Начинаем лихорадочно укладывать вещи. Мама:
– Возьми банку вишневого варенья.
– Мам, зачем?
– Стаса побалуешь.
– Ему не до варенья, У него башка пробита.
– Пойдет на поправку – вдруг захочет?
– Не захочет. Он не любит варенье. Он пиво любит.
Отворачиваюсь и краем глаза вижу, как мама запихивает злополучную банку в сумку.
– Может, из лекарств что возьмешь? – маму снова осеняет.
– Цианистый калий, – шиплю я.
– Бессердечная, – обижается мама.
Сумка наконец уложена. Катюшка спит. Сажусь в кресло напротив.
Скоро начнет светать. И мелкой дрожью противно трясется сердце. Боже, как я боюсь!
***
– Милочка, а вы будете чай?
Это меня спрашивает старушка, попутчица. Мы в купе с ней вдвоем. Хорошо. Есть с кем поговорить и в тоже время никого лишнего.
Старушка хипповая. Молодежная блузка немыслимой расцветки с низким вырезом. Джинсы (ну кто бы мог подумать!). Очечки стильные болтаются на цепочке на высохшей груди. Наверное, бывшая актриса.
У старушки ясные насмешливые глаза в лучиках морщин. Молодая душа в дряхлом теле в полной гармонии и согласии друг с другом. Если я доживу до ее возраста, моя душа будет протестовать против старого тела и морщин. Примириться со старостью – это удел немногих.
Попутчица уже наливает мне в пластмассовый стакан кипятка из термоса. Опускает пакетик фруктового чая. По купе разносится ненормально насыщенный запах банана. – Я от подружки еду.
– А куда? – спрашиваю я.
– К подружке.
– А дома разве вас никто не ждет?
– Никто. Все умерли.
Она говорит это так просто, привычно, но мне понятно, что ей очень больно – жить одной.
– А вы себе кота заведите, – предлагаю я.
Старушка фыркает:
– Если он меня переживет, кто о нем будет заботиться? А если я, еще одна смерть мне не нужна. Так и так плохо.
– А не боитесь ездить одна?
– Все, 'что могло случиться со мной плохого, уже случилось, – смеется старушка. – Но я не ропщу. Каждому свыше отпущены какие-то испытания. Мне – одинокая старость. Повадился тут ходить ко мне один старичок. В мужья напрашивается. Мол, две головешки дольше тлеют. А я так говорю: всех у меня забрали, значит, и тебя заберут. Так что живи спокойно сам по себе, и я – сама по себе.
– Вы считаете, что мы не вправе распоряжаться собой? – удивилась я.
– Короля играет свита, а человека – обстоятельства. И вот эти самые обстоятельства мы выбирать не в силах. Живем в том, что дадут. Глупо сопротивляться, Там, – старушка тычет пальцем в потолок купе, – лучше знают, что нам нужно. Иногда кажется – лучше в петлю, но все, что ни делается, к лучшему. Поверьте мне, деточка, я это точно знаю.
– У меня мама примерно тоже самое говорит: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
– Хорошее выражение, – согласно кивает попутчица. – Точное.
– Неужели мы живем по написанному сценарию? – я все еще сопротивляюсь такому странному мнению.
Старушка улыбается моей горячности:
– Нет, определенная свобода выбора у нас есть. Но она – как ходьба по лабиринту: ты можешь идти налево или направо, все равно – по лабиринту. По строго заданной траектории.
– Не понимаю.
– Вы еще молоды. Подождите, вас тоже однажды сыграют обстоятельства, – предупреждает старушка. У меня возникает чувство, что она сливает мне засекреченную информацию.
– У меня уже эти самые обстоятельства не ахти, – приоткрываю я карты. – Мой муж попал в Склифосовского. С поезда скинули. Ограбили и выбросили. Думали, наверное, что он умрет, а он выжил. Только головой сильно стукнулся, и потерял память. Любопытно, как можно объяснить эту ситуацию с точки зрения вашей теории «обстоятельств свыше»?
Попутчица снова улыбается – уголками рта, легко и мудро. Улыбкой Джоконды.
– Я не знаю предыстории вашего супружества и вашей жизни вообще, говорит она. – Но беды никогда не приходят просто так, случайно. У них тоже есть сверхзадача. Думаю, вы сами поймете, что к чему. Только будьте внимательны, ничего не упускайте. Анализируйте, взвешивайте, и все поймете. Бедная, бедная девочка!
– Бедный мальчик, – поправляю я ее.
– Бедная девочка, – настаивает старушка. – Ему-то все равно пока, если он ничего не помнит. Тяжко придется именно вам. Вы-то помните и хорошее, что было в вашей супружеской жизни, и плохое. А он не помнит ничего. Вся жизнь с нуля.
– Я сделаю его счастливым.
– Никого нельзя сделать счастливым насильно. Чтобы быть счастливым, нужно просто этого очень сильно захотеть.
