— Здесь Пчхов поднялся, сгреб в ладонь фирсовские окурки со стола и кинул в печь. — Давайте прощаться, милые.. мне скоро мастерскую открывать.
И остылая печка, и наросший на лампе нагар подсказывали, что время расходиться. Холодом несло из-под двери, морозный узор на окне заметно посинел. Под предлогом обменяться сужденьями о некоторых благушинских новостях Пчхов увел Векшина к себе за занавеску. Одеваясь и все попадая в оторванную подкладку рукава, Фирсов ловил обрывки их шепота, причем первый как будто уговаривал под видом шутки, а второй твердил упорно, что нет, что ему вперед и вверх надо, вперед и вверх.
— Оставался бы пожить у меня, — услыхал между прочим Фирсов, — а через недельку мы бы и скатали, навестили бы одного старичка… жив еще, в секрете, в глубоком подземном погребе сокрывается. Он твою боль, Митя, как рукой с сердца сымет… кстати и от табачку отучил бы!
— Нет, зачервивею я в твоем подполье, примусник, — дружелюбно оборонялся Векшин. — Уж дай Митьке догореть, дай ему вдоволь намахаться. Откуда старому хрену знать, что творится в середке молодого сердца?
Дальше подслушивать Фирсову стало неловко, — он тихонько, не прощаясь, выскользнул наружу. Впрочем, Митька догнал его еще в воротах, им немножко было по дороге. Оба чувствовали установившуюся меж ними почти кровную связь и потому не нуждались в произнесении обязательных на расставании слов. А уж мальчишки бежали по Благуше с ворохами утренних газет, и Митька, взяв одну, долго и без выражения вчитывался в какую-то сенсацию, видимо перед самым выходом в свет заскользнушую в номер. И так случилось поэтому, что оба остановились закурить… Светало и морозило, сретенское утро удавалось на славу. Точно решив отоспаться за всю трудовую педелю, мягко покоилась окраина в сыпучих снеговых пуховиках. С дворцовой роскошью разряженные хибарки, скрюченные от невзгод деревья во двориках, самый воздух над ними — все искрилось то синим в тени, то алым на восходе инеем. Разноголосо пел снег под шагами редких прохожих, и, словно в совершенной музыке, не было звука лишнего кругом. И уже выкатывался из небесной дымки царственный медный шар… Куда там, неописуемо великолепие утра на Благуше!
Жадно потягивая в себя жгучую февральскую стужу, по-хозяйски поглядывая на Митьку, озабоченно шарившего спички в карманах, Фирсов вспомнил другое, непогодное утро, когда по неведомому наитию забрел на Благушу. Тогда вся будущая повесть состояла из одной необъяснимой запевной тревоги, а теперь, хоть и не написанная, она уже проступала в воображении черновиками исчерканных страниц. И сочинителю мнилось, что он владеет судьбой стоящего с ним человека, а на деле даже не замечал сейчас омрачивших Митьку обстоятельств.
«Вот даю тебе жизнь, даже в падении своем надменный человек, — думал он, вознаграждая себя за двойную усталость минувшей ночи, — потому что это я вывел тебя на свет из твоих потемок, приняв на себя часть кары за твои ошибки. Все в тебе мое — кровь и мысли, и эта дорогая шуба, какой никогда не будет у меня, и пугающее ханжей лицо твое, и все вокруг тебя — в том числе эти скользящие в голубом морозе птицы, на которых ты глядишь сейчас, — все это из меня и я сам!»
И даже то обстоятельство, что его создание довольно неважно выглядело в ту минуту, а временами еле держалось на ногах, не огорчало Фирсова, так как и это безупречно совпадало с планом не написанного пока сочинения.
XXIV
У Векшина начинался высокий жар. Тут и хватать бы вора, обессилевшего, безоружного, да еще, возможно, с денежной уликою за пазухой, но никто не обращал на него внимания. Тявкнула было в проулке собачонка на него, но лай ее нисколько не отразился в затуманенном Митьканом сознании. Когда проходил мимо булочной, пахнуло на него сытным и горячим, он остановился даже, но так и не понял, что это голод. И знал безошибочно, что если миновать эту площадь и через проходной двор выйти на параллельную улицу, то шагов через двести окажется прямо у большого, новой постройки здания с несосчитанным количеством этажей, имевшего для него сейчас особо притягательную силу. Он брел туда запутанным путем, принимаемый порой за пьяного; счастливая звезда охраняла его от уличного несчастья. Покрасневшие глаза, ослепляемые вдобавок ярким снегом, то и дело застилались слезой. Вдруг почудилось, что Манька Вьюга идет рядом с ним, и он даже не попытался удостовериться взглядом, так убежден был в ее присутствии. Она спрашивала, дразнила, упрекала, то удаляясь в бесконечность, то приближаясь до ощутимой близости, — он отбивался как умел.
