Он горевал о Боцмане не меньше, чем о своем кролике, и какое утешение узнать, что не Боцман задрал Йокке.
— Мне гораздо легче, что это не Боцман, — сказал он Мелькеру. И, отвернувшись, добавил упавшим голосом: — Хотя Йокке, наверное, все равно, кто это сделал.
Ночью ему приснился Йокке, живой Йокке, который прискакал к нему за листьями одуванчиков. Но снова настало утро, и никакого Йокке больше не было. Даже его клетки не осталось. Юхан и Никлас убрали ее подальше с Пеллиных глаз. Братья любили Пелле и старались утешить его подарками. Он получил от них небольшую модель яхты, а Юхан дал ему в придачу свой старый складной нож. Пелле был до того тронут добротой братьев, что сердце у него разрывалось от благодарности, но все же утро было для него печальным. Пелле думал: неужто он всегда будет так горевать, а если всегда, то как выдержит он все предстоящие ему годы жизни.
Вечером они похоронили Йокке на выгоне Янсона на небольшой прогалине меж берез, поросшей цветами и высокой травой.
«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ЙОККЕ»
Пелле сам придумал надпись и вырезал ее еще дома на деревянной дощечке. Сейчас, стоя на коленях, он обкладывал дерном могилку Йокке, а Чёрвен со Стиной и Боцманом наблюдали за его работой. Конечно, Йокке будет здесь хорошо; над ним расцветут цветы миндаля, и черные дрозды, как и сегодня, будут петь ему по вечерам свои песни.
Чёрвен и Стине тоже захотелось петь. На похоронах всегда поют. Много раз хоронили они мертвых птичек и всегда при этом пели одну и ту же песенку. Сейчас они пели для Йокке: Мир — это остров скорби и печали, Не успел свой век прожить, Вот и смерть пришла…
— Нет, хватит петь эту песенку, — быстро сказала Чёрвен.
Что с Пелле? Почему он плачет? Раньше он не плакал, а теперь вот сидит к ним спиной на камне, и они слышат негромкие судорожные всхлипывания. Девочки растерянно взглянули друг на друга, а Стина встревоженно спросила:
— Может, он плачет оттого, что мир — это остров скорби и печали?
— Но это же не так, — сказала Чёрвен и крикнула: — Ну, хватит, Пелле, мир — это не остров скорби и печали, это мы просто пели так для Йокке.
Чёрвен не желала видеть ничьих слез. Во что бы то ни стало надо развеселить Пелле, и она вдруг поняла, что для этого нужно сделать.
— Пелле, я что-то тебе подарю, если обещаешь больше не грустить.
— Что? — хмуро спросил Пелле, не поворачивая головы.
— Я подарю тебе Музеса.
Тут он обернулся, все еще заплаканный, и недоверчиво посмотрел на Чёрвен.
— Я подарю его тебе насовсем, — заверила мальчика Чёрвен.
И, впервые с того самого горестного часа, когда исчез Йокке, Пелле улыбнулся.
— Какая ты добрая, Чёрвен! Она кивнула.
— Да, я добрая. И потом… у меня есть Боцман. Стина усмехнулась.
— Ну вот, опять мы все со зверюшками. Но надо пойти и рассказать об этом Музесу.
Все с ней согласились. Музес должен знать, кто ему теперь хозяин. И потом, надо же его беднягу накормить.
— Прощай, миленький Йокке, — нежно сказал Пелле и, пи разу не оглянувшись, помчался прочь.
Пелле словно подменили. Он стал буйным, радостным и бесшабашным, он прыгал и скакал всю дорогу до самого Мертвого залива, а под конец бросился на землю и кубарем покатился по склону к лодочным сараям.
— Ты что радуешься, что Музес теперь твой? — спросила Чёрвен.
Пелле немножко подумал.
— Не знаю… может быть. Видишь ли, очень грустно быть грустным, и долго этого никак не выдержать.
