Норико, со вчерашнего вечера затаившая обиду, не слишком стремилась идти с ним на обход, но на Дзюнко ей взглянуть хотелось. Любопытство взяло верх, и Норико решила пойти.
– Захвати тонометр! – как ни в чем не бывало сказал Наоэ. Словно и не было вчерашнего тягостного расставания. Торопливо шагая за ним, Норико вспомнила случайно найденные рентгеновские снимки. Глядя на спину Наоэ, она вдруг отчетливо представила себе обнаженные снимками кости. Белые кости на черном фоне негатива.
«Почему же он все-таки изучает только свой позвоночник?» – недоумевала Норико. Вчера она долго думала об этом, но так и не нашла объяснения. Ей очень хотелось прямо спросить Наоэ, но она понимала, что этого делать не стоит. Ведь уже одно то, что она вздумала вытереть пыль в шкафу, привело его в бешенство. А признайся она, что видела снимки, – и конец всему.
Вполне вероятно. Желание узнать правду было не столь велико, чтобы она согласилась пожертвовать всем, что имела.
«Через день все забудется», – уговаривала себя Норико.
На двери палаты Ханадзё висела бумажка, на ней крупными буквами было написано: «Посещения больного запрещены». Они постучались и вошли. В палате царил зеленоватый полумрак. Дзюнко лежала с закрытыми глазами, тщательно подкрашенное правильное личико утопало в подушках.
– Спит?
– Час назад ненадолго проснулась, и вот опять… Импресарио, сидевший у постели, приподнялся и протянул руку к изголовью.
– Не надо. Если спит, не будите.
Наоэ просунул руку под одеяло, нащупал хрупкое запястье Дзюнко и стал считать пульс.
– Больше никаких изменений?
– Нет. Все спит и спит.
– Это сказывается усталость последних дней. Импресарио виновато спрятал глаза.
– Пусть еще отдохнет.
– Хорошо.
Наученный горьким опытом, импресарио и не думал прекословить.
– Она не ела?
– Со вчерашнего дня ни крошки.
– Когда проснется, заставьте ее поесть, хоть немного.
– Непременно.
Наоэ уже собрался уходить, но импресарио задержал его:
– Глупо, конечно, спрашивать сразу после такого, но… Сколько ей придется здесь пробыть?
– Хорошо бы еще дней пять.
– Пять?!
– Опять куда-нибудь собираетесь ее утащить?
– Нет-нет, что вы. Она же потеряла сознание при всем народе. Теперь никто не скажет ни слова, даже если мы расторгнем контракт.
– Вот как?
– Знаете, мне здорово досталось от президента телекомпании.
– За что?
– Я ведь и от него скрыл операцию Дзюнко, а теперь все выплыло наружу. Он ужасно ругался, мол, почему не сказали ему правду.
– М-да…
– Ситуация… – Импресарио почесал в затылке и добавил: – Мы посоветовались с ним и решили не спешить. Пусть Дзюнко отдохнет, поправится как следует.
– Хорошо бы ей полежать с недельку.
– Это-то просто, да вот репортеры одолевают.
– Что же вы предлагаете?
– Думаю, сегодня нагрянут корреспонденты из женского еженедельника, а может, и еще откуда-нибудь… Надо бы скрыть от них правду.
– Скажем, что у нее аппендицит.
– А это достаточно правдоподобно? Они не догадаются?
– Можно сказать, что у нее и вчера были боли, она сняла их уколами и вышла на сцену, но воспаленный аппендикс неожиданно лопнул.
– Сколько лежат в больницах в таких случаях?
– С неделю. Импресарио задумался.
– Постойте-ка, – спохватился Наоэ. – Ей не удаляли аппендикс?
– Нет. Шрама нет.
– Гм… Операция без шва – такого не бывает. Хотя… А, ладно, чтобы обмануть газетчиков, сойдет.
– Уж пожалуйста, доктор, очень вас прошу. Импресарио потер руки и поклонился.
В ту ночь дежурил Кобаси. Из медсестер оставалась по обыкновению Акико Такаги. Ей помогала стажер, молоденькая Томоко Каваай. Кобаси посидел у телевизора, потом заглянул к сестрам – поболтать. Но медсестры могли себе позволить поболтать только после девяти, когда в палатах выключали свет. Если у врача свободное время, это не значит, что и сестрам нечего делать. В тот вечер дел тоже хватало. Один за другим в амбулаторию пришли трое больных. Они должны были явиться днем, но из-за работы не смогли и пришли около восьми. Затем какая-то женщина привела в клинику своего пятилетнего сынишку. У него сильно болела голова. Мальчику поставили градусник – тридцать восемь. Миндалины были красные и распухшие. Кобаси смазал ему горло лекарством, сделал укол, дал жаропонижающего и ложку сиропа с антибиотиками. А потом «скорая помощь» доставила человека, который упал без сознания прямо на улице.