– Я очень хочу. Но что-то не видать его, этого счастья. Вы его не понимаете. Вы молоды, красивы, здоровы, полны сил. У вас есть муж. Это прекрасно. Некоторые за такое счастье готовы отдать полжизни. Вот я, к примеру, охотно поменялась бы с вами местами.
Мне смешно. Я не представляю себя в ее возрасте. Старушка довольна, что заставила меня снова улыбнуться, и на этот раз искренне.
– Посмотрите на свои проблемы под другим углом зрения, – настаивает она. – Муж болен? Но ведь жив! Не хватает любви? Боже, какая борьба за счастье вас ожидает! Какая интрига!
Она наклоняется ко мне и доверительно шепчет:
– Знаете, о чем я иногда сожалела в супружестве? Что не могу снова познакомиться со своим мужем!
Она смеется.
– Страсть прекрасна! Первый поцелуй – это момент узнавания: еще не близкие, но уже не чужие люди. Если бы мне снова было двадцать лет, я бы ценила драгоценные моменты ухаживания, если хотите обольщения. А первая ночь? Это же собственное расследование! Под тобой или над тобой (не имеет значения) целый мир! Ах, милочка, милочка, если бы молодость знала!
Я напилась чаю и медленно клонюсь в дремоту. Старушка достает откуда-то детектив Марининой и погружается в чтение.
А я думаю сквозь дрему, что, может быть, и в самом деле у нас со Стасом есть шанс.
***
Стас оказался слабым человеком. Через несколько месяцев замужества я пришла к выводу, что его жизнью управляет кто угодно, только не он сам. Стас ходил на коротком поводке у мамы. И только ее позиция поощрения сына на самостоятельные поступки («ты – взрослый мальчик, сам разберешься в своих проблемах») позволила ему жениться в первый раз, развестись и жениться снова. Ей достаточно было сказать свое слово, и Стас отказался бы от меня. Нет, не с легким сердцем – с мучительной болью, но – отказался бы. Бизнесом управлял Глеб. И хотя магазин принадлежал им в равной степени, Стас буквально смотрел в рот Глебу. Тот – ухватистый, зацепистый. Муж наивно надеялся, что Глеб ухватит что-нибудь и для него. Домом распоряжалась я. В первые дни семейной жизни я поделилась с мужем планами, как лучше распорядиться нашим бюджетом. Стас удивился: «При чем тут я?». Он не хотел брать на себя ответственность даже за это. Хотел жить легко и беззаботно. Любил меня за то, что я взвалила на себя тяжелую ношу главы семьи, и преклонялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Возьми банку вишневого варенья.
– Мам, зачем?
– Стаса побалуешь.
– Ему не до варенья, У него башка пробита.
– Пойдет на поправку – вдруг захочет?
– Не захочет. Он не любит варенье. Он пиво любит.
Отворачиваюсь и краем глаза вижу, как мама запихивает злополучную банку в сумку.
– Может, из лекарств что возьмешь? – маму снова осеняет.
– Цианистый калий, – шиплю я.
– Бессердечная, – обижается мама.
Сумка наконец уложена. Катюшка спит. Сажусь в кресло напротив.
Скоро начнет светать. И мелкой дрожью противно трясется сердце. Боже, как я боюсь!
***
– Милочка, а вы будете чай?
Это меня спрашивает старушка, попутчица. Мы в купе с ней вдвоем. Хорошо. Есть с кем поговорить и в тоже время никого лишнего.
Старушка хипповая. Молодежная блузка немыслимой расцветки с низким вырезом. Джинсы (ну кто бы мог подумать!). Очечки стильные болтаются на цепочке на высохшей груди. Наверное, бывшая актриса.
У старушки ясные насмешливые глаза в лучиках морщин. Молодая душа в дряхлом теле в полной гармонии и согласии друг с другом. Если я доживу до ее возраста, моя душа будет протестовать против старого тела и морщин. Примириться со старостью – это удел немногих.
Попутчица уже наливает мне в пластмассовый стакан кипятка из термоса. Опускает пакетик фруктового чая. По купе разносится ненормально насыщенный запах банана. – Я от подружки еду.
– А куда? – спрашиваю я.
– К подружке.
– А дома разве вас никто не ждет?
– Никто. Все умерли.
Она говорит это так просто, привычно, но мне понятно, что ей очень больно – жить одной.
– А вы себе кота заведите, – предлагаю я.
Старушка фыркает:
– Если он меня переживет, кто о нем будет заботиться? А если я, еще одна смерть мне не нужна. Так и так плохо.
– А не боитесь ездить одна?
– Все, 'что могло случиться со мной плохого, уже случилось, – смеется старушка. – Но я не ропщу. Каждому свыше отпущены какие-то испытания. Мне – одинокая старость. Повадился тут ходить ко мне один старичок. В мужья напрашивается. Мол, две головешки дольше тлеют. А я так говорю: всех у меня забрали, значит, и тебя заберут. Так что живи спокойно сам по себе, и я – сама по себе.