— Погоди, увидишь Музеса, еще больше повеселеешь, — сказала Чёрвен, отворяя дверь в лодочный сарай.
Ошеломленные, они остановились на пороге и уставились в пустоту. Музеса не было. Он исчез.
— Удрал, — нашлась Чёрвен.
— Да, удрал. И сам заложил за собой задвижку? — съехидничал Пелле.
Музес не удрал. Его кто-то утащил. Чёрвен повернулась к Стине.
— Кто-нибудь видел тебя, когда ты шла сюда вчера? Стина немножко подумала.
— Не-а, никто. Разве что Вестерман. Но он хотел только послушать про Красную Шапочку.
— Тебя кто хочешь облапошит, — сказала Чёрвен. — У, этот Вестерман, разбойник!
Чёрвен так пнула ящик Музеса, что он грохнулся о стену.
— Я ему покажу! Вестерман, этот вор, застрелить его мало! — не помня себя от гнева, кричала она.
— А я знаю, что мы сделаем, — сказал Пелле. — Мы выкрадем Музеса обратно. Спорю на что хотите, он держит Музеса в своем лодочном сарае, а там, наверное, тоже одна только задвижка на дверях.
Чёрвен немного поостыла.
— Вечером… пусть только Вестерман заснет, — живо сказала она. Стина тоже оживилась, но одно беспокоило ее.
— А что, если мы заснем раньше Вестермана?
— Не заснем, — угрожающе заверила Чёрвен. — Со злости! Видно, Стина не очень злилась, потому что не заснуть она не могла. Но Чёрвен и Пелле смогли; и что удивительнее всего, никто не за метил, как они выскользнули из дому.
В тот вечер на Сальткроке шла облава на лису. Всех позвали пугать лису и выгонять ее из норы. И вправду, лису удалось выкурить из ее норы, но подстрелить ее не подстрелили. Потому что, когда ее загнали на Сорочий мыс и она увидела, что спасения нет, то бросилась в воду и поплыла. Эта лиса привыкла выходить сухой из воды, а до ближайшего острова — недалеко.
Ниссе Гранквист выстрелил ей вслед, но промахнулся.
Услыхав об этом, Пелле обрадовался.
— Лисам тоже надо жить, — сказал он. — А тем более, на острове Норсунд нет ни кроликов, ни овец, ни кур.
— Так что там она не разживется, — удовлетворенно сказала Чёрвен. — Вот негодяйка, зачем только она задрала Йокке.
— Она сделала это потому, что она — лиса, — объяснил ей Пелле. — И повадки у нее тоже должны быть лисьи.
— Ну и пусть она лиса, но могла бы хоть вести себя, как человек, — сказала Чёрвен, не желая понимать лисью психологию.
Хотя… вести себя, как человек? Как Вестерман, например? Чем он лучше? Пойти и украсть бедного маленького тюлененка только ради того, чтобы продать. Но этот номер у него не пройдет, пусть Вестерман и не мечтает, заверила Чёрвен.
— Только бы Кора не залаяла, — добавила она.
Но Кора залаяла. Завидев, как крадутся Чёрвен и Пелле, она ощетинилась у своей конуры и принялась лаять изо всех сил. Но Пелле предвидел, что так и будет. На обед в Столяровой усадьбе было сегодня мясо, и Пелле прихватил Коре вкусных косточек. Он стал угощать ее, ласково увещевая, и она замолчала. Но все же им было боязно: не вздумает ли кто выйти и посмотреть, почему лаяла Кора? Дети долго лежали съежившись за сиреневым кустом у калитки и ждали, но в доме было тихо, и тогда они осторожно выползли на лужайку. Перед ними, на скалистом утесе, стоял жилой дом, мимо которого надо было пройти, чтобы спуститься к лодочному сараю. В доме было тихо и темно. Мрачно и грозно чернел четырехугольник дома на каменной плите под светлым пологом ночного неба. Кругом не было ни души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Мне гораздо легче, что это не Боцман, — сказал он Мелькеру. И, отвернувшись, добавил упавшим голосом: — Хотя Йокке, наверное, все равно, кто это сделал.
