единственная женщина, которая властвует надо мной, – моя жена. Но это самообман. Над чем властвует Нора? Над твоими физическими интересами. Иногда ограничивает количество твоих наслаждений. Она узнает о новой любовнице, и ты перестаешь с ней встречаться. Нора тратит твои деньги на все, что ей заблагорассудится. Но она заслужила это право за тридцать лет мучений с тобой. Она смирилась, что никогда не сможет обладать самым главным – твоей душой. Следовательно, ты не принадлежишь ей. И ты платишь ей за это. Платишь, потому что за все нужно платить. Это ваш давний негласный уговор».
Вздор! Чушь! Нора – прекрасный человек. Добрый, чуткий. Я благодарен ей. Она долгие годы сохраняет нашу семью. Терпеливо сносит все мои похождения.
«Нора надеется, что когда-нибудь ты полюбишь ее. Верит всю жизнь, что твоя душа будет принадлежать ей».
– Я люблю Нору.
«Ты не любишь Нору. Зачем врать самому себе? Ты не знаешь, что такое любовь».
– А ты знаешь?
«Любовь – это то, что ты чувствуешь сейчас. В эти минуты. Взмыть в небо, приземлиться в Иерусалиме, прижать меня к себе крепко-крепко».
– И сделать с тобой то, что я всегда делал с другими женщинами.
«И сделать то, что ты делал с другими женщинами. Но почему же слезы застилают твои глаза? Разве плакал ты когда-нибудь, желая совокупления?»
– Боже! Это невыносимо.
...Чай остыл в стакане. Сигара давно потухла. Мне становится душно. Откуда она знает про слезы? И что все это значит? Распахиваю форточку. Морозный воздух врывается в комнату. Снежные хлопья падают на горячие веки.
Когда я плакал в последний раз? Может быть, когда умерла мама? Нет. Я не плакал. Неужели только в третьем классе из-за того, что вывалился со второго этажа?
«Есть несколько видов боли. Тебе был знаком только один из них, самый примитивный – физическая боль, когда слезы подступают к глазам, как физиологическая реакция на неполадки в организме. Помнишь, я спросила тебя: «Когда ты плакал в последний раз?» – а ты рассказал, как вы подрались с мальчишками, как ты вывалился со второго этажа и плакал.
Гера, родной мой, любимый, физическая боль – это такая мелочь по сравнению с болью душевной. Говорят, человека, попавшего в ад, жарят на огне. Но ведь в ад попадает душа. Огонь ада – это угрызения совести. Это и есть самый страшный огонь. Огонь стыда».
Закрываю форточку. Складываю листы в картонную коробку. До свидания, Фира. Вернее, прощай... Не хочу больше ничего читать.
Закрываю кабинет. Тусклая лампочка в коридоре едва вещает дорогу к лифту. Во дворе тихо. Снег приятно скрипит под ногами. Завожу машину. Жду, пока разогнется мотор.
Я отпустил шофера. Жаль. Мне нужен сейчас кто-то рядом. Кто-то обыкновенный. Например, Петя, мой шофер.
Темный силуэт движется к машине. Ленка! Машинально смотрю на часы. Половина двенадцатого. Сумасшедший влюбленный ребенок!
Распахиваю дверцу машины. Садится рядом. Заплаканные глаза светятся в отблесках фонаря.
– Что происходит?
– Ничего.
– Где ты была все это время?
– В приемной сидела.
– Я выходил – тебя не было.
– Я спряталась, когда ты выходил.
– Куда?
– Под стол.
– Зачем? Ты же ушла. Сказала мне «до свидания», поцеловала и ушла.
– Да...
– А потом просидела до половины двенадцатого в темной приемной?
– Да...
– Зачем?
– Ты... Ты кричал. Сам с собой. Ты кричал: «Это чушь какая-то! Мистика!» Ты говорил с ней?
– С кем «с ней»?
– С посылкой.
– Я говорил сам с собой, но тебя это не касается. – Раздражение душит меня. Мне невыносимы ее маленький красный нос и мокрые кудряшки, облепившие лицо. Ну вот же тебе обыкновенный человек. Почти как Петя! – Лена, ты меня достала. Я тебя уволю завтра утром.
Захлебывается рыданиями, стремительно выскакивает из машины, останавливает такси.
После ее исчезновения становится еще муторнее. Домой? Нет... Достаю плоскую металлическую фляжку, обтянутую добротной кожей. Коньяк приятно обжигает горло. А вот посмотрим, дорогой мой НЛО, что ты скажешь теперь.
Выключаю машину. Возвращаюсь в кабинет. Снова завариваю чай. Опять раскуриваю сигару.
Открываю картонную коробку. Ищу страницу, где я остановился, и почти теряю самообладание.