Лицо его было бледным и безжизненным. С первого взгляда было ясно, что обморок вызван не просто усталостью, а какой-то болезнью. Мужчине было, видимо, под шестьдесят. Волосы его почти целиком поседели, зубов не хватало. Поверх костюма на нем было пальто, но и пальто, и костюм имели весьма потрепанный вид, а у пальто к тому же была оторвана подшивка.
– Откуда он?
– А кто его знает. В карманах мы нашли у него какую-то бумажку. Если верить ей, его зовут Кокити Уэно, живет неподалеку от Намикибаси, – сказал санитар. – Сейчас пытаются связаться с его семьей, так что, может, скоро придет кто-нибудь.
Кобаси измерил мужчине давление, послушал легкие. Давление было почти в норме, скорее даже пониженное. В легких хрипы отсутствовали, но в сердце прослушивались какие-то шумы. Кобаси работал хирургом и не слишком полагался на свои познания в терапии. Может, микроинфаркт? Впрочем, больше похоже на крайнюю степень переутомления. Днем можно было бы разобраться, но сейчас всесторонне проверить больного не удастся…
– На всякий случай введи ему глюкозу, чтобы стимулировать сердечную деятельность.
Кобаси записал свое назначение в историю болезни.
– Будете класть?
– Конечно. Не могу же я отпустить его домой в таком состоянии.
– В какую палату?
Акико взглянула на лежавшего с закрытыми глазами старика. Вид у него был отнюдь не респектабельный.
– В общих места есть?
– Нет, все занято.
– Палата третьего класса?
– Одна пока свободна, но больной ожидается со дня на день.
– А, ладно. На время туда.
– Разница будет тысяча иен в день.
– Знаю. Не надо повторять мне прописных истин. Занимайся лучше своим делом, вези его скорее в палату.
Акико нахмурилась.
Кобаси вернулся в ординаторскую и в одиночестве уселся пить чай. Когда он взглянул на часы, было уже половина девятого.
«В этой клинике только и слышишь: деньги, деньги…» – возмущенно подумал он. Всякий раз, когда поступает новый больной, приходится определять, сколько он сможет платить, и только после этого направлять его в соответствующую палату… Если постоянно помнить о деньгах, как можно спокойно лечить больного?.. В университетской клинике Кобаси не приходилось думать о подобных вещах. Все определялось состоянием пациента и наличием свободных коек. В частной клинике все оказалось иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Захвати тонометр! – как ни в чем не бывало сказал Наоэ. Словно и не было вчерашнего тягостного расставания. Торопливо шагая за ним, Норико вспомнила случайно найденные рентгеновские снимки. Глядя на спину Наоэ, она вдруг отчетливо представила себе обнаженные снимками кости. Белые кости на черном фоне негатива.
«Почему же он все-таки изучает только свой позвоночник?» – недоумевала Норико. Вчера она долго думала об этом, но так и не нашла объяснения. Ей очень хотелось прямо спросить Наоэ, но она понимала, что этого делать не стоит. Ведь уже одно то, что она вздумала вытереть пыль в шкафу, привело его в бешенство. А признайся она, что видела снимки, – и конец всему.
Вполне вероятно. Желание узнать правду было не столь велико, чтобы она согласилась пожертвовать всем, что имела.
«Через день все забудется», – уговаривала себя Норико.
На двери палаты Ханадзё висела бумажка, на ней крупными буквами было написано: «Посещения больного запрещены». Они постучались и вошли. В палате царил зеленоватый полумрак. Дзюнко лежала с закрытыми глазами, тщательно подкрашенное правильное личико утопало в подушках.
– Спит?
– Час назад ненадолго проснулась, и вот опять… Импресарио, сидевший у постели, приподнялся и протянул руку к изголовью.
– Не надо. Если спит, не будите.
Наоэ просунул руку под одеяло, нащупал хрупкое запястье Дзюнко и стал считать пульс.
– Больше никаких изменений?
– Нет. Все спит и спит.
– Это сказывается усталость последних дней. Импресарио виновато спрятал глаза.
– Пусть еще отдохнет.
– Хорошо.
Наученный горьким опытом, импресарио и не думал прекословить.
– Она не ела?
– Со вчерашнего дня ни крошки.
– Когда проснется, заставьте ее поесть, хоть немного.
– Непременно.
Наоэ уже собрался уходить, но импресарио задержал его:
– Глупо, конечно, спрашивать сразу после такого, но… Сколько ей придется здесь пробыть?
– Хорошо бы еще дней пять.
– Пять?!
– Опять куда-нибудь собираетесь ее утащить?
– Нет-нет, что вы. Она же потеряла сознание при всем народе. Теперь никто не скажет ни слова, даже если мы расторгнем контракт.