Ночью ему приснился Йокке, живой Йокке, который прискакал к нему за листьями одуванчиков. Но снова настало утро, и никакого Йокке больше не было. Даже его клетки не осталось. Юхан и Никлас убрали ее подальше с Пеллиных глаз. Братья любили Пелле и старались утешить его подарками. Он получил от них небольшую модель яхты, а Юхан дал ему в придачу свой старый складной нож. Пелле был до того тронут добротой братьев, что сердце у него разрывалось от благодарности, но все же утро было для него печальным. Пелле думал: неужто он всегда будет так горевать, а если всегда, то как выдержит он все предстоящие ему годы жизни.
Вечером они похоронили Йокке на выгоне Янсона на небольшой прогалине меж берез, поросшей цветами и высокой травой.
«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ЙОККЕ»
Пелле сам придумал надпись и вырезал ее еще дома на деревянной дощечке. Сейчас, стоя на коленях, он обкладывал дерном могилку Йокке, а Чёрвен со Стиной и Боцманом наблюдали за его работой. Конечно, Йокке будет здесь хорошо; над ним расцветут цветы миндаля, и черные дрозды, как и сегодня, будут петь ему по вечерам свои песни.
Чёрвен и Стине тоже захотелось петь. На похоронах всегда поют. Много раз хоронили они мертвых птичек и всегда при этом пели одну и ту же песенку. Сейчас они пели для Йокке: Мир — это остров скорби и печали, Не успел свой век прожить, Вот и смерть пришла…
— Нет, хватит петь эту песенку, — быстро сказала Чёрвен.
Что с Пелле? Почему он плачет? Раньше он не плакал, а теперь вот сидит к ним спиной на камне, и они слышат негромкие судорожные всхлипывания. Девочки растерянно взглянули друг на друга, а Стина встревоженно спросила:
— Может, он плачет оттого, что мир — это остров скорби и печали?
— Но это же не так, — сказала Чёрвен и крикнула: — Ну, хватит, Пелле, мир — это не остров скорби и печали, это мы просто пели так для Йокке.
Чёрвен не желала видеть ничьих слез. Во что бы то ни стало надо развеселить Пелле, и она вдруг поняла, что для этого нужно сделать.
— Пелле, я что-то тебе подарю, если обещаешь больше не грустить.
— Что? — хмуро спросил Пелле, не поворачивая головы.
— Я подарю тебе Музеса.
Тут он обернулся, все еще заплаканный, и недоверчиво посмотрел на Чёрвен.
— Я подарю его тебе насовсем, — заверила мальчика Чёрвен.
И, впервые с того самого горестного часа, когда исчез Йокке, Пелле улыбнулся.
— Какая ты добрая, Чёрвен! Она кивнула.
— Да, я добрая. И потом… у меня есть Боцман. Стина усмехнулась.
— Ну вот, опять мы все со зверюшками. Но надо пойти и рассказать об этом Музесу.
Все с ней согласились. Музес должен знать, кто ему теперь хозяин. И потом, надо же его беднягу накормить.
— Прощай, миленький Йокке, — нежно сказал Пелле и, пи разу не оглянувшись, помчался прочь.
Пелле словно подменили. Он стал буйным, радостным и бесшабашным, он прыгал и скакал всю дорогу до самого Мертвого залива, а под конец бросился на землю и кубарем покатился по склону к лодочным сараям.
— Ты что радуешься, что Музес теперь твой? — спросила Чёрвен.
Пелле немножко подумал.
— Не знаю… может быть. Видишь ли, очень грустно быть грустным, и долго этого никак не выдержать.