«Все дразнишь, а зачем тебе?.. ты ж от меня отдельная теперь. А про это даже Чикилев знает, что вор… бывает, собьешься с ноги и никак в нужный след не вступишь! Дозволь герою не хвастаться его геройством… и не хочу заодно с Чикилевым в щелки подсматривать. Не дразни же меня… ах, как голова моя болит!»
Он хотел приказать, сжать ей руку до боли, воспретить, но движенье пропало впустую, Маша исчезла, а взамен ее шарахнулась на мостовую древняя старушка с кухонной сумкой и проводила взглядом, качая головой. В погоне за неуловимою беглянкой Митька вбежал в подъезд многоэтажного здания и, минуя вешалку, должен был прислониться в углу к заклеенной объявлениями витринке, чтобы переждать качку. Так и не смог вспомнить впоследствии, сколько времени пробыл в вестибюле, когда же чуть отошло, заметил кучку озабоченно наблюдавших за ним сотрудников того учреждения, где сейчас находился. Тогда, подчиняясь все тому же неодолимому влеченью, он стал медленно подниматься по ступенькам во второй этаж, и, хотя даже не спотыкался теперь, встречные жались к перилам при виде его и обходили стороной. Затем он потянул на себя скобку высокой стеклянной двери и с несколько прояснившимся сознанием огляделся.
Поиск свой Митька начал с полу и, лишь убедившись, что ни соринки не белело в проходах и под столами сотрудников, поднял голову. Человек пятнадцать, а ему почудилось — множество чем-то пришибленных, друг на дружку похожих людей находилось перед ним. Был воскресный день, так что лишь чрезвычайное происшествие могло соединить их всех в то утро. Дух несчастья висел над учреждением, и, хотя все с одинаковым видом усердия и непричастности склонялись над бумагами, никто ровно ничего не делал, а взволнованный шепот их сливался в такой же однообразный гул, как если бы в спичечном коробке шевелилось большое неспокойное насекомое. В конце помещения виднелась вторая двустворчатая дверь, и Митька стал пробираться к ней между втесную составленных столов, поминутно извиняясь направо и налево, потому что на ходу, для твердости, опирался то на одно, то на другое склоненное плечо. Он направлялся с уверенностью, заставлявшей подозревать, что бывал здесь раньше, даже не так давно, не более неделп назад, а может, вчера во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
И остылая печка, и наросший на лампе нагар подсказывали, что время расходиться. Холодом несло из-под двери, морозный узор на окне заметно посинел. Под предлогом обменяться сужденьями о некоторых благушинских новостях Пчхов увел Векшина к себе за занавеску. Одеваясь и все попадая в оторванную подкладку рукава, Фирсов ловил обрывки их шепота, причем первый как будто уговаривал под видом шутки, а второй твердил упорно, что нет, что ему вперед и вверх надо, вперед и вверх.
— Оставался бы пожить у меня, — услыхал между прочим Фирсов, — а через недельку мы бы и скатали, навестили бы одного старичка… жив еще, в секрете, в глубоком подземном погребе сокрывается. Он твою боль, Митя, как рукой с сердца сымет… кстати и от табачку отучил бы!
— Нет, зачервивею я в твоем подполье, примусник, — дружелюбно оборонялся Векшин. — Уж дай Митьке догореть, дай ему вдоволь намахаться. Откуда старому хрену знать, что творится в середке молодого сердца?
Дальше подслушивать Фирсову стало неловко, — он тихонько, не прощаясь, выскользнул наружу. Впрочем, Митька догнал его еще в воротах, им немножко было по дороге. Оба чувствовали установившуюся меж ними почти кровную связь и потому не нуждались в произнесении обязательных на расставании слов. А уж мальчишки бежали по Благуше с ворохами утренних газет, и Митька, взяв одну, долго и без выражения вчитывался в какую-то сенсацию, видимо перед самым выходом в свет заскользнушую в номер. И так случилось поэтому, что оба остановились закурить… Светало и морозило, сретенское утро удавалось на славу. Точно решив отоспаться за всю трудовую педелю, мягко покоилась окраина в сыпучих снеговых пуховиках. С дворцовой роскошью разряженные хибарки, скрюченные от невзгод деревья во двориках, самый воздух над ними — все искрилось то синим в тени, то алым на восходе инеем. Разноголосо пел снег под шагами редких прохожих, и, словно в совершенной музыке, не было звука лишнего кругом. И уже выкатывался из небесной дымки царственный медный шар… Куда там, неописуемо великолепие утра на Благуше!
