– Да в чем затрудненье-то! В чем-с? В чем?
Кишенский развел руки и улыбнулся.
– Однако я полагал, что вы гораздо решительнее, – нетерпеливо сказал Горданов.
Кишенский завертелся на месте и, продолжительно обтирая лицо пестрым фуляром, отвечал:
– Да как вы хотите… какой решительности?.. С одной стороны… такое необыкновенное предложение, а с другой… оно тоже стоит денег, и опять риск.
– Никакого, ни малейшего риска нет.
– Помилуйте, как нет риска? Вы что продаете, позвольте вас спросить?
– Я продаю все, что имеет для кого-нибудь цену, – гордо ответил, краснея от досады, Горданов.
– Да, «что имеет цену», но человек… независимый человек в России… какая же ценность?.. Это скорее каламбур.
– Очень невысокого сорта, впрочем.
– Согласен-с; я не остряк; но дело в том, что вы ведь продаете не имя, а человека… как есть живого человека!
– Со всеми его потрохами.
– Ну, и позвольте же… не горячитесь… вы продаете человека… образованного?
– Да, и даже с некоторым именем.
– Ну, вот сами изволите видеть, еще и с именем! А между тем вы ему ни отец, ни дядя, ни опекун.
– Нет, не отец и не опекун.
– Должен он вам, что ли?
– Нимало.
– Ну, извините меня, но я вас не понимаю.
– И что же вы отказываетесь, что ли, от моего предложения?
– И отказываюсь.
– Ну, так в таком случае нам нечего больше говорить, – и Горданов встал и взялся за шляпу.
– Откройте что-нибудь побольше, – заговорил, медленно приподнимаясь вслед за ним, Кишенский. – Покажите что-нибудь осязательное и тогда…
– Что тогда?
– Я, может быть, тысяч за семь не постою.
– Нет; с вами, я вижу, надо торговаться по-жидовски, а это не в моей натуре: я лишнего не запрашивал и еще сразу вам пятьсот рублей уступил.
– Да, что ж по-жидовски… я вам тоже, если хотите, триста рублей набавлю… если…
– Если, если… если еще что такое? – сказал, натягивая перчатку и нетерпеливо морщась, Горданов.
– Если все документы в порядке? Горданов дернул перчатку и разорвал ее.
– Нет, – сказал он, – я вижу, что я ошибся, с вами пива не сваришь.
Я же вам ведь уже сто раз повторял, что все в исправности и что я ничего вперед не беру, а вы все свое. Мне это надоело, – прощайте!
И он совсем повернулся к выходу, но в это самое мгновение драпировка, за которою предполагалась кровать, заколыхалась и из-за опущенной портьеры вышла высокая, полная, замечательно хорошо сложенная женщина, в длинной и пышной ситцевой блузе, с густыми огненными рыжими волосами на голове и с некрасивым бурым лицом, усеянным сплошными веснушками.
– Позвольте, прошу вас, остаться на минуту, – сказала она голосом ровным и спокойным, не напускным спокойствием Кишенского, а спокойствием натуры сильной, страстной и самообладающей.
Горданов остановился и сделал даме приличный поклон. – Дело, о котором вы здесь говорили, ближе всех касается меня, – заговорила дама, не называя своего имени.
Горданов снова ей поклонился. Дама седа на диван и указала ему место возле себя.
– Предложение ваше мне почему-то кажется очень основательным, – молвила она поместившемуся возле нее Горданову, между тем как Кишенский стоял и в раздумье перебирал косточки счетов.
– Я отвечаю моей головой, что все, что я сказал, совершенно сбыточно, – отвечал Горданов.
– О цене спора быть не может.
– В таком случае не может быть спора ни о чем: я вам даю человека, удобного для вас во всех отношениях.
– Да, но видите ли… мне теперь… Я с вами должна говорить откровенно: мне неудобно откладывать дело; свадьба должна быть скоро, чтобы хлопотать об усыновлении двух, а не трех детей.
– На этот счет будьте покойны, – отвечал Горданов, окинув взглядом свою собеседницу, – во-первых, субъект, о котором идет речь, ничего не заметит; во-вторых, это не его дело; в-третьих, он женский эмансипатор и за стесняющее вас положение не постоит; а в-четвертых, – и это самое главное, – тот способ, которым я вам его передам, устраняет всякие рассуждения с его стороны и не допускает ни малейшего его произвола.
– В таком случае мы, верно, сойдемся.
– Девять тысяч пятьсот рублей?
– Нет; я вам дам восемь.
– Извините; это, значит, опять надо торговаться, а я позволю себе вам, сударыня, признаться, что до изнеможения устал с этим торгом. В старину отцы наши на тысячи душ короче торговались, чем мы на одного человека.
– Да; отцы-то ваши за душу платили сто, да полтораста рублей, а тут девять тысяч! – заметил Кишенский.
– Все дороже стало, – небрежно уронил в его сторону Горданов и снова взялся рукой за шляпу.
Дама это заметила.
– Да; это все так, – сказала она, – но ведь надо же дать что-нибудь и ему самому.
– Ни одного гроша, – это не такой человек, – он не возьмет ничего, и вы одним предложением ему денег даже можете все испортить. Я согласен вам, и собственно вам, а не ему (он указал с улыбкой на Кишенского), уступить еще пятьсот рублей, то есть я возьму, со всеми хлопотами, девять тысяч и уже меньше ничего, но зато я предлагаю вам другие выгоды. Позвольте вам заметить, что я ведь понимаю, в чем дело, и беру деньги недаром: если бы вы перевенчались с каким попало, с самым плохеньким чиновником, вы бы должны были тотчас же, еще до свадьбы, вручить ему все деньги сполна, а тут всегда большой риск: он может взять деньги и отказаться венчаться. Положим, вы могли взять с него векселя, но ведь он мог их оспорить, мог доказывать, что они безденежные: взяты с него обманом или насилием… Возможна целая история самого безотрадного свойства. Потом если б и доказали выдачу денег и засадили в долговое отделение, ну он отсидит год, и ничего… С него как с гуся вода, а деньги пропали…
– Это правда, – отозвался Кишенский.
– Да, а ведь я вам даю человека вполне честного и с гонором; это человек великодушный, который сам своей сестре уступил свою часть в десять тысяч рублей, стало быть, вы тут загарантированы от всякой кляузы.
– Кто же это такой? – отнеслась тихо к Кишенскому невеста. Тихон Ларионович только пожал в недоумении плечами.
– Не трудитесь отгадывать, – отвечал Горданов, – потому что, во-первых, вы этого никогда не отгадаете, а во-вторых, операция у меня разделена на два отделения, из которых одно не открывает другого, а между тем оба они лишь в соединении действуют неотразимо. Продолжаю далее: если бы вы и уладили свадьбу своими средствами с другим лицом, то вы только приобрели бы имя… имя для будущих детей, да и то с весьма возможным риском протеста, ведь вам нужно и усыновление двух ваших прежних малюток.
– Как же, это почти самое важное.
– Кто же станет об этом заботиться?
– Мы сами.
– Вы сами, – это худо. Нет, я вам передам такого человека, который сам. пуще отца родного будет об этом убиваться. Если вы согласны дать мне девять тысяч рублей, я вам сейчас же представлю ясные доказательства, что вы через неделю, много через десять дней, можете быть обвенчаны с самым удобнейшим для вас человеком и вдобавок приобретете от этого брака хотя не очень большие, но все-таки относительно довольно значительные денежные выгоды, которые во всяком случае далеко с избытком вознаградят вас за то, что вы мне за этого господина заплатите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224