В начале мая возле «Фрама» расширились полыньи. По судно по-прежнему было припаяно к большой, толстой льдине и дрейфовало вместе с ней на запад еще медленнее, чем раньше. Несколько дней в конце весны «Фрам» даже тащило назад, на восток. О продвижении к северу, которое раньше волновало всех, теперь говорили почти равнодушно: «Фраку» нужно было поскорей в Норвегию, а то, что лежало ближе к полюсу, взял на себя Нансен.
С приходом лета лед вокруг «Фрама» стал раскалываться. Но прочнейшую льдину с припаянным кораблем только поворачивало из стороны в сторону, и Свердруп, не полагаясь целиком на силы природы, попытался помочь им.

Первую мину заложили за кормой. Взрыв основательно тряхнул «Фрам», но льдина казалась целехонькой. Однако не успел Свердруп пожалеть о зря затраченном порохе, как трещина вдруг расколола ее. Корма «Фрама» обнажилась, корабль качнулся и соскользнул в воду.
Свердруп придирчиво осмотрел со шлюпки своего любимца. Ни вмятин, ни поломок. Осенью «Фрам» вмерзнет в лед и продремлет третью полярную ночь.
Зимовка не страшила: продовольствия достаточно.
Нансен с Иохансеном, наверное, в этом году уже будут дома — значит, успокоят родных, скажут им, что вся компания вернется домой осенью 1896 года. Третья зима началась вполне спокойно. Для обитателей «Фрама» многое давно утратило остроту новизны, а мелкие неурядицы не мешали мечтать о сини фиордов и черепичных крышах в зелени садов.

Без Нансена все было как при Нансене. Сдружившись в первую зимовку, моряки берегли эту дружбу. Нансен сумел каждому найти свое место. Люди понимали смысл общей работы, и каждый чувствовал, что он тоже что-то значит в экспедиции. Нансен был уверен, что другие заменят его, что все будет хорошо, — и не ошибся.
8 октября небо в последний раз розовело отблеском солнца. День угас. «Фрам» медленно продвигался на северо-запад. В ноябре он достиг 85°56’ — небывалой, неслыханной для кораблей широты, установив мировой рекорд дальности проникновения судна на север.
Свердруп объявил, что команде предстоит самая длинная полярная ночь из всех, какие когда-либо переживали люди на Земле. Правда, добавил он, если бы Нансену с Иохансеном пришлось зимовать там, куда они пошли, то их ночь была бы еще длиннее.
Но они — на том сходилось большинство команды «Фрама», — наверное, уже совсем недалеко от дома. Якобсен даже предлагал пари, что Нансен разгуливает сейчас но улицам Кристиании, а Иохансен уехал к своей невесте в город Шиен.
«Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать»
Нет, Нансен и его спутник были еще очень далеко от родины…
Конец июня немного поправил их дела. Тюлень — и какой жирнющий! — вынырнул как раз в тот момент, когда Нансен закончил переправу через полынью. Его ружье лежало в каяке, а руки были заняты нартами, которые он вытаскивал на лед.
— Яльмар, стреляйте! Да скорее, скорее!
Иохансен выстрелил раньше, чем Нансен договорил. Тюлень — это был крупный морской заяц — задергался на воде, и Нансен, бросив нарты, всадил в него гарпун, чтобы добыча не пошла на дно.
Но наполовину вытащенные нарты соскользнули со льдины, накренили своей тяжестью плот из каяков, тот зачерпнул воду — походная керосинка и лыжи свалились за борт.
Нансен выпустил добычу и схватился за тонущий каяк. О ужас! Тюлень тотчас начал погружаться! Выдернув на льдину каяк, Нансен прыжком едва настиг ускользавший в воду гарпунный линь.
Когда груда мяса и жира была вытащена на лед, они бросились друг к другу и с радостными воплями пустились в пляс вокруг тюленя. У них была еда, много еды, у них было горючее!
День 24 июня — двухлетие выхода «Фрама» из Норвегии — они отпраздновали, туго набив желудки сырым и поджаренным тюленьим салом, кусками вареного тюленьего мяса.
Послеобеденное время прошло в приятных размышлениях о будущем и в чтении взятых с собой печатных произведений. Этими печатными произведениями были «Морской альманах» и «Навигационные таблицы», где, кроме бесчисленных цифр, в приложениях содержались высокополезные сведения о шведском королевском доме и о различных способах оживления утопленников.
На следующий день Нансену удалось подстрелить еще одного тюленя. Они невероятно, сказочно разбогатели — но, увы, и сильно отяжелели: все мясо и сало взять с собой было невозможно. Нансену вспомнились эскимосы, которые, приехав на сенокос и увидев, что трава еще слишком коротка, расположились на лугах, поджидая, пока она подрастет. Достойный подражания пример! Чем тащить с собой по распутице груды мяса и сала, лучше остаться возле них пока не растает снежная каша на льду.
И они стали ждать в лагере погоду, потеряв счет тошнотворно похожим друг на друга дням. Даже дневники были почти заброшены: «Для чего снова писать? Что могу я вверить этим листам? Ничего, кроме того же непреодолимого, жгучего стремления добраться домой, прочь из этого удручающего однообразия».
Почти весь июль они томились в бездействии, много спали и ели, следили за полетом розовых чаек; единственным событием за это время была удачная охота на медведицу с медвежатами.
22 июля «лагерь томления» был покинут. У них осталось две собаки; приходилось рассчитывать на силу своих рук и ног. Чтобы облегчить нарты, оставили на льду часть мяса и немало вещей, даже любимый спальный мешок.
То волоча нарты по льду, то переплывая полыньи на каяках, они пошли к югу. На привале Иохансен влез на торос и пристально, долго присматривался к темному облаку над горизонтом. Он порывался что-то сказать Нансену, но раздумал.
Потом на торос вскарабкался и Нансен. Облако по-прежнему темнело вдали — странное облако, не менявшее формы. Приладив поудобнее подзорную трубу, Нансен вдруг вскрикнул сдавленным голосом:
— Яльмар, посмотрите-ка хорошенько вон туда!
Тот поспешно схватил трубу:
— Великий боже! Мне давно казалось… Земля!
Оба что-то бессвязно кричали, размахивая руками. Восторг, надежда — все было в этом крике. Они смотрели и не могли наглядеться на «свою» землю — небольшой остров с белыми снежными склонами и темной вершиной.

— Хорошо потрудимся — и завтра вечером будем там! — радовался Нансен.
— Вечером? Раньше!
Теперь и другие облака, висевшие над горизонтом, казались им «подозрительными». По крайней мере, одно из них сильно смахивало на остров.
Не теряя времени, Нансен и его товарищ поспешили к «своей» земле через полыньи и торосы. Но странное дело — остров как будто не становился ближе.
Ни вечером следующего дня, ни через пять дней она не дошли до земли — кажется, за весь путь им не попадался еще такой ужасный искореженный лед. Нервное напряжение сказалось у Нансена страшными болями в пояснице. Он не мог разуваться и обуваться, но, стиснув зубы, ковылял за нартами, опираясь на палку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77