Может быть, вы поставили свое имя на титульный лист и вывозите секретные разработки наших ученых? Или вы оставляете рукопись, или я снимаю вас с рейса, и вами занимается КГБ». Он взял рукопись и тут же бросил ее в мусорный ящик, но все это не очень важно, а важно, что у отца Вени отобрали инсулин. Уже когда самолет садился, у него начался приступ, американцы подъехали к самолету на «скорой помощи» и вкололи инсулин, но это был другой инсулин, к которому отец Вени не привык. И он умер в больнице. Он умер спустя несколько дней, в коме, и Веня с самой первой недели своего пребывания на американской земле оказался еще должен кучу денег за больницу, потому что отец лежал под аппаратом искусственного жизнеобеспечения, а это очень дорого.
Жечков помолчал, отхлебнул коньяка.
— Веня приехал сюда в девяносто пятом году. У него была хорошая работа и хорошая американская жена, и он сидел вот в этом самом кабинете и рассказывал мне, как умер его отец, а его жена улыбалась белыми зубами, потому что она не знала русского, а мы говорили по-русски. А потом ко мне в кабинет зашел Борщак подписать какую-то бумагу, и, когда он вышел, Веня сказал: «А ты знаешь, кто этот человек?» — «Это мой зам». — «Это тот самый таможенник, который отобрал инсулин у моего отца, — сказал Веня. — Я его очень хорошо запомнил». На следующий день Борщак был уволен.
— Без объяснения причин?
— Почему же? Объяснение было, неофициальное, но широкое. Насколько я знаю, в интерпретации Борщака этот эпизод звучит так: в бытность свою таможенником он пресек попытку контрабандного вывоза из страны технологических секретов, и израильский шпион, близкий друг губернатора Жечкова, ему этого не простил. Тут даже недельки две назад целая статья была на тему: «Сколько у губернатора друзей в Израиле, и на чем они разбогатели?» Вывод был такой, будто это чуть ли не я торговал по сходным ценам секретами родного КБ…
— Подадите в суд?
— Нет.
— А на «Тарскую правду»? Которая написала, что у вашего зама особняк в три этажа?
Валерий задал этот вопрос и тут же понял, что ошибся. Хрупкое доверие, воздвигнувшееся между ним и Жечковым после рассказа о Борщаке, рухнуло мгновенно, словно хворостяная плотина, по которой буром пропер тяжелый КамАЗ.
— Мои замы — честные люди, — заявил Жечков. — Все нападки на них я рассматриваю как попытки моих конкурентов опорочить меня.
Из голоса его внезапно исчезли сомнение и боль, и он говорил так же убедительно и проникновенно, как пятнадцать минут назад, когда рассказывал о прегрешениях фармацевтического завода «Заря».
Валерий взглянул на часы.
— Ну что ж, — спасибо, что нашли время побеседовать.
Губернатор поднялся.
— Рад был пообщаться. Надеюсь, вам теперь ясней моя точка зрения на некоторые вопросы.
Валерий ответил какой-то фразой, столь же пустой, как и губернаторская. Жечков вышел из-за стола и любезно проводил его до двери кабинета, и, только когда за Валерием захлопнулась тяжелая дверь, Нестеренко с усмешкой сообразил, что и в этот раз губернатор не подал ему руки.
***
Спустя некоторое время после того, как Валерий покинул кабинет, дверь комнаты отдыха приотворилась, и за спину губернатора, аккуратно ступая огромными ножищами, прошел Антон Васильевич Кононов — начальник губернаторской охраны.
Кононов был редкая птица. Он начинал свою карьеру в спецподразделениях КГБ, был обучен всякому ловкому смертоубийству, и лет пятнадцать партия перебрасывала его из Египта в Анголу и из Анголы в Афганистан. Словив две пули и вконец умаявшись от малярии, Кононов к началу 90-х был определен в отдел, занимавшийся охраной всяческих спецобъектов и спецособ. К советской власти Кононов относился с нерассуждающим почтением, протестовать против КГБ не протестовал, поскольку карьера его складывалась ровно, и в глубине души был просто шокирован, когда его назначили охранять тридцатитрехлетнего мальчишку, определенного президентом в губернаторы.
Жечков создавал охране постоянные проблемы, не желая соблюдать правила безопасности и то и дело норовя пообщаться с народом, и, разумеется, пылкие его обличения КГБ и партократов были Кононову как кость в горле.