— Погоди, увидишь Музеса, еще больше повеселеешь, — сказала Чёрвен, отворяя дверь в лодочный сарай.
Ошеломленные, они остановились на пороге и уставились в пустоту. Музеса не было. Он исчез.
— Удрал, — нашлась Чёрвен.
— Да, удрал. И сам заложил за собой задвижку? — съехидничал Пелле.
Музес не удрал. Его кто-то утащил. Чёрвен повернулась к Стине.
— Кто-нибудь видел тебя, когда ты шла сюда вчера? Стина немножко подумала.
— Не-а, никто. Разве что Вестерман. Но он хотел только послушать про Красную Шапочку.
— Тебя кто хочешь облапошит, — сказала Чёрвен. — У, этот Вестерман, разбойник!
Чёрвен так пнула ящик Музеса, что он грохнулся о стену.
— Я ему покажу! Вестерман, этот вор, застрелить его мало! — не помня себя от гнева, кричала она.
— А я знаю, что мы сделаем, — сказал Пелле. — Мы выкрадем Музеса обратно. Спорю на что хотите, он держит Музеса в своем лодочном сарае, а там, наверное, тоже одна только задвижка на дверях.
Чёрвен немного поостыла.
— Вечером… пусть только Вестерман заснет, — живо сказала она. Стина тоже оживилась, но одно беспокоило ее.
— А что, если мы заснем раньше Вестермана?
— Не заснем, — угрожающе заверила Чёрвен. — Со злости! Видно, Стина не очень злилась, потому что не заснуть она не могла. Но Чёрвен и Пелле смогли; и что удивительнее всего, никто не за метил, как они выскользнули из дому.
В тот вечер на Сальткроке шла облава на лису. Всех позвали пугать лису и выгонять ее из норы. И вправду, лису удалось выкурить из ее норы, но подстрелить ее не подстрелили. Потому что, когда ее загнали на Сорочий мыс и она увидела, что спасения нет, то бросилась в воду и поплыла. Эта лиса привыкла выходить сухой из воды, а до ближайшего острова — недалеко.
Ниссе Гранквист выстрелил ей вслед, но промахнулся.
Услыхав об этом, Пелле обрадовался.
— Лисам тоже надо жить, — сказал он. — А тем более, на острове Норсунд нет ни кроликов, ни овец, ни кур.
— Так что там она не разживется, — удовлетворенно сказала Чёрвен. — Вот негодяйка, зачем только она задрала Йокке.
— Она сделала это потому, что она — лиса, — объяснил ей Пелле. — И повадки у нее тоже должны быть лисьи.
— Ну и пусть она лиса, но могла бы хоть вести себя, как человек, — сказала Чёрвен, не желая понимать лисью психологию.
Хотя… вести себя, как человек? Как Вестерман, например? Чем он лучше? Пойти и украсть бедного маленького тюлененка только ради того, чтобы продать. Но этот номер у него не пройдет, пусть Вестерман и не мечтает, заверила Чёрвен.
— Только бы Кора не залаяла, — добавила она.
Но Кора залаяла. Завидев, как крадутся Чёрвен и Пелле, она ощетинилась у своей конуры и принялась лаять изо всех сил. Но Пелле предвидел, что так и будет. На обед в Столяровой усадьбе было сегодня мясо, и Пелле прихватил Коре вкусных косточек. Он стал угощать ее, ласково увещевая, и она замолчала. Но все же им было боязно: не вздумает ли кто выйти и посмотреть, почему лаяла Кора? Дети долго лежали съежившись за сиреневым кустом у калитки и ждали, но в доме было тихо, и тогда они осторожно выползли на лужайку. Перед ними, на скалистом утесе, стоял жилой дом, мимо которого надо было пройти, чтобы спуститься к лодочному сараю. В доме было тихо и темно. Мрачно и грозно чернел четырехугольник дома на каменной плите под светлым пологом ночного неба. Кругом не было ни души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62