаем все, - подтвердили остальные.
Чада повернулся направо - и судья справа кивнул головой в знак согласия. Чада повернулся налево - тоже самое, а потом огласил приговор:
- Офицер Александр, ты участвовал в убийстве двух наших людей, мирных пастухов. Ты командовал. По Закону Справедливости ты достоин смерти, как и двое этих твоих товарищей. Мы тебя отпускаем за то Слово, что сказали таты. Пусть до них дойдет наше решение, наша благодарность.
- Вы объявили евреям амнистию? - усмехнулся этот упрямый офицер. - Вот так дела!
Молодой человек принес плащ-палатку, пояс с пистолетом и автомат.
- Вы даже не разоружаете меня?
- Нет. Иди с честью.
- А эти двое?
- Мы их расстреляем.
- А солдаты?
- Они получат по двадцать палок, потом мы их отпустим.
Еврей нагнулся, чтобы поднять пояс с пистолем, но передумал и выпрямился.
- Я остаюсь.
- Почему? Не хочешь жить?
- Хочу, но не такой ценой. Вы мне сохраняете жизнь, но не честь.
- Как, так?
- А вы бы, как вас называть? Абреки? Согласились уйти от смерти, предав товарищей, бросив их в руках врагов? Я буду живой и невредимый уходить и услышу, как вы их убиваете. Нет! Я остаюсь. Не знаю, что там решили ваши эти горские таты, может, кто легенду красивую сочинил, но за уважение спасибо. За это стреляйте сразу в сердце, чтобы я не мучился. Но, а насчет этих пастухов, действительно, я поторопился и отдал приказ на поражение. Кто его знал? Мальчик пальнул из кремневки… Так получилось, что поделаешь. Война! А вы вроде нормальные люди. Что здесь на Кавказе творится? Ничего не понятно. Теперь с этими вашими горцами-татами вообще запутали меня. Все… все.
Он махнул руками, отошел и стал рядом с теми двоими, готовый разделить их участь.
Трибунал вынес новое решение:
- Сержантов и рядовых солдат отпустить, отменив наказание палками, еврея отпустить при полной экипировке.
Они даже не распрощались толком, не поблагодарили словами - просто ушли, не вполне веря тому, что их освободили, а вдруг эта уловка бандитов, такая их игра в охоту - подстеречь и расстрелять по дороге.
Но с ним пошли два абрека, и они вывели пленных на трассу Москва-Баку. Парень помоложе показал направо и налево.
- Туда Грозный - далеко, около ста километров, туда Буро - около сорока.
Абреки повернулись назад и молча ушли. Отделение в полном составе двинулось к Орджоникидзе.
В городе их задержали и подвергли строгому допросу. Они рассказали, как было. Потом их подвергли повторному допросу, по протоколу-сценарию, составленному в НКГБ.
Перед Александром положили отпечатанную на плохой машинке бумагу, в которой говорилось «о дерзком нападении банды кулацких пособников фашизму из чеченцев и ингушей». И так далее - явный наговор.
- Подпиши и иди себе в часть.
Александр отказался, упрямо ответив:
- Тут не правда. Этого не было. Ничего такого не было.
И сержанты и солдаты тот протокол подписали. В нем говорилось, что «старший лейтенант Левко Александр Данилович вошел в преступный сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам, своими действиями чуть не погубил весь отряд, который ему был доверен, как опытному офицеру-фронтовику».
Его судили военный трибунал с такой формулировкой приговора, дали десять лет каторжных работ.
- Левко Александр Данилович, вам понятен приговор военного трибунала? - спросил судья.
- Не все, - ответил бывший офицер, - почему мне так мало дали «за сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам», да если еще при том я «своими действиями чуть не загубил весь отряд»?
- Не беспокойся: отсидишь десять - добавят еще. С этим у нас запросто.
Александр сохранял неподдельное спокойствие. Это спокойствие на него нашло, когда абреки вывели его с отрядом из бамутского леса, и он спокойно зашагал по грейдеру в сторону Орджоникидзе. Какие странные вещи с ним произошли? Приключения да и только! Но очень опасные приключения с риском для самой жизни. Он рисковал жизнью на фронте. К этому привыкаешь, но чтобы в течение месяца тебя судили два трибунала -…
В его армейскую жизнь вторглись какие-то чеченцы и ингуши, о существование которых он понятия не имел до прибытия на Кавказ. Какие-то таты - евреи. Он сам - еврей, ну и что? Мало ли разных евреев на свете! Какое-то слово каких-то раввинов, столь дорого оцененное этими странными людьми из леса. Надо в этом разобраться. Он будет разбираться и дойдет до истины.
Иногда ночью он просыпался на лагерных нарах и задавал себе вопрос: «Почему я, фронтовик, здесь? Как такое могло случиться?». Вспоминал события последних лет и успокаивался. Семья о том, что его постигло, узнала через три года, как его осудили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76