Когда обвалилась кровля, на какой-то момент мелькнула позолота иконостаса, глянули лики святых с огромными, словно остановившимися от ужаса, как перед казнью, глазами, и тотчас все это потонуло в дыму и в пламени.
За церковью открывалась небольшая площадь села. На ней, на утрамбованном, перемешанном с копотью снегу стояли машины, тягачи, танки, мотоциклы, исправные и искореженные или сожженные, - все, что было застигнуто на этом месте, что не смогло уйти, уползти. Среди машин валялись трупы солдат и офицеров...
Здесь меня нашел старший лейтенант Астапов. Он устало подошел ко мне, подал руку - еще бы: не виделись с вечера, а встретились после боя, живые!
- Товарищ капитан, мы захватили какой-то очень важный пункт, - спокойно сказал Астапов. - Здесь скопилось столько всего, что я даже осмыслить не могу: и машины, и танки, и пушки, и склады... Оторопь берет.
- Погодите, не то еще будет, - пообещал я. - Надо привыкать. Итог наступлений, успешных, конечно, - трофеи, пленные и отвоеванные селения, города, народы... Да, да. Именно народы! Немцы с этим пунктом так запросто не расстанутся. Надо подготовиться к встрече.
- Встретим, товарищ капитан. - Астапов был невозмутим и нетороплив, будто речь шла о самом обычном. - Ребят положил в оборону, каждому второму приказал спать. По очереди. До утра ничего не случится. Уверен. А утром оглядимся. Что делать с пленными? Их много.
- Утром оглядимся, - ответил я его словами. - Уже светает...
Из роты лейтенанта Рогова, высланной в засаду на южную дорогу, прибежал связной. Красноармеец торопливо рассказал, что рота ведет бой на дороге, что выбитые из села немцы "прут дуром" и сдерживать их очень трудно, и комиссар Браслетов и лейтенант Рогов просят поддержки...
Я приказал Астапову послать взвод лейтенанта Прозоровского на помощь Рогову и попросил подполковника Оленина пустить вдоль дороги танки. Оленин обещал.
- Что там делается на дороге, товарищ капитан! - воскликнул связной красноармеец, потрясенный увиденным. - Все забито машинами, подводами, танками. Немцы мечутся как угорелые, стреляют куда попало. Наши ребята подползают вплотную к дороге и забрасывают их гранатами. Немцы оставляют машины, бегут в лесок, лезут по снегу... Ну и дела!.. Слышите? - сказал связной, задерживая шаг.
Мы прислушались. Издали, со стороны дороги, долетали сюда приглушенные расстоянием, разорванные щелчки выстрелов, хлопки гранат и мин.
Я огляделся: вокруг горели избы, и красные и черные текучие полосы траурно ложились на площадь, вызывая в душе тяжкое, гнетущее ощущение. В этих красно-черных полосах с причитаниями метались люди - женщины и ребятишки, - спасали из горящих домов имущество, не успевшее сгореть.
Прокофий Чертыханов, остановившись, дернул меня за плечо. Я даже вздрогнул от неожиданности.
- Глядите! - С каким-то суеверным страхом он смотрел через нагромождение машин в дальний конец площади.
Рассвет уже наступил, небо побелело, пламя сразу померкло. Только дым как бы сгустился и почернел. На фоне утренней белизны, точно взлетевшую в небо, увидели черную виселицу, два высоких столба, перекладину, а под ней застывшие человеческие фигуры.
Огибая машины, я приблизился к месту казни. Вокруг виселицы толпились женщины, ребятишки, бойцы. Было казнено шесть человек - четверо мужчин и две женщины, крайняя совсем девочка. Петля захлестнула ее тонкую шею, голова склонилась набок, как поникший цветок; русые волосы свисали на сторону, неживые, посеребренные инеем; была она только в легкой рубашечке, едва достающей колен; обнаженные руки опущены вдоль тела, босые ноги застыли и уже пожелтели; на груди фанерка с надписью "партизанка". Перед девушкой стояла на коленях пожилая женщина со сложенными руками, как перед иконой.
Вторая повешенная была пожилой, полноватой, седой, лицо, скованное холодом, было спокойное, мудрое. Из мужчин бросался в глаза старик, большой, широкий, с черной окладистой бородой, со связанными на спине руками.
Женщины плакали в голос, изредка касаясь руками босых ног казненных...
- Когда их повесили? - спросил я старуху, находящуюся рядом со мной.
- Два дня уж. - Старуха варежкой вытерла слезы. - Не давали подходить близко, не то что снять да похоронить...
- Кто же это сделал? - Ко мне пододвинулись еще две женщины и подросток. - Вы видели, как это было?
Женщины удивились:
- Как же не видеть? Все село согнали. На наших глазах совершалось злодейство.
- Что это за люди? Ваши односельчане?
- Все наши. Коммунисты. Скрывались в лесах, нападения делали. А женщины - мать с дочкой, она учительница Екатерина Васильевна, а дочка, Светочка, ученица... Вместе их и казнили. Муж у нее, отец Светочки, тоже учитель, комиссаром в армии служит... Как они прощались, так все село в голос плакало... Хорошие были люди, душевные...
Это объясняла женщина, что стояла перед девушкой на коленях.
Я спросил ее:
- А кто их казнил, вы запомнили?
- Как же не запомнить зверя такого!.. Покоя от него не было. Всех собак пострелял. Идет улицей, собака залает, он ее тут же решает жизни...
- Сможете узнать его в лицо?
- Я смогу, товарищ командир, - перебивая женщин, ответил подросток. Когда пурга была, я вел его лошадь до самой Росицы и обратно. По-русски знает...
Я повернулся к Чертыханову и к разведчикам. Они стояли плотной стеной и угрюмо смотрели на виселицу.
- Приведите сюда всех пленных!
Сержант Мартынов дал знак разведчикам и скрылся в толпе, которая разрасталась и становилась все крикливее. Чертыханов посоветовал, шепнув на ухо мне:
- Надо бы снять их?..
- Чуть позже...
Пленных привели на площадь, разномастно, совсем не по-воински одетых, побывавших в огне и понявших войну по-настоящему, теперь уже по-русски; у некоторых виднелись повязки на ранах. Их расположили перед виселицей полудугой, человек двести. Они равнодушно взирали на казненных, дуя на руки, пританцовывая на холоде, должно быть, давно привыкли к такому зрелищу, и оно их нисколько не занимало.
Я сказал подростку:
- Ищи.
- Вот он.
Мальчик указал на невысокого и неказистого человека в серо-зеленой шубе с меховым воротником, в серой каракулевой папахе советского полковника; папаха была великовата и наползла ему на уши; из-под нее высовывался хрящеватый нос, острый на конце; глаза небольшие, холодеющие льдом, а губы полуоткрыты в улыбке.
Я сделал знак, чтобы он вышел из строя. Немец оглянулся на соседей, убеждаясь, его ли вызывают. Солдат с повязкой на голове, высокий и угрюмый, вытолкнул его из ряда. Тот робко приблизился ко мне, все так же скверно и липко улыбаясь.
- Он? - спросил я женщин.
- Он самый!
Толпа загудела, зашевелилась, придвигаясь к нам.
- Тут и другие каратели есть. Вешатели! Вот они!..
Несколько женщин подбежало к пленным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81