– Вот как?
– Знаете, мне здорово досталось от президента телекомпании.
– За что?
– Я ведь и от него скрыл операцию Дзюнко, а теперь все выплыло наружу. Он ужасно ругался, мол, почему не сказали ему правду.
– М-да…
– Ситуация… – Импресарио почесал в затылке и добавил: – Мы посоветовались с ним и решили не спешить. Пусть Дзюнко отдохнет, поправится как следует.
– Хорошо бы ей полежать с недельку.
– Это-то просто, да вот репортеры одолевают.
– Что же вы предлагаете?
– Думаю, сегодня нагрянут корреспонденты из женского еженедельника, а может, и еще откуда-нибудь… Надо бы скрыть от них правду.
– Скажем, что у нее аппендицит.
– А это достаточно правдоподобно? Они не догадаются?
– Можно сказать, что у нее и вчера были боли, она сняла их уколами и вышла на сцену, но воспаленный аппендикс неожиданно лопнул.
– Сколько лежат в больницах в таких случаях?
– С неделю. Импресарио задумался.
– Постойте-ка, – спохватился Наоэ. – Ей не удаляли аппендикс?
– Нет. Шрама нет.
– Гм… Операция без шва – такого не бывает. Хотя… А, ладно, чтобы обмануть газетчиков, сойдет.
– Уж пожалуйста, доктор, очень вас прошу. Импресарио потер руки и поклонился.
В ту ночь дежурил Кобаси. Из медсестер оставалась по обыкновению Акико Такаги. Ей помогала стажер, молоденькая Томоко Каваай. Кобаси посидел у телевизора, потом заглянул к сестрам – поболтать. Но медсестры могли себе позволить поболтать только после девяти, когда в палатах выключали свет. Если у врача свободное время, это не значит, что и сестрам нечего делать. В тот вечер дел тоже хватало. Один за другим в амбулаторию пришли трое больных. Они должны были явиться днем, но из-за работы не смогли и пришли около восьми. Затем какая-то женщина привела в клинику своего пятилетнего сынишку. У него сильно болела голова. Мальчику поставили градусник – тридцать восемь. Миндалины были красные и распухшие. Кобаси смазал ему горло лекарством, сделал укол, дал жаропонижающего и ложку сиропа с антибиотиками. А потом «скорая помощь» доставила человека, который упал без сознания прямо на улице.
Лицо его было бледным и безжизненным. С первого взгляда было ясно, что обморок вызван не просто усталостью, а какой-то болезнью. Мужчине было, видимо, под шестьдесят. Волосы его почти целиком поседели, зубов не хватало. Поверх костюма на нем было пальто, но и пальто, и костюм имели весьма потрепанный вид, а у пальто к тому же была оторвана подшивка.
– Откуда он?
– А кто его знает. В карманах мы нашли у него какую-то бумажку. Если верить ей, его зовут Кокити Уэно, живет неподалеку от Намикибаси, – сказал санитар. – Сейчас пытаются связаться с его семьей, так что, может, скоро придет кто-нибудь.
Кобаси измерил мужчине давление, послушал легкие. Давление было почти в норме, скорее даже пониженное. В легких хрипы отсутствовали, но в сердце прослушивались какие-то шумы. Кобаси работал хирургом и не слишком полагался на свои познания в терапии. Может, микроинфаркт? Впрочем, больше похоже на крайнюю степень переутомления. Днем можно было бы разобраться, но сейчас всесторонне проверить больного не удастся…
– На всякий случай введи ему глюкозу, чтобы стимулировать сердечную деятельность.
Кобаси записал свое назначение в историю болезни.
– Будете класть?
– Конечно. Не могу же я отпустить его домой в таком состоянии.
– В какую палату?
Акико взглянула на лежавшего с закрытыми глазами старика. Вид у него был отнюдь не респектабельный.
– В общих места есть?
– Нет, все занято.
– Палата третьего класса?
– Одна пока свободна, но больной ожидается со дня на день.
– А, ладно. На время туда.
– Разница будет тысяча иен в день.
– Знаю. Не надо повторять мне прописных истин. Занимайся лучше своим делом, вези его скорее в палату.
Акико нахмурилась.
Кобаси вернулся в ординаторскую и в одиночестве уселся пить чай. Когда он взглянул на часы, было уже половина девятого.
«В этой клинике только и слышишь: деньги, деньги…» – возмущенно подумал он. Всякий раз, когда поступает новый больной, приходится определять, сколько он сможет платить, и только после этого направлять его в соответствующую палату… Если постоянно помнить о деньгах, как можно спокойно лечить больного?.. В университетской клинике Кобаси не приходилось думать о подобных вещах. Все определялось состоянием пациента и наличием свободных коек. В частной клинике все оказалось иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77