«Боже, как я сочувствую всем женщинам – десяткам твоих любовниц, которые столкнулись с оледеневшей глыбой твоей души. Как больно было их хрупким душам, не познавшим женской силы, обжечься о твой лед. Словно притронуться языком на морозе к металлической ручке двери. Извини, Гера, но я привожу примеры, доступные твоему воображению. Ты ведь делал так в детстве хоть раз. Все мы делали. Язык мгновенно прилипает. Нет сил его оторвать, но когда все же отрываешь, дикая боль пронзает тебя насквозь, и потом еще долго-долго болит».
«Ленка, неужели это то, что ты чувствуешь сейчас? Мой несмышленый малыш...» Зачем я связался с ней? Она сама не давала мне прохода. Смотрела влюбленными глазами, хлопала длинными ресницами, виляла милой попкой. Я что, железный?!
Набираю ее телефон. Трубку поднимает мать Лены.
– Валентина Игнатьевна, извините, что так поздно звоню. Лену пригласите, пожалуйста.
Долгая пауза.
– Але...
– Леночка, извини меня. Извини, малыш. Я тебя обидел. Раскаиваюсь. Честное слово.
– Ты меня уволишь?
– Никто тебя не уволит. Ты прекрасно работаешь. Исполнительная, ответственная, серьезная.
– Ты...
– Что, Леночка?
– Ты ее любишь?
– Опять! Послушай, я тебя очень прошу, нет, предупреждаю в последний раз, не вмешивайся в мою личную жизнь. Ты не имеешь к ней никакого отношения.
– ...Гера, ты меня совсем не любишь?
Опускаю глаза в Фирины строчки: «Научись говорить правду. Умоляю. Заклинаю. Правду. Пожалуйста».
Меня больше не пугает эта необъяснимая мистика Фиры. Я смирился с Фириным присутствием в моем кабинете. Напротив, я испытываю чувство, очень похожее на восторг. Я, кажется, начинаю понимать, что прислала мне Эстер из Иерусалима. Себя! Себя! Свою душу! Свою загадочную душу. И я буду говорить с ней всю ночь напролет. Может быть, несколько ночей. Я буду с ней! Опять с ней!
– Да, Лена. Я тебя не люблю. То, что мы с тобой делали, называется просто сексом. Во всяком случае, с моей стороны. Мне было очень приятно. Я наслаждался твоей нежной кожей, прекрасной фигурой. Твоим желанием, но ничего не испытывал и не испытываю, кроме физической потребности... Мы не будем больше этого делать.
– Не будем?
– Нет.
– Хорошо, что ты мне объяснил. Что сказал правду.
– Между прочим, впервые в жизни я сказал женщине правду.
– Это все из-за посылки?
– Лена!
– Ладно, Георгий Михайлович, приятных снов, точнее, приятных ночных бесед с посылкой. Ты ведь вернулся в кабинет...
– Откуда ты знаешь?
– Ну, не будешь же ты из дома объяснять мне, что мы занимались обыкновенным сексом.
– Ко всем твоим положительным качествам, ты еще и мыслить умеешь аналитически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вздор! Чушь! Нора – прекрасный человек. Добрый, чуткий. Я благодарен ей. Она долгие годы сохраняет нашу семью. Терпеливо сносит все мои похождения.
«Нора надеется, что когда-нибудь ты полюбишь ее. Верит всю жизнь, что твоя душа будет принадлежать ей».
– Я люблю Нору.
«Ты не любишь Нору. Зачем врать самому себе? Ты не знаешь, что такое любовь».
– А ты знаешь?
«Любовь – это то, что ты чувствуешь сейчас. В эти минуты. Взмыть в небо, приземлиться в Иерусалиме, прижать меня к себе крепко-крепко».
– И сделать с тобой то, что я всегда делал с другими женщинами.
«И сделать то, что ты делал с другими женщинами. Но почему же слезы застилают твои глаза? Разве плакал ты когда-нибудь, желая совокупления?»
– Боже! Это невыносимо.
...Чай остыл в стакане. Сигара давно потухла. Мне становится душно. Откуда она знает про слезы? И что все это значит? Распахиваю форточку. Морозный воздух врывается в комнату. Снежные хлопья падают на горячие веки.
Когда я плакал в последний раз? Может быть, когда умерла мама? Нет. Я не плакал. Неужели только в третьем классе из-за того, что вывалился со второго этажа?
«Есть несколько видов боли. Тебе был знаком только один из них, самый примитивный – физическая боль, когда слезы подступают к глазам, как физиологическая реакция на неполадки в организме. Помнишь, я спросила тебя: «Когда ты плакал в последний раз?» – а ты рассказал, как вы подрались с мальчишками, как ты вывалился со второго этажа и плакал.
Гера, родной мой, любимый, физическая боль – это такая мелочь по сравнению с болью душевной. Говорят, человека, попавшего в ад, жарят на огне. Но ведь в ад попадает душа. Огонь ада – это угрызения совести. Это и есть самый страшный огонь. Огонь стыда».
Закрываю форточку. Складываю листы в картонную коробку. До свидания, Фира. Вернее, прощай... Не хочу больше ничего читать.
Закрываю кабинет. Тусклая лампочка в коридоре едва вещает дорогу к лифту. Во дворе тихо. Снег приятно скрипит под ногами. Завожу машину. Жду, пока разогнется мотор.