Перелом в их отношениях наступил через год, когда реальным хозяином области стал Варковский, а Жечкова травили чуть не на всех углах. Кононов видел, как бьется о стенку честный, в общем-то не затронутый или почти не затронутый коррупцией интеллигент, и как-то незаметно проникся к нему сочувствием. Жечков сам был виноват, ни один партийный волк в такое бы дерьмо не вляпался, но — ведь гавкал же, пытаясь на своем неуклюжем демократическом языке бороться с какой-то страшной тенью, которая наползала на Россию, — тенью всеобщей коррупции, всеобщей дозволенности и распущенности, хаосом, в котором бывшие секретари обкома корешились с бандитами, а бывшие реформаторы продавались оптом и в розницу.
Кагебешник потихоньку ввязался в борьбу, удерживал Жечкова от глупостей, которые губернатор по младости опыта норовил совершить, диктовал линию поведения в Кремле и попал на свою голову. Противники Жечкова легко рассчитывали добиться у президента его снятия и назначения Варковского. Однако губернатор не угодил ни в одну из расставленных по Кремлю ловушек, и, когда Варковский понял, что Жечкову кто-то умный стал советовать, как ходить по минному полю, к Кононову пришла информация, что на губернатора поступил заказ.
Никто не знал, какой разговор состоялся между ними тогда, в феврале 1994 года. Было только известно, что бывший демократ и бывший кагебешник говорили почти до утра, а через два дня Варковского убили. Полуофициальная версия звучала так, что Кононов сумел поссорить Варковского и Сыча. А что случилось на самом деле, как поговаривали, не хотел знать даже губернатор.
Жечков все так же сидел в кресле, и пальцы его скручивали колпачок изящной паркеровской ручки.
— Ну что? — спросил начальник охраны.
— Он ничего не знает. Антон, ты представляешь, он ничего не знает. Обычный московский бандит, он на самом деле приехал сюда за убийцами Игоря.
— Но, может, тогда… — начал Антон.
Губернатор мгновенно обернулся. Его рыхлое и вместе с тем мальчишеское лицо пошло красными пятнами.
— Что — может? — закричал он. — Ничего не может! Ты понимаешь, во что мы вляпались?! Это же…
Отвинченный колпачок спружинил в руках губернатора и улетел куда-то далеко в угол. Жечков грязно выругался, а потом в отчаянии хватил кулаком по столу и заговорил, сглатывая слова и сбиваясь с мыслей.
— Это же хуже Варковского! — заорал губернатор.
***
В то самое время, когда Валерий Нестереико объяснялся с губернатором, депутат областной Думы Семен Колунов обедал в компании главного мента области Григория Молодарчука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Жечков помолчал, отхлебнул коньяка.
— Веня приехал сюда в девяносто пятом году. У него была хорошая работа и хорошая американская жена, и он сидел вот в этом самом кабинете и рассказывал мне, как умер его отец, а его жена улыбалась белыми зубами, потому что она не знала русского, а мы говорили по-русски. А потом ко мне в кабинет зашел Борщак подписать какую-то бумагу, и, когда он вышел, Веня сказал: «А ты знаешь, кто этот человек?» — «Это мой зам». — «Это тот самый таможенник, который отобрал инсулин у моего отца, — сказал Веня. — Я его очень хорошо запомнил». На следующий день Борщак был уволен.
— Без объяснения причин?
— Почему же? Объяснение было, неофициальное, но широкое. Насколько я знаю, в интерпретации Борщака этот эпизод звучит так: в бытность свою таможенником он пресек попытку контрабандного вывоза из страны технологических секретов, и израильский шпион, близкий друг губернатора Жечкова, ему этого не простил. Тут даже недельки две назад целая статья была на тему: «Сколько у губернатора друзей в Израиле, и на чем они разбогатели?» Вывод был такой, будто это чуть ли не я торговал по сходным ценам секретами родного КБ…
— Подадите в суд?
— Нет.
— А на «Тарскую правду»? Которая написала, что у вашего зама особняк в три этажа?
Валерий задал этот вопрос и тут же понял, что ошибся. Хрупкое доверие, воздвигнувшееся между ним и Жечковым после рассказа о Борщаке, рухнуло мгновенно, словно хворостяная плотина, по которой буром пропер тяжелый КамАЗ.
— Мои замы — честные люди, — заявил Жечков. — Все нападки на них я рассматриваю как попытки моих конкурентов опорочить меня.