– Вы считаете, что мы не вправе распоряжаться собой? – удивилась я.
– Короля играет свита, а человека – обстоятельства. И вот эти самые обстоятельства мы выбирать не в силах. Живем в том, что дадут. Глупо сопротивляться, Там, – старушка тычет пальцем в потолок купе, – лучше знают, что нам нужно. Иногда кажется – лучше в петлю, но все, что ни делается, к лучшему. Поверьте мне, деточка, я это точно знаю.
– У меня мама примерно тоже самое говорит: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
– Хорошее выражение, – согласно кивает попутчица. – Точное.
– Неужели мы живем по написанному сценарию? – я все еще сопротивляюсь такому странному мнению.
Старушка улыбается моей горячности:
– Нет, определенная свобода выбора у нас есть. Но она – как ходьба по лабиринту: ты можешь идти налево или направо, все равно – по лабиринту. По строго заданной траектории.
– Не понимаю.
– Вы еще молоды. Подождите, вас тоже однажды сыграют обстоятельства, – предупреждает старушка. У меня возникает чувство, что она сливает мне засекреченную информацию.
– У меня уже эти самые обстоятельства не ахти, – приоткрываю я карты. – Мой муж попал в Склифосовского. С поезда скинули. Ограбили и выбросили. Думали, наверное, что он умрет, а он выжил. Только головой сильно стукнулся, и потерял память. Любопытно, как можно объяснить эту ситуацию с точки зрения вашей теории «обстоятельств свыше»?
Попутчица снова улыбается – уголками рта, легко и мудро. Улыбкой Джоконды.
– Я не знаю предыстории вашего супружества и вашей жизни вообще, говорит она. – Но беды никогда не приходят просто так, случайно. У них тоже есть сверхзадача. Думаю, вы сами поймете, что к чему. Только будьте внимательны, ничего не упускайте. Анализируйте, взвешивайте, и все поймете. Бедная, бедная девочка!
– Бедный мальчик, – поправляю я ее.
– Бедная девочка, – настаивает старушка. – Ему-то все равно пока, если он ничего не помнит. Тяжко придется именно вам. Вы-то помните и хорошее, что было в вашей супружеской жизни, и плохое. А он не помнит ничего. Вся жизнь с нуля.
– Я сделаю его счастливым.
– Никого нельзя сделать счастливым насильно. Чтобы быть счастливым, нужно просто этого очень сильно захотеть.
– Я очень хочу. Но что-то не видать его, этого счастья. Вы его не понимаете. Вы молоды, красивы, здоровы, полны сил. У вас есть муж. Это прекрасно. Некоторые за такое счастье готовы отдать полжизни. Вот я, к примеру, охотно поменялась бы с вами местами.
Мне смешно. Я не представляю себя в ее возрасте. Старушка довольна, что заставила меня снова улыбнуться, и на этот раз искренне.
– Посмотрите на свои проблемы под другим углом зрения, – настаивает она. – Муж болен? Но ведь жив! Не хватает любви? Боже, какая борьба за счастье вас ожидает! Какая интрига!
Она наклоняется ко мне и доверительно шепчет:
– Знаете, о чем я иногда сожалела в супружестве? Что не могу снова познакомиться со своим мужем!
Она смеется.
– Страсть прекрасна! Первый поцелуй – это момент узнавания: еще не близкие, но уже не чужие люди. Если бы мне снова было двадцать лет, я бы ценила драгоценные моменты ухаживания, если хотите обольщения. А первая ночь? Это же собственное расследование! Под тобой или над тобой (не имеет значения) целый мир! Ах, милочка, милочка, если бы молодость знала!
Я напилась чаю и медленно клонюсь в дремоту. Старушка достает откуда-то детектив Марининой и погружается в чтение.
А я думаю сквозь дрему, что, может быть, и в самом деле у нас со Стасом есть шанс.
***
Стас оказался слабым человеком. Через несколько месяцев замужества я пришла к выводу, что его жизнью управляет кто угодно, только не он сам. Стас ходил на коротком поводке у мамы. И только ее позиция поощрения сына на самостоятельные поступки («ты – взрослый мальчик, сам разберешься в своих проблемах») позволила ему жениться в первый раз, развестись и жениться снова. Ей достаточно было сказать свое слово, и Стас отказался бы от меня. Нет, не с легким сердцем – с мучительной болью, но – отказался бы. Бизнесом управлял Глеб. И хотя магазин принадлежал им в равной степени, Стас буквально смотрел в рот Глебу. Тот – ухватистый, зацепистый. Муж наивно надеялся, что Глеб ухватит что-нибудь и для него. Домом распоряжалась я. В первые дни семейной жизни я поделилась с мужем планами, как лучше распорядиться нашим бюджетом. Стас удивился: «При чем тут я?». Он не хотел брать на себя ответственность даже за это. Хотел жить легко и беззаботно. Любил меня за то, что я взвалила на себя тяжелую ношу главы семьи, и преклонялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20