Точно грозовым и живительным ветром продувало город. Наблюдать эту картину было печально и стыдно. Люди двигались молча, в жуткой тишине. Слышались лишь скрип несмазанных колес и нетерпеливые гудки автомобилей. Глухой, как бы подземный, гул колыхал улицу.
Среди толпы двигалась косматая, с широченным крупом лошадь. На повозке гора разных вещей: швейная машина, корзинки, полосатые тюки с постелями, корыто, трюмо, картины - все, что попалось под руку в момент спешки и беспамятства. А сверху узлов лежала, распластавшись, полная женщина, руками и ногами придерживая плохо связанную поклажу; ветер закинул женщине юбку на спину, открыв для всеобщего обозрения широкие бедра, обтянутые трикотажными рейтузами салатного цвета. Но женщина этого не замечала. Одна картина свалилась с повозки на мостовую, и стекло треснуло. Ее хозяйка, взглянув на меня, попросила:
- Подайте, пожалуйста...
Я подал ей картину в раме из позолоченного багета - дешевую репродукцию с "Богатырей" Васнецова; древние воины сидели на могучих конях, взирая на необыкновенное зрелище.
Военный грузовик с пушкой на прицепе и с бойцами в кузове на большом ходу буфером задел повозку и опрокинул ее. Послышался треск дерева, звон стекла, скрежет железа и пронзительный женский визг. Вещи - осколками, щепками - рассыпались по мостовой: по ним, по "Богатырям" шагали люди. Куски зеркала отражали низкое, хмурое небо, голубые и студеные просветы между тучами...
Лейтенант Тропинин смотрел на эту процессию с горьким состраданием.
- Знаете, почему уходят люди? Думаете, все они трусы? Нет. Они потеряли веру в самих себя. А потерянная или поколебленная вера восстанавливается мучительно трудно. С болью, с душевной драмой...
- Чепуху вы говорите, - сказал я. - Народ, потерявший веру в себя, в назначение свое, обречен на гибель. И если бы это было так на самом деле, немцы уже маршировали бы по этой улице. - Я взглянул на Тропинина. - Вы сами, лейтенант, верите?
- При чем тут я? - Он зябко поежился, уклоняясь от ответа.
- А может быть, у Чертыханова спросить? Может быть, он потерял веру?
Тропинин усмехнулся.
- Этот человек, не сомневаюсь, лекцию прочитает. Образцовый советский боец...
Чертыханов задержал трех женщин, уныло толкающих перед собой детскую колясочку, видно, бабушку, дочь и внучку.
- Извиняюсь, тетя, - заговорил он учтиво, обращаясь к самой старшей, а перед молодой даже шаркнул сапогом, - куда вы направляетесь?
- Как куда? Немцы-то у Дорогомиловской заставы, говорят.
- От немцев скрываетесь! - Чертыханов рассмеялся и осуждающе покачал большой лобастой головой. - Извиняюсь за грубость и солдатскую прямоту, но вы дура-баба. Другого определения вам нет. Разве сможете вы убежать от немцев со своей колясочкой? У немца, гражданка, машины, танки, самоходки; куда вы от них скроетесь? Настигнет, как по нотам!.. Ну выйдете вы из города, а дальше что? Ночь наступит, холод, дождь, а у вас внучка, такая хорошенькая куколка... - Прокофий потрепал девочку по щеке. - Что будете делать? Ночевать проситься начнете - чертогов вам там не припасли. И вас не впустят - не вы одни идете, вон какая туча прет!.. На поезд не рассчитывайте - вагоны переполнены, войска перевозят... А на какие средства будете существовать? Не золото небось везете в колясочке-то...
- Да уж какое золото... - Женщина, вздохнув, растерянно посмотрела на Чертыханова, на его лицо, широковатое, с картошистым носом и маленькими, участливо и лукаво сверкающими умными глазами: то ли правду говорит, то ли врет?
- Вот и поворачивайте назад, пока не поздно. Немцы в Москву не пройдут. Это я вам заявляю категорически, как свой своим.
- Не пройдут? - с сомнением спросила женщина и вопросительно взглянула на меня.
- Он не врет, мать, - сказал я.
Сзади женщин приостановилась молодая пара - тоже с колясочкой - и прислушивалась к разговору: жена худенькая, бледная, болезненного вида, муж здоровый, ухоженный, в пальто хорошего покроя, в шляпе, вокруг шеи - мягкий, пушистый зеленый шарф, конец шарфа перекинут через плечо.
Мать девочки, потупившись, тихо произнесла:
- Может быть, вернемся, мама...
Девочка вдруг захныкала:
- Бабушка, я хочу домой!.. - Огромная людская толпа ее, должно быть, пугала.
Чертыханов шагнул к молодой паре.
- А вы, молодой человек? Не стыдно расписываться перед женой в собственном малодушии? Эх, люди!..
Жена сказала несмело, оправдывая мужа:
- У него бронь на руках...
- Себя можно забронировать, - сказал Чертыханов наставительно. - А совесть? Разве совесть забронируешь?
Молодой человек молчал, понурив голову.
Мы отодвинулись, чтобы не смущать их своим присутствием. Но Чертыханов исподтишка следил за ними.
- Глядите, товарищ капитан! - негромко воскликнул он, дергая меня за локоть. - Повернули! Повернули и уходят... Вот это агитация!
Неожиданно слева донеслись до нас отрывочные выстрелы. Мы с Тропининым переглянулись: что это могло означать?
- Идите в первый взвод, - сказал я Тропинину. - А я пойду взгляну, что там происходит...
- Моя помощь не понадобится? - спросил он.
- Нас вон сколько!
Я оглянулся - позади стояли Чертыханов с автоматом поперек груди и сержант Мартынов, который вел кассира; Прокофий нес увесистый портфель с деньгами... Мы направились вдоль улицы в сторону Спиридоновки.
В узком проезде между баррикад бойцы группы Пети Куделина задержали легковую автомашину. Вокруг нее бурлила толпа, в которой уже суетился милиционер. Рядом стоял седой, изысканно одетый человек - хозяин задержанного автомобиля. Впереди, рядом с шофером, сидела молодая женщина в пальто из серого каракуля, с девочкой лет пяти на коленях.
- Ты стрелял? - спросил я Куделина.
- Я, товарищ капитан. - Петя кивнул на милиционера. - И он тоже.
- Я же запретил тебе стрелять.
- А что было делать, товарищ капитан? Прут прямо на людей, слов не понимают. - Он указал на седого мужчину.
Милиционер, коренастый толстячок с круглым свежим девичьим лицом, спрятал наган в кобуру и рукавом шинели вытер вспотевший лоб.
- Смотри, какой затор устроил! Черт с ними, пускай выкатываются скорее. - Он с отвращением махнул рукой на машину. - Без них легче дышать будет!.. - Затем указал на проезжую часть улицы. - Вон ведь что делают...
Военные грузовики разворотили край баррикады - мешки с песком разорвались и рассыпались - и по тротуару объезжали легковую машину.
- У них документы в порядке, - пояснил мне милиционер, кивнув на хозяина автомобиля. - Это инженер с завода.
- Позвольте. - Инженер, надменно поджав губы, вскинул седую холеную голову, как бы показывая всем свой красивый профиль; черные, в мохнатых ресницах глаза сощурились.
Документы были оформлены наспех, подписи сделаны одной рукой, неразборчиво, печать, как бы сдвинувшись немного, смазалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81