Я отпустил шофера. Жаль. Мне нужен сейчас кто-то рядом. Кто-то обыкновенный. Например, Петя, мой шофер.
Темный силуэт движется к машине. Ленка! Машинально смотрю на часы. Половина двенадцатого. Сумасшедший влюбленный ребенок!
Распахиваю дверцу машины. Садится рядом. Заплаканные глаза светятся в отблесках фонаря.
– Что происходит?
– Ничего.
– Где ты была все это время?
– В приемной сидела.
– Я выходил – тебя не было.
– Я спряталась, когда ты выходил.
– Куда?
– Под стол.
– Зачем? Ты же ушла. Сказала мне «до свидания», поцеловала и ушла.
– Да...
– А потом просидела до половины двенадцатого в темной приемной?
– Да...
– Зачем?
– Ты... Ты кричал. Сам с собой. Ты кричал: «Это чушь какая-то! Мистика!» Ты говорил с ней?
– С кем «с ней»?
– С посылкой.
– Я говорил сам с собой, но тебя это не касается. – Раздражение душит меня. Мне невыносимы ее маленький красный нос и мокрые кудряшки, облепившие лицо. Ну вот же тебе обыкновенный человек. Почти как Петя! – Лена, ты меня достала. Я тебя уволю завтра утром.
Захлебывается рыданиями, стремительно выскакивает из машины, останавливает такси.
После ее исчезновения становится еще муторнее. Домой? Нет... Достаю плоскую металлическую фляжку, обтянутую добротной кожей. Коньяк приятно обжигает горло. А вот посмотрим, дорогой мой НЛО, что ты скажешь теперь.
Выключаю машину. Возвращаюсь в кабинет. Снова завариваю чай. Опять раскуриваю сигару.
Открываю картонную коробку. Ищу страницу, где я остановился, и почти теряю самообладание.
«Боже, как я сочувствую всем женщинам – десяткам твоих любовниц, которые столкнулись с оледеневшей глыбой твоей души. Как больно было их хрупким душам, не познавшим женской силы, обжечься о твой лед. Словно притронуться языком на морозе к металлической ручке двери. Извини, Гера, но я привожу примеры, доступные твоему воображению. Ты ведь делал так в детстве хоть раз. Все мы делали. Язык мгновенно прилипает. Нет сил его оторвать, но когда все же отрываешь, дикая боль пронзает тебя насквозь, и потом еще долго-долго болит».
«Ленка, неужели это то, что ты чувствуешь сейчас? Мой несмышленый малыш...» Зачем я связался с ней? Она сама не давала мне прохода. Смотрела влюбленными глазами, хлопала длинными ресницами, виляла милой попкой. Я что, железный?!
Набираю ее телефон. Трубку поднимает мать Лены.
– Валентина Игнатьевна, извините, что так поздно звоню. Лену пригласите, пожалуйста.
Долгая пауза.
– Але...
– Леночка, извини меня. Извини, малыш. Я тебя обидел. Раскаиваюсь. Честное слово.
– Ты меня уволишь?
– Никто тебя не уволит. Ты прекрасно работаешь. Исполнительная, ответственная, серьезная.
– Ты...
– Что, Леночка?
– Ты ее любишь?
– Опять! Послушай, я тебя очень прошу, нет, предупреждаю в последний раз, не вмешивайся в мою личную жизнь. Ты не имеешь к ней никакого отношения.
– ...Гера, ты меня совсем не любишь?
Опускаю глаза в Фирины строчки: «Научись говорить правду. Умоляю. Заклинаю. Правду. Пожалуйста».
Меня больше не пугает эта необъяснимая мистика Фиры. Я смирился с Фириным присутствием в моем кабинете. Напротив, я испытываю чувство, очень похожее на восторг. Я, кажется, начинаю понимать, что прислала мне Эстер из Иерусалима. Себя! Себя! Свою душу! Свою загадочную душу. И я буду говорить с ней всю ночь напролет. Может быть, несколько ночей. Я буду с ней! Опять с ней!
– Да, Лена. Я тебя не люблю. То, что мы с тобой делали, называется просто сексом. Во всяком случае, с моей стороны. Мне было очень приятно. Я наслаждался твоей нежной кожей, прекрасной фигурой. Твоим желанием, но ничего не испытывал и не испытываю, кроме физической потребности... Мы не будем больше этого делать.
– Не будем?
– Нет.
– Хорошо, что ты мне объяснил. Что сказал правду.
– Между прочим, впервые в жизни я сказал женщине правду.
– Это все из-за посылки?
– Лена!
– Ладно, Георгий Михайлович, приятных снов, точнее, приятных ночных бесед с посылкой. Ты ведь вернулся в кабинет...
– Откуда ты знаешь?
– Ну, не будешь же ты из дома объяснять мне, что мы занимались обыкновенным сексом.
– Ко всем твоим положительным качествам, ты еще и мыслить умеешь аналитически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66