И еще моей же жалости просишь.
Устало махнула рукой:
– Знаешь, Стас, реши сам: если ты хочешь просто лежать на диване и жалеть себя, катись обратно к маме. Если ты хочешь вернуться к нормальной жизни и остаться со мной, возьми себя в руки, как подобает настоящему мужику. Все так просто!
Стас долго молчит. Потом говорит тихо, едва разжимая губы:
– Я на твоей стороне…
***
Следствие топчется на месте. Мотив преступления понятен – деньги. Вопрос: случайность или наводка? Квасков склоняется к версии «наводка». А навести мог только кто-то из наших немногочисленных знакомых. Я пристально смотрю на Глебаню, пытаюсь найти в его поведении что-то, что подтвердило бы мои подозрения – это Глеб. И вскоре я нахожу косвенные доказательства своей правоты.
В магазине работает продавщицей Ниночка, с которой мы как-то совершенно неожиданно друг для друга оказались в приятельских отношениях. В обеденный перерыв вместе пьем кофе и сплетничаем, после работы заходим в продуктовый магазин напротив. Как-то Ниночка спросила меня о самочувствии Стаса.
– Без изменения, – ответила я.
– Странно все это, – сказала Ниночка.
– Что «это»?
– Да вот это, – Ниночка разводит руками, показывая на магазин. – Теперь Глеб легко ототрет вас от дел и получит свой бизнес на блюдечке с голубой каемочкой.
– Ты о чем? – настораживаюсь я.
– А разве Стас тебе не рассказывал? Они ведь поссорились с Глебом из-за бизнеса. Глеб хотел увеличить свою долю, Стас отказывался. Прошло несколько недель и – на тебе!
– Это глупо~ Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Мой Стас – это больше половины бизнеса! Он – спец! Кто без него Глеб? Ноль! Дырка от бублика!
– Что ж, твой Стас – единственный во всей Москве? – грустно говорит Ниночка. – На его место у Глеба давно уже есть свой человек. А от Стаса одни проблемы в последнее время.
– Это какие же?
– То, что он в старье разбирается, никто не спорит. А вот деньги он делать совсем не умеет. Берет товар, почти не торгуясь. Называет реальную цену. А мог бы сбивать. Чем дешевле товар, тем больше навар.
– И за это его убить надо?
– Надо было соглашаться на условия Глеба! – Ниночка отчаянно защищает своего начальника.
– Ты соображаешь, что говоришь, а?- я резко сбавляю тон. Перехожу почти на шепот. – Ты только что сказала мне, что Глеб хотел убить Стаса!
– Я этого не говорила, – Ниночка тоже переходит на шепот. – Я только сказала, что Стас путается у нас под ногами. Ему не нужно заниматься бизнесом. Ему нужно сидеть где-нибудь в музее и пыль вытирать с экспонатов.
– Ниночка, ты сама до этого додумалась или Глеб подсказал?
Девочка готова расплакаться:
– Знала бы, что ты так все перевернешь, ничего бы тебе не сказала!
– Это было бы неправильно, – вкрадчиво говорю я. – Промолчала, – стала бы соучастницей преступления.
– Не пугай меня! – слезы все же выступают на ее глазах.
– Ты должна все это рассказать милиции…
– Ничего я не должна.
– Должна.
– Не должна! Не должна! – Ниночка заливается слезами и пулей вылетает из салона.
Секрет ее слез прост. Ниночка влюблена в Глеба. Но у Глеба есть официальная подружка, она регулярно заходит в магазин перед закрытием, и они запираются в кабинете. Ниночка молча страдает. Подружка – длинноногая, блондинистая, в откровенных дорогих платьях. Женщина-вамп. Рядом с ней Ниночка бесцветна и прозрачна. Поэтому она не сражается за Глеба. Себя оценивает так: «Неконкурентноспособна». Бедняжка, смотрит на себя как на товар из этого же салона! Ей не приходит в голову, что если бы ее мечты сбылись, и Глеб был бы с ней, ничего, кроме горечи и разочарования, он бы ей не дал. И ничего бы вообще не дал. Слово «дать» Глеб не выучил.
Но меня удивил не Глеб. Меня удивила Ниночка. Вот тебе и девочка-одуванчик! Глеб задумал убийство, она, – в своей любви, – оправдала его. Стас для них – не человек, а стеклянный шарик. Бац! – нет его, и не жалко. Никто не будет плакать.
Никто, кроме матери и… меня!
***
Вернулась от Дежули поздно вечером: ходили в кино на новую мелодраму. Звали Стаса, но он сослался на неотложные дела.
Выяснилось, что это было на самом деле.
Стас сидел на кухне перед бутылкой водки. Причем бутылка была пуста почти на две трети. Закуски на столе не наблюдалась. Глазенки у моего благоверного были собраны в кучу. Пепельница полна окурков. Увидел меня, – попытался улыбнуться и одновременно подняться с табуретки. Вышло скверно.
– Ну, и что это значит? – полюбопытствовала я.
Стас пьяно пожал плечами.