Жадно потягивая в себя жгучую февральскую стужу, по-хозяйски поглядывая на Митьку, озабоченно шарившего спички в карманах, Фирсов вспомнил другое, непогодное утро, когда по неведомому наитию забрел на Благушу. Тогда вся будущая повесть состояла из одной необъяснимой запевной тревоги, а теперь, хоть и не написанная, она уже проступала в воображении черновиками исчерканных страниц. И сочинителю мнилось, что он владеет судьбой стоящего с ним человека, а на деле даже не замечал сейчас омрачивших Митьку обстоятельств.
«Вот даю тебе жизнь, даже в падении своем надменный человек, — думал он, вознаграждая себя за двойную усталость минувшей ночи, — потому что это я вывел тебя на свет из твоих потемок, приняв на себя часть кары за твои ошибки. Все в тебе мое — кровь и мысли, и эта дорогая шуба, какой никогда не будет у меня, и пугающее ханжей лицо твое, и все вокруг тебя — в том числе эти скользящие в голубом морозе птицы, на которых ты глядишь сейчас, — все это из меня и я сам!»
И даже то обстоятельство, что его создание довольно неважно выглядело в ту минуту, а временами еле держалось на ногах, не огорчало Фирсова, так как и это безупречно совпадало с планом не написанного пока сочинения.
XXIV
У Векшина начинался высокий жар. Тут и хватать бы вора, обессилевшего, безоружного, да еще, возможно, с денежной уликою за пазухой, но никто не обращал на него внимания. Тявкнула было в проулке собачонка на него, но лай ее нисколько не отразился в затуманенном Митьканом сознании. Когда проходил мимо булочной, пахнуло на него сытным и горячим, он остановился даже, но так и не понял, что это голод. И знал безошибочно, что если миновать эту площадь и через проходной двор выйти на параллельную улицу, то шагов через двести окажется прямо у большого, новой постройки здания с несосчитанным количеством этажей, имевшего для него сейчас особо притягательную силу. Он брел туда запутанным путем, принимаемый порой за пьяного; счастливая звезда охраняла его от уличного несчастья. Покрасневшие глаза, ослепляемые вдобавок ярким снегом, то и дело застилались слезой. Вдруг почудилось, что Манька Вьюга идет рядом с ним, и он даже не попытался удостовериться взглядом, так убежден был в ее присутствии. Она спрашивала, дразнила, упрекала, то удаляясь в бесконечность, то приближаясь до ощутимой близости, — он отбивался как умел.
«Все дразнишь, а зачем тебе?.. ты ж от меня отдельная теперь. А про это даже Чикилев знает, что вор… бывает, собьешься с ноги и никак в нужный след не вступишь! Дозволь герою не хвастаться его геройством… и не хочу заодно с Чикилевым в щелки подсматривать. Не дразни же меня… ах, как голова моя болит!»
Он хотел приказать, сжать ей руку до боли, воспретить, но движенье пропало впустую, Маша исчезла, а взамен ее шарахнулась на мостовую древняя старушка с кухонной сумкой и проводила взглядом, качая головой. В погоне за неуловимою беглянкой Митька вбежал в подъезд многоэтажного здания и, минуя вешалку, должен был прислониться в углу к заклеенной объявлениями витринке, чтобы переждать качку. Так и не смог вспомнить впоследствии, сколько времени пробыл в вестибюле, когда же чуть отошло, заметил кучку озабоченно наблюдавших за ним сотрудников того учреждения, где сейчас находился. Тогда, подчиняясь все тому же неодолимому влеченью, он стал медленно подниматься по ступенькам во второй этаж, и, хотя даже не спотыкался теперь, встречные жались к перилам при виде его и обходили стороной. Затем он потянул на себя скобку высокой стеклянной двери и с несколько прояснившимся сознанием огляделся.
Поиск свой Митька начал с полу и, лишь убедившись, что ни соринки не белело в проходах и под столами сотрудников, поднял голову. Человек пятнадцать, а ему почудилось — множество чем-то пришибленных, друг на дружку похожих людей находилось перед ним. Был воскресный день, так что лишь чрезвычайное происшествие могло соединить их всех в то утро. Дух несчастья висел над учреждением, и, хотя все с одинаковым видом усердия и непричастности склонялись над бумагами, никто ровно ничего не делал, а взволнованный шепот их сливался в такой же однообразный гул, как если бы в спичечном коробке шевелилось большое неспокойное насекомое. В конце помещения виднелась вторая двустворчатая дверь, и Митька стал пробираться к ней между втесную составленных столов, поминутно извиняясь направо и налево, потому что на ходу, для твердости, опирался то на одно, то на другое склоненное плечо. Он направлялся с уверенностью, заставлявшей подозревать, что бывал здесь раньше, даже не так давно, не более неделп назад, а может, вчера во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195