* * *
Дни летели за днями. Теперь Аполония училась в старшем выпускном классе и носила зеленое камлотовое платье. Лека перешла из младшего, «кофейного» класса, в средний и ходила в голубом. В приемные дни приезжала Аделия, одна или с Антоном Ивановичем. Нарядная, оживленная, с большой корзинкой гостинцев, она вызывала всеобщую зависть институток. Ее счастливое замужество превратилось в местную институтскую легенду.
Однажды она приехала одна и в большом волнении, схватив Аполонию за руку, произнесла:
– Все решилось! Я говорила с Антоном Ивановичем, и он согласился!
– Согласился на что? – удивилась Аполония.
– Как на что? Он согласен, чтобы после выпуска вы жили с нами под одной крышей, одной семьей до той поры, пока не выйдете замуж, или сколько захотите.
Аделия счастливо засмеялась. Сбывалась ее мечта жить всем вместе, как в детстве, но только теперь роль любящей и заботливой матери большого и дружного семейства достанется ей. Аполония нежно, с благодарностью обняла сестру. Но потом медленно, с расстановкой произнесла:
– Это просто замечательно! Антон Иванович благородный и добрый человек. Хорошо, что Лека будет жить с тобой, ей это совершенно необходимо, ей меньше всего досталось домашнего тепла…
– Лека? Почему ты говоришь только о Леке?
– Видишь ли, в последнее время я много думала о своем будущем и поняла, что мое призвание – учить, быть с детьми, нести им знания и добро.
– Бог мой! – обомлела старшая. – Ты что же, намерена еще остаться в Институте?
– Да, ты правильно поняла. В педагогическом классе, пепиньеркой.
– А что потом? Будешь классной дамой или земской учительницей? Какой убогий удел! Ведь ты же небедна, на твое имя в банке лежат большие деньги. Зачем тебе эти казенные стены? неужели ты так это все любишь? – недоумевала госпожа Липсиц.
– Да не стены она любит, а своего Андрея Викторовича! – брякнула Лека, до этого сидевшая молча.
Сестры обомлели.
– Иногда желательно держать язык за зубами и прежде подумать, чем говорить, – жестко сказала Аполония.
Итак, впервые вслух была произнесена ее страшная тайна, в которой она сама себе боялась признаться, а вот невоздержанная на язык младшая сестрица возьми да и брякни! Но надо отдать должное ее проницательности. Зная болтливость Леки, Аполония ничего важного с ней никогда не обсуждала.
– Боже ты мой! – схватилась за голову Аделия. – Этого нам еще не хватало!
– Не расстраивайся, Деля! Лека глупость сказала!
– Нет, вовсе не глупость! Это и дураку понятно, ведь ты сама не своя, когда видишь его, краснеешь и бледнеешь… – затрещала Лека.
– Замолчи! – зашипели на нее обе старшие сестры. – Вокруг столько ушей!
– Прости, Деля, прости! – Аполония снова обняла сестру. – Ты хотела как можно лучше устроить нашу жизнь. Я решила немного по-иному. Давай посмотрим, как получится?
Аделия долго не могла смириться с идеей сестры посвятить себя педагогическому поприщу. Но Аполония настояла на своем.
Ее желание было доведено до сведения начальницы, и та вызвала кандидатку к себе.
– Мадемуазель, я слышала, что вы желаете остаться в педагогическом классе и провести еще три года пепиньеркой в стенах Института?
– Да, мадам. Я желаю в дальнейшем посвятить себя делу воспитания и образования, как вы, мадам, или, – Аполония сделала над собой усилие, – или, как мадемуазель Теплова.
– Похвальное стремление! Баллы у вас высокие, и в рапортах вы не отмечены. Не так ли, мадемуазель Теплова? – обратилась начальница к классной даме, которая присутствовала при разговоре. Та кивнула, но поджала губы, потому что обвинить Аполонию в существенных нарушениях она не могла по причине их полного отсутствия.
– Одно обстоятельство смущает меня, – продолжала начальница. – Вы не бедная девушка, у вас хорошее приданое.
Ваши родственники, как мне известно, собирались взять вас в свой дом. Перед вами открываются более заманчивые, яркие для молодой особы перспективы. Нет ли в желании остаться в Институте некоего другого намерения?
– Мадам, – твердо выдержав взгляд начальницы, ответила Аполония. – Именно все то, что вы перечислили, и говорит об искренности моего желания. Не от безысходности я выбираю этот путь, – при этом девушка выразительно взглянула на ненавистную классную даму. Та вспыхнула и надулась как жаба. – Это осознанный выбор! Я хочу делать что-то полезное, и делать это хорошо!
– Что ж, похвально! – начальница откинулась в кресле с высокой спинкой. – Я думаю, что публичные экзамены вы сдадите без труда, так что считайте себя отныне пепиньеркой.
Наступил выпуск. Девушки, с которыми она прожила шесть лет, нарядные и веселые разъезжались по домам. Аполония уже в сером платье пепиньерки брела по опустевшим на короткое время коридорам и думала: «Впереди опять ученье, книги. Но за это все есть награда – его добрые близорукие глаза будут совсем рядом».
Глава одиннадцатая
Если Аделии выпала честь стать местной легендой, Аполонии – первой ученицей, то младшей сестре Леокадии Манкевич досталась сомнительная честь принадлежать к тому немногочисленному отряду учениц, которых называли «отчаянные».
Проказы, непослушание, вызывающее поведение, а иногда совершенная грубость – вот что отличало «отчаянных» от прочих учениц. Тут Лека была в первых рядах.
Став пепиньеркой и часто помогая классным дамам, Аполония с ужасом наблюдала выкрутасы своей сестрицы. На ней были опробованы новые методы воспитания.
Ничего не выходило. Ребенок был совершенно неуправляем.
– Но что же делать? – горестно вздыхала и разводила руки Аделия в приемные дни, когда ей в очередной раз говорили о безобразном поведении сестры. – Она самая маленькая, ей меньше всего досталось любви! Но ничего, я заберу ее к себе после выпуска!
Аполонии теперь приходилось быть начеку. Она побаивалась неугомонной и болтливой Леки. Вдруг снова выболтает ее секрет? Но Лека только на первый взгляд производила впечатление совершенно неразумного существа. На самом деле, как и старшие сестры, она неплохо училась. Но ее свободолюбивая натура бунтовала против жесткой дисциплины заведения, его казенного духа.
Чувства Аполонии к Андрею Викторовичу поначалу забавляли ее. Из озорства она поначалу дразнила сестру, но неожиданно встретила такой жесткий отпор, словно волной холода пахнула на маленькую злючку. Она вдруг испугалась, что в этих холодных и бездушных стенах не останется для нее родной души, теплого уголка. Не к кому будет прибежать и поплакаться на судьбу, никто не пожалеет и не угостит припрятанной конфеткой. Сестры помирились и уговорились никогда не обсуждать запретную тему, если только Аполония сама не начнет разговор. Лека поклялась, что никогда, ни за что не выдаст тайны сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46