Из голоса его внезапно исчезли сомнение и боль, и он говорил так же убедительно и проникновенно, как пятнадцать минут назад, когда рассказывал о прегрешениях фармацевтического завода «Заря».
Валерий взглянул на часы.
— Ну что ж, — спасибо, что нашли время побеседовать.
Губернатор поднялся.
— Рад был пообщаться. Надеюсь, вам теперь ясней моя точка зрения на некоторые вопросы.
Валерий ответил какой-то фразой, столь же пустой, как и губернаторская. Жечков вышел из-за стола и любезно проводил его до двери кабинета, и, только когда за Валерием захлопнулась тяжелая дверь, Нестеренко с усмешкой сообразил, что и в этот раз губернатор не подал ему руки.
***
Спустя некоторое время после того, как Валерий покинул кабинет, дверь комнаты отдыха приотворилась, и за спину губернатора, аккуратно ступая огромными ножищами, прошел Антон Васильевич Кононов — начальник губернаторской охраны.
Кононов был редкая птица. Он начинал свою карьеру в спецподразделениях КГБ, был обучен всякому ловкому смертоубийству, и лет пятнадцать партия перебрасывала его из Египта в Анголу и из Анголы в Афганистан. Словив две пули и вконец умаявшись от малярии, Кононов к началу 90-х был определен в отдел, занимавшийся охраной всяческих спецобъектов и спецособ. К советской власти Кононов относился с нерассуждающим почтением, протестовать против КГБ не протестовал, поскольку карьера его складывалась ровно, и в глубине души был просто шокирован, когда его назначили охранять тридцатитрехлетнего мальчишку, определенного президентом в губернаторы.
Жечков создавал охране постоянные проблемы, не желая соблюдать правила безопасности и то и дело норовя пообщаться с народом, и, разумеется, пылкие его обличения КГБ и партократов были Кононову как кость в горле.
Перелом в их отношениях наступил через год, когда реальным хозяином области стал Варковский, а Жечкова травили чуть не на всех углах. Кононов видел, как бьется о стенку честный, в общем-то не затронутый или почти не затронутый коррупцией интеллигент, и как-то незаметно проникся к нему сочувствием. Жечков сам был виноват, ни один партийный волк в такое бы дерьмо не вляпался, но — ведь гавкал же, пытаясь на своем неуклюжем демократическом языке бороться с какой-то страшной тенью, которая наползала на Россию, — тенью всеобщей коррупции, всеобщей дозволенности и распущенности, хаосом, в котором бывшие секретари обкома корешились с бандитами, а бывшие реформаторы продавались оптом и в розницу.
Кагебешник потихоньку ввязался в борьбу, удерживал Жечкова от глупостей, которые губернатор по младости опыта норовил совершить, диктовал линию поведения в Кремле и попал на свою голову. Противники Жечкова легко рассчитывали добиться у президента его снятия и назначения Варковского. Однако губернатор не угодил ни в одну из расставленных по Кремлю ловушек, и, когда Варковский понял, что Жечкову кто-то умный стал советовать, как ходить по минному полю, к Кононову пришла информация, что на губернатора поступил заказ.
Никто не знал, какой разговор состоялся между ними тогда, в феврале 1994 года. Было только известно, что бывший демократ и бывший кагебешник говорили почти до утра, а через два дня Варковского убили. Полуофициальная версия звучала так, что Кононов сумел поссорить Варковского и Сыча. А что случилось на самом деле, как поговаривали, не хотел знать даже губернатор.
Жечков все так же сидел в кресле, и пальцы его скручивали колпачок изящной паркеровской ручки.
— Ну что? — спросил начальник охраны.
— Он ничего не знает. Антон, ты представляешь, он ничего не знает. Обычный московский бандит, он на самом деле приехал сюда за убийцами Игоря.
— Но, может, тогда… — начал Антон.
Губернатор мгновенно обернулся. Его рыхлое и вместе с тем мальчишеское лицо пошло красными пятнами.
— Что — может? — закричал он. — Ничего не может! Ты понимаешь, во что мы вляпались?! Это же…
Отвинченный колпачок спружинил в руках губернатора и улетел куда-то далеко в угол. Жечков грязно выругался, а потом в отчаянии хватил кулаком по столу и заговорил, сглатывая слова и сбиваясь с мыслей.
— Это же хуже Варковского! — заорал губернатор.
***
В то самое время, когда Валерий Нестереико объяснялся с губернатором, депутат областной Думы Семен Колунов обедал в компании главного мента области Григория Молодарчука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96