– Идем-ка баиньки, – предложила я.
– Тс-с-с! – приложил он палец к губам. – Я скоро.
Вышел минут через пятнадцать, держась за стеночку. Рухнул на постеленное на полу ложе. Мирно захрапел минут через пять. Я спряталась под подушку.
Дознание проводила утром, держа перед носом Стаса стакан с «Алказельцером».
– Ну-с, что это вчера был за эксперимент?
– Сначала лекарство – потом подробности, – робко сказал Стас.
– Ты еще со мной торгуешься? – возмутилась я. – Сейчас сама выпью. Вместо валерьянки.
– Ты всегда была такая вредная или только после моего полета на насыпь?
– Всегда.
– Боже, с кем я жил! – Стас воздевает руки к небесам.
– Смотри, я пью…
– Нет-нет…, – пугается Стас и тут же раскалывается: – Я проверял себя. Это очень страшно, когда не знаешь, на что ты способен.
– Не поняла, – сказала я. Но стакан с «алказельцером» отдала.
Стас выпил жадно, крупными глотками.
– Видишь ли, Светланка, я все думал, сколько, к примеру, водки мне нужно, чтобы напиться «мордой в салат». Не помню! Могу ли я ударить женщину? Не помню. Если мне дадут по морде, я испугаюсь или буду драться? Не помню!!! А за сколько я могу продаться? Или я совсем не продажный? Это ужасно: в тридцать лет заниматься собственным первооткрывательством!
– Хорошенький метод ты выбрал, – хмыкнула я.
Стас собрал лицо в серьезное выражение:
– Светланка, я очень изменился?
– Очень.
– Я стал хуже или лучше?
– Ты просто стан другим, – улыбнулась я и погладила Стаса по колючей голове. – И я стала другой. Наверное, мы взрослеем.
– Не поздно ли? Мне уже тридцать…
– Лучше поздно, чем нпкогда.
Он обвился кольцом вокруг моих ног. И я отвернулась, чтобы муж не увидел вдруг набежавшие на глаза слезы…
***
Несколько дней я убила на поиски бисера нужных цветов и размеров. Облазила пол-Москвы. Изрядно потратилась. Вечерами, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, восстанавливала картинку на миллиметровке: сидела с грудой фломастеров, раскрашиваю клеточки в подходящие цвета. Перепортила груду бумаги.
Отпорола у сумочки старую подкладку и бархатную кайму. Трясушимися руками взялась, наконец, за иголку с ниткой, и, чувствуя, как от волнения дрожит сердце, почему-то сказала:
– Господи, благослови!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Устало махнула рукой:
– Знаешь, Стас, реши сам: если ты хочешь просто лежать на диване и жалеть себя, катись обратно к маме. Если ты хочешь вернуться к нормальной жизни и остаться со мной, возьми себя в руки, как подобает настоящему мужику. Все так просто!
Стас долго молчит. Потом говорит тихо, едва разжимая губы:
– Я на твоей стороне…
***
Следствие топчется на месте. Мотив преступления понятен – деньги. Вопрос: случайность или наводка? Квасков склоняется к версии «наводка». А навести мог только кто-то из наших немногочисленных знакомых. Я пристально смотрю на Глебаню, пытаюсь найти в его поведении что-то, что подтвердило бы мои подозрения – это Глеб. И вскоре я нахожу косвенные доказательства своей правоты.
В магазине работает продавщицей Ниночка, с которой мы как-то совершенно неожиданно друг для друга оказались в приятельских отношениях. В обеденный перерыв вместе пьем кофе и сплетничаем, после работы заходим в продуктовый магазин напротив. Как-то Ниночка спросила меня о самочувствии Стаса.
– Без изменения, – ответила я.
– Странно все это, – сказала Ниночка.
– Что «это»?
– Да вот это, – Ниночка разводит руками, показывая на магазин. – Теперь Глеб легко ототрет вас от дел и получит свой бизнес на блюдечке с голубой каемочкой.
– Ты о чем? – настораживаюсь я.
– А разве Стас тебе не рассказывал? Они ведь поссорились с Глебом из-за бизнеса. Глеб хотел увеличить свою долю, Стас отказывался. Прошло несколько недель и – на тебе!
– Это глупо~ Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Мой Стас – это больше половины бизнеса! Он – спец! Кто без него Глеб? Ноль! Дырка от бублика!
– Что ж, твой Стас – единственный во всей Москве? – грустно говорит Ниночка. – На его место у Глеба давно уже есть свой человек. А от Стаса одни проблемы в последнее время.
– Это какие же?
– То, что он в старье разбирается, никто не спорит. А вот деньги он делать совсем не умеет. Берет товар, почти не торгуясь. Называет реальную цену. А мог бы сбивать. Чем дешевле товар, тем больше навар.
– И за это его убить надо?
– Надо было соглашаться на условия Глеба! – Ниночка отчаянно защищает своего начальника.
– Ты соображаешь, что говоришь, а?- я резко сбавляю тон. Перехожу почти на шепот. – Ты только что сказала мне, что Глеб хотел убить Стаса!
