Для вас брак – в первую очередь секс или какие-то удовольствия. Впрочем, какой пример я могла тебе преподать? Моя семейная жизнь тоже не сложилась. Правда, по другим причинам…
– По каким?
Мать замялась. Она не любила вспоминать подробности развода. И вообще не любила вспоминать, что была когда-то замужем. Это было мне понятным: кому нравится вспоминать свои ошибки?
– Я слишком много хотела от твоего отца. Решила, что могу переделать взрослого человека. Мол, возьму, отсеку все лишнее, и получится то, что я хочу. А он не хотел переделываться… Ну, это ошибки воспитания моей матери. Я почему-то была уверена, что ты моих ошибок не повторишь. Мне и в голову не могло прийти, что ты наляпаешь своих собственных…
– А он, он был твоей судьбой? – я возвращаю мать к любопытной, обычной закрытой в нашей семье теме – отце.
– Конечно, был, – не задумываясь, отвечает мать. – Иначе бы я давно связала бы свою жизнь с другим человеком. Но твоего отца невозможно заменить, а на копии я не согласна… К сожалению, как показывает мой жизненный опыт, что имеем, то не ценим…
– Стас серьезно болен, – осторожно говорю я. – Подло бросать его в такое время. Это, если по совести.
– Вот и не бросай, – вдруг говорит мама.
Я ошарашена:
– Мама, недавно ты была обеими руками за развод.
– Тогда были другие обстоятельства.
– Но если он – не моя судьба, зачем я трачу на него время?
– Затем, что надо быть человеком, а не подлой тварью. Стас много сделал для тебя и Катюшки. Правда, это не то, что я бы хотела видеть от него, но все же… Вы – сыты, обуты, одеты, и все это благодаря Стасу. Пришла пора отдать долг.
– А потом?
– А потом будет видно.
– Удивительно…
– Что именно?
– Обычно ты всегда против меня. Из принципа.
– Ты меня тоже удивила, – говорит мать. – Оказывается, ты не законченная эгоистка. Это для меня открытие.
***
Глебаня заваливается в палату с воплем:
– А вот и я!
Он до неприличия здоров и бодр. Толстовку буквально распирают накачанные мышцы. Ткни пальцем, – будет фонтан здоровья.
Стас вежливо смотрит на него. Кивает мне головой: мол, здравствуй. Меня и это радует: запомнил!
– Друган, что ж валяешь в постели, когда без тебя столько дел в магазине!
Стас с недоумением смотрит на него.
– Че, забыл? Антиквариат. Ты же спец в этом! Побрякушки, медные самовары с бабушкиных чердаков, иконы. Ну, вспомнил?
Молчание Стаса начинает раздражать Глеба.
– Послушай, ты что, действительно ничего не помнишь? – Глеб весело хохочет. – Ладно, передо мной можешь не выделываться! Давай, колись: куда денежки дел? А?
Я готова дать Глебу по башке: пусть амнезия будет у этого урода.
– Ладно-ладно, утомлять не буду, пойду. Выздоравливай, друган!
В коридоре Глеб шипит на меня:
– Ну и что дальше?
– А что? – спрашиваю я.
– Дела делать надо, А с ним теперь какой бизнес? Труп лежачий!
– Ах ты козел! – завожусь я.
– Он три тысяч баксов потерял, идиот! Ты мне, что ли, их вернешь?
– Может, и верну! Три тысячи на двоих – это полторы. Я тебе отдам. Но потом ты выплатишь мне мою долю из доходов.
– Хочешь, чтобы я на паперть отправился?
– Заткнись! Он оклемается, и все будет хорошо.
– Ты в это веришь? – хмыкает Глеб.
– Верю, – твердо отвечаю я.
***
Свекрови везет больше, чем мне. Но это справедливо – она все-таки мать. Стас знает ее двадцать восемь лет, а меня только шесть. Стас оживает, когда она входит в палату:
– Мама!
– Сынок! – она легко касается узкими сухими губами его лба. Мне:
– Ты свободна, деточка!
Я выхожу из палаты и сажусь возле двери.
Жду.
В приоткрытую дверь мне видно, как свекровь что-то шепчет Стасу на ухо. Она держит его за руку. И во мне это интимное соприкосновение вызывает болезненную ревность.
Как-то в первый год замужества я пожаловалась матери на свекровь. Мегера, за что она так ненавидит меня?
Мать сказала:
– Это не ненависть. Это материнская ревность. Ты заняла ее место возле сына.
Теперь свекровь занимает мое место. И я ничего не могу с этим поделать. Свекровь выходит из палаты через три часа. Изумленно приподнимает уголки выщипанных бровей:
– Ты еще здесь?
– Где же мне быть? – я сжимаю за спиной кулаки так, что белеют косточки. Только бы не сорваться.
– Дома. У мамы.
– Стас – мой муж, – напоминаю я.
– Деточка, хотите совет? Разводитесь и катитесь в свою деревню. С моего Стасика больше нечего взять.
– Он – мой муж, – упрямо говорю я. – Развода не будет. Во всяком случае, пока.
Свекровь презрительно пожимает плечами.
Следующая неделя изгажена. Свекровь приходит к Стасу рано утром и уходит поздно вечером. Я жду, расскажет ли она Стасу о первой жене и ребенке-инвалиде. Это моя проблема номер один.
Проблема номер два – магазин Стаса. Пока муж в больнице, я хожу на работу вместо него. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от одиночества. Впрочем, я люблю красивые вещи, и каждое утро, приходя на вдруг появившуюся работу, я обхожу салон и любуюсь старинными вещами. Мне доставляет физическое удовольствие трогать чуть вытершийся бархат или полированное дерево старых вещей, ладонь сообщает мне их тепло и энергию. Каждая вещь имеет свою историю, и могла бы рассказать немало любопытного. Я люблю сказки Андерсена, умевшего в печном горшке увидеть живой характер и судьбу.
Глебаня открыто смеется надо мной. Что я могу знать об антиквариате?
Я заявила, что буду присутствовать на оценочной комиссии, которая проходит каждый вторник в первой половине дня. В магазин стекаются старушки и старички из близлежащих домов. Приносят на продажу старые часы с кукушкой, древние самовары, просят оценить стулья Тонета прошлого века.
Я таскаюсь за Глебом по пятам. Его раздражает мое присутствие. Пару раз он уже попытался меня наколоть. В салоне магазина стоял комод столетней давности. Красного дерева, с инкрустацией. Ценная штучка. Глеб загнал его по более высокой цене, чем значилась в книге учета. Разницу опустил в свой карман. Я случайно узнала об этом, закатила скандал. Разницу поделили пополам.
Я подумала после этого: интересно, он так же обманывал Стаса или играет на моей неопытности?
Потом я наблюдала сцену торга Глебани с каким-то старичком, который притащил на комиссию древнюю икону. Глеб, исполненный правоты, с пеной у рта доказывал, что икона, хоть и древняя, ценности не представляет и стоит от силы пятьдесят долларов. Его помощник – оценщик, мужчина лет сорока пяти, сильно пьющий, с помятой мордой, не внушающей доверия, – стоял на стороне Глеба. Старичок упирался на двухсот долларах: ему кто-то сказал, что икона редкая и пару сотен баксов точно стоит.
– Ты че, мужчина, – взвился Глеб, – тебе специалист говорит, что икона твоя – деревяшка. Из милосердия тебе шестьдесят долларов готов отдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– По каким?
Мать замялась. Она не любила вспоминать подробности развода. И вообще не любила вспоминать, что была когда-то замужем. Это было мне понятным: кому нравится вспоминать свои ошибки?
– Я слишком много хотела от твоего отца. Решила, что могу переделать взрослого человека. Мол, возьму, отсеку все лишнее, и получится то, что я хочу. А он не хотел переделываться… Ну, это ошибки воспитания моей матери. Я почему-то была уверена, что ты моих ошибок не повторишь. Мне и в голову не могло прийти, что ты наляпаешь своих собственных…
– А он, он был твоей судьбой? – я возвращаю мать к любопытной, обычной закрытой в нашей семье теме – отце.
– Конечно, был, – не задумываясь, отвечает мать. – Иначе бы я давно связала бы свою жизнь с другим человеком. Но твоего отца невозможно заменить, а на копии я не согласна… К сожалению, как показывает мой жизненный опыт, что имеем, то не ценим…
– Стас серьезно болен, – осторожно говорю я. – Подло бросать его в такое время. Это, если по совести.
– Вот и не бросай, – вдруг говорит мама.
Я ошарашена:
– Мама, недавно ты была обеими руками за развод.
– Тогда были другие обстоятельства.
– Но если он – не моя судьба, зачем я трачу на него время?
– Затем, что надо быть человеком, а не подлой тварью. Стас много сделал для тебя и Катюшки. Правда, это не то, что я бы хотела видеть от него, но все же… Вы – сыты, обуты, одеты, и все это благодаря Стасу. Пришла пора отдать долг.
– А потом?
– А потом будет видно.
– Удивительно…
– Что именно?
– Обычно ты всегда против меня. Из принципа.
– Ты меня тоже удивила, – говорит мать. – Оказывается, ты не законченная эгоистка. Это для меня открытие.
***
Глебаня заваливается в палату с воплем:
– А вот и я!
Он до неприличия здоров и бодр. Толстовку буквально распирают накачанные мышцы. Ткни пальцем, – будет фонтан здоровья.
Стас вежливо смотрит на него. Кивает мне головой: мол, здравствуй. Меня и это радует: запомнил!
– Друган, что ж валяешь в постели, когда без тебя столько дел в магазине!
Стас с недоумением смотрит на него.
– Че, забыл? Антиквариат. Ты же спец в этом! Побрякушки, медные самовары с бабушкиных чердаков, иконы. Ну, вспомнил?