– Я этого не говорила, – Ниночка тоже переходит на шепот. – Я только сказала, что Стас путается у нас под ногами. Ему не нужно заниматься бизнесом. Ему нужно сидеть где-нибудь в музее и пыль вытирать с экспонатов.
– Ниночка, ты сама до этого додумалась или Глеб подсказал?
Девочка готова расплакаться:
– Знала бы, что ты так все перевернешь, ничего бы тебе не сказала!
– Это было бы неправильно, – вкрадчиво говорю я. – Промолчала, – стала бы соучастницей преступления.
– Не пугай меня! – слезы все же выступают на ее глазах.
– Ты должна все это рассказать милиции…
– Ничего я не должна.
– Должна.
– Не должна! Не должна! – Ниночка заливается слезами и пулей вылетает из салона.
Секрет ее слез прост. Ниночка влюблена в Глеба. Но у Глеба есть официальная подружка, она регулярно заходит в магазин перед закрытием, и они запираются в кабинете. Ниночка молча страдает. Подружка – длинноногая, блондинистая, в откровенных дорогих платьях. Женщина-вамп. Рядом с ней Ниночка бесцветна и прозрачна. Поэтому она не сражается за Глеба. Себя оценивает так: «Неконкурентноспособна». Бедняжка, смотрит на себя как на товар из этого же салона! Ей не приходит в голову, что если бы ее мечты сбылись, и Глеб был бы с ней, ничего, кроме горечи и разочарования, он бы ей не дал. И ничего бы вообще не дал. Слово «дать» Глеб не выучил.
Но меня удивил не Глеб. Меня удивила Ниночка. Вот тебе и девочка-одуванчик! Глеб задумал убийство, она, – в своей любви, – оправдала его. Стас для них – не человек, а стеклянный шарик. Бац! – нет его, и не жалко. Никто не будет плакать.
Никто, кроме матери и… меня!
***
Вернулась от Дежули поздно вечером: ходили в кино на новую мелодраму. Звали Стаса, но он сослался на неотложные дела.
Выяснилось, что это было на самом деле.
Стас сидел на кухне перед бутылкой водки. Причем бутылка была пуста почти на две трети. Закуски на столе не наблюдалась. Глазенки у моего благоверного были собраны в кучу. Пепельница полна окурков. Увидел меня, – попытался улыбнуться и одновременно подняться с табуретки. Вышло скверно.
– Ну, и что это значит? – полюбопытствовала я.
Стас пьяно пожал плечами.
– Идем-ка баиньки, – предложила я.
– Тс-с-с! – приложил он палец к губам. – Я скоро.
Вышел минут через пятнадцать, держась за стеночку. Рухнул на постеленное на полу ложе. Мирно захрапел минут через пять. Я спряталась под подушку.
Дознание проводила утром, держа перед носом Стаса стакан с «Алказельцером».
– Ну-с, что это вчера был за эксперимент?
– Сначала лекарство – потом подробности, – робко сказал Стас.
– Ты еще со мной торгуешься? – возмутилась я. – Сейчас сама выпью. Вместо валерьянки.
– Ты всегда была такая вредная или только после моего полета на насыпь?
– Всегда.
– Боже, с кем я жил! – Стас воздевает руки к небесам.
– Смотри, я пью…
– Нет-нет…, – пугается Стас и тут же раскалывается: – Я проверял себя. Это очень страшно, когда не знаешь, на что ты способен.
– Не поняла, – сказала я. Но стакан с «алказельцером» отдала.
Стас выпил жадно, крупными глотками.
– Видишь ли, Светланка, я все думал, сколько, к примеру, водки мне нужно, чтобы напиться «мордой в салат». Не помню! Могу ли я ударить женщину? Не помню. Если мне дадут по морде, я испугаюсь или буду драться? Не помню!!! А за сколько я могу продаться? Или я совсем не продажный? Это ужасно: в тридцать лет заниматься собственным первооткрывательством!
– Хорошенький метод ты выбрал, – хмыкнула я.
Стас собрал лицо в серьезное выражение:
– Светланка, я очень изменился?
– Очень.
– Я стал хуже или лучше?
– Ты просто стан другим, – улыбнулась я и погладила Стаса по колючей голове. – И я стала другой. Наверное, мы взрослеем.
– Не поздно ли? Мне уже тридцать…
– Лучше поздно, чем нпкогда.
Он обвился кольцом вокруг моих ног. И я отвернулась, чтобы муж не увидел вдруг набежавшие на глаза слезы…
***
Несколько дней я убила на поиски бисера нужных цветов и размеров. Облазила пол-Москвы. Изрядно потратилась. Вечерами, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, восстанавливала картинку на миллиметровке: сидела с грудой фломастеров, раскрашиваю клеточки в подходящие цвета. Перепортила груду бумаги.
Отпорола у сумочки старую подкладку и бархатную кайму. Трясушимися руками взялась, наконец, за иголку с ниткой, и, чувствуя, как от волнения дрожит сердце, почему-то сказала:
– Господи, благослови!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20