Молчание Стаса начинает раздражать Глеба.
– Послушай, ты что, действительно ничего не помнишь? – Глеб весело хохочет. – Ладно, передо мной можешь не выделываться! Давай, колись: куда денежки дел? А?
Я готова дать Глебу по башке: пусть амнезия будет у этого урода.
– Ладно-ладно, утомлять не буду, пойду. Выздоравливай, друган!
В коридоре Глеб шипит на меня:
– Ну и что дальше?
– А что? – спрашиваю я.
– Дела делать надо, А с ним теперь какой бизнес? Труп лежачий!
– Ах ты козел! – завожусь я.
– Он три тысяч баксов потерял, идиот! Ты мне, что ли, их вернешь?
– Может, и верну! Три тысячи на двоих – это полторы. Я тебе отдам. Но потом ты выплатишь мне мою долю из доходов.
– Хочешь, чтобы я на паперть отправился?
– Заткнись! Он оклемается, и все будет хорошо.
– Ты в это веришь? – хмыкает Глеб.
– Верю, – твердо отвечаю я.
***
Свекрови везет больше, чем мне. Но это справедливо – она все-таки мать. Стас знает ее двадцать восемь лет, а меня только шесть. Стас оживает, когда она входит в палату:
– Мама!
– Сынок! – она легко касается узкими сухими губами его лба. Мне:
– Ты свободна, деточка!
Я выхожу из палаты и сажусь возле двери.
Жду.
В приоткрытую дверь мне видно, как свекровь что-то шепчет Стасу на ухо. Она держит его за руку. И во мне это интимное соприкосновение вызывает болезненную ревность.
Как-то в первый год замужества я пожаловалась матери на свекровь. Мегера, за что она так ненавидит меня?
Мать сказала:
– Это не ненависть. Это материнская ревность. Ты заняла ее место возле сына.
Теперь свекровь занимает мое место. И я ничего не могу с этим поделать. Свекровь выходит из палаты через три часа. Изумленно приподнимает уголки выщипанных бровей:
– Ты еще здесь?
– Где же мне быть? – я сжимаю за спиной кулаки так, что белеют косточки. Только бы не сорваться.
– Дома. У мамы.
– Стас – мой муж, – напоминаю я.
– Деточка, хотите совет? Разводитесь и катитесь в свою деревню. С моего Стасика больше нечего взять.
– Он – мой муж, – упрямо говорю я. – Развода не будет. Во всяком случае, пока.
Свекровь презрительно пожимает плечами.
Следующая неделя изгажена. Свекровь приходит к Стасу рано утром и уходит поздно вечером. Я жду, расскажет ли она Стасу о первой жене и ребенке-инвалиде. Это моя проблема номер один.
Проблема номер два – магазин Стаса. Пока муж в больнице, я хожу на работу вместо него. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от одиночества. Впрочем, я люблю красивые вещи, и каждое утро, приходя на вдруг появившуюся работу, я обхожу салон и любуюсь старинными вещами. Мне доставляет физическое удовольствие трогать чуть вытершийся бархат или полированное дерево старых вещей, ладонь сообщает мне их тепло и энергию. Каждая вещь имеет свою историю, и могла бы рассказать немало любопытного. Я люблю сказки Андерсена, умевшего в печном горшке увидеть живой характер и судьбу.
Глебаня открыто смеется надо мной. Что я могу знать об антиквариате?
Я заявила, что буду присутствовать на оценочной комиссии, которая проходит каждый вторник в первой половине дня. В магазин стекаются старушки и старички из близлежащих домов. Приносят на продажу старые часы с кукушкой, древние самовары, просят оценить стулья Тонета прошлого века.
Я таскаюсь за Глебом по пятам. Его раздражает мое присутствие. Пару раз он уже попытался меня наколоть. В салоне магазина стоял комод столетней давности. Красного дерева, с инкрустацией. Ценная штучка. Глеб загнал его по более высокой цене, чем значилась в книге учета. Разницу опустил в свой карман. Я случайно узнала об этом, закатила скандал. Разницу поделили пополам.
Я подумала после этого: интересно, он так же обманывал Стаса или играет на моей неопытности?
Потом я наблюдала сцену торга Глебани с каким-то старичком, который притащил на комиссию древнюю икону. Глеб, исполненный правоты, с пеной у рта доказывал, что икона, хоть и древняя, ценности не представляет и стоит от силы пятьдесят долларов. Его помощник – оценщик, мужчина лет сорока пяти, сильно пьющий, с помятой мордой, не внушающей доверия, – стоял на стороне Глеба. Старичок упирался на двухсот долларах: ему кто-то сказал, что икона редкая и пару сотен баксов точно стоит.
– Ты че, мужчина, – взвился Глеб, – тебе специалист говорит, что икона твоя – деревяшка. Из милосердия тебе шестьдесят долларов готов отдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20