еще с полминуты можешь бежать, но уж потом падай и влипай в землю... Что-то перелетело через меня и шмякнулось впереди - перепрыгиваю... Через что я перепрыгиваю? Лошадиная голова, уздечка... - узнаю: конь нашего взводного... Падаю наконец, влипаю. Обращаюсь в гибкий лист, как камбала... Вещмешок сорвало взрывом с моей спины и унесло куда-то... Оглушенный, поднимаюсь и забиваюсь в кашле и рвоте, выворачивающих меня наизнанку... Кругом черная земля, снега как не было, окровавленные клочья чьих-то рук, ног, запах горелой земли... Пронзительнейшая боль в ушах. А в голове картинка, которую зрение успело выхватить в минуту дикого пробега: пузатая чурка врезалась в спину коня и свалила его вместе с нашим комвзвода, который как раз хотел спрыгнуть с него - одна нога на земле, а другая еще в стремени... Дорога - кровавое месиво из тех, кто сразу упал ниц при команде "воздух!"...
Мост через Дон, по которому прорвались в Калач наши танкисты, был уже разрушен фашистской авиацией. А лед еще тонкий и такой скользкий, гладкий как стекло, что шагу невозможно ступить. Тяжелыми стволами, лафетами, плитами мы вмиг его проломим и все окажемся в ледяной воде, стоит только одному поскользнуться и упасть.
Раздается команда набрать песок в каски и в полы шинелей и сыпать перед собой, рассредоточившись на пять метров друг от друга. И вот цепь за цепью осторожно идем по тонкому сверкающему льду. Лед прогибается под ногами, того и гляди лопнет... За всю войну не припомню более тихой переправы, чем эта. На десятки метров в обе стороны слышу только посапывание да приглушенное ворчание: "Тише!", "Не топай как слон!", "Осторожней!" Сбоку от нас мост. Его, как муравьи, облепили саперы. Перед мостом столпотворение машин вперемежку с конными повозками, а подъезжают все новые и новые без конца и края. Артиллеристы не могут форсировать реку по такому зыбкому льду и тоже ждут, когда саперы построят разрушенный пролет.
А мы, пехота, уже на левом берегу. Где же наши танкисты? На всем отрезке пути от Дона до города - в траншеях, канавах, на дороге - трупы фашистов и вражеская техника. Здорово наши танкисты дали прикурить гитлеровцам!
Входим в Калач на рассвете. На пустынных улицах следы панического отступления врага. Валяется награбленное и брошенное посреди улиц барахло. Окна в домах распахнуты, кучи битого стекла. Видимо, гитлеровцы выпрыгивали на улицу прямо из окон. Вон свесился с подоконника убитый немец в длинной рубашке...
Где немцы? В восьми километрах от нас - крупная станица Илларионовка. Командир батальона Дудко Игнат Севостьянович и комиссар Четкасов Александр Ильич вызвали нас с Майоровым - курсантом из Орского училища аэрофотосъемки: четыре часа нам сроку - добраться до Илларионовки, разведать, занята ли немцами, вернуться и доложить.
Майоров меня постарше на два-три года, физически сильный, роста среднего, но коренастый. Его назначили старшим. Чтобы сэкономить время, мы с ним решили, сколько можно будет, проехать на велосипедах.
Время двадцать часов. По дороге, утоптанной отступившими немцами, ехали быстро: знай крути педали... Вот миновали наш боевой дозор и нырнули в тревожную темень. Но где-то на половине пути дорога неожиданно раздвоилась, и мы спешились.
Не знаю, как Майорова, а меня в моем Ташкентском пехотном успели, хоть и по верхам, ознакомить с боевой тактикой ночной разведки. И когда Майоров принял решение каждому пойти своей дорогой и действовать самостоятельно, я возразил, что это опасно, если станица занята и немцы выставили дозоры. Наверняка обе дороги с двух сторон ведут к Илларионовке. Лучше следовать друг за дружкой на дистанции минимальной видимости, чтобы один мог прикрыть другого. Но Майоров не стал вступать в обсуждение дальнейших действий.
– Струсил? - с превосходством спросил он.
И я был вынужден подчиниться. Да и потому, что обидным показалось обвинение в трусости, и потому, что приказ старшего не обсуждают.
– Встречаемся на этой развилке! - приказал Майоров. - Если мой велосипед будет еще здесь, жди меня пятнадцать-двадцать минут. Не больше.
И он ушел по одной дороге, а мне ничего не оставалось, как пойти по другой.
Ситуация в один миг превратилась в крайне невыгодную, бессмысленную даже. Если Илларионовка занята немцами, то на подступах к ней обязательно выставлены боевые охранения и дозоры. Дозоры эти скрыты, замаскированы, иначе говоря засады. А я топаю в их направлении во весь рост, никем не прикрытый, никем не страхуемый. Не разведчик, а живой "язык", взять которого не представляет труда. В один миг бесшумно вырастут как из-под земли, скрутят, и некому сзади открыть по ним огонь.
В левую руку, чтобы выдернуть чеку правой, я вложил противотанковую гранату: живым не дамся в любом случае... Но угнетала бессмысленность такой "разведки". Самое-то главное, что некому будет вернуться в полк с донесением и боевая задача не будет выполнена... Стоп, Мансур! А если интуиция тебя подводит и только одна из этих дорог ведет в Илларионовну? Тогда решение Майорова разделиться было правильным? .. Я всеми силами старался осмыслить нашу с ним возможную гибель... Изворотливый мой ум шептал: к смерти будь готов, но постарайся и в этой ситуации не сплоховать.
Я лег на землю и прикинул, на сколько вперед глаз охватывает в таком положении. Метров на двести. Припорошенная снегом степь впереди пуста. И звуков - земля хороший проводник звуков - подозрительных не слышно. Так и стал продвигаться: через каждые двести метров приникаю ухом к земле, слушаю, встаю, иду, снова ложусь... И вдруг... Даже спазм перехватил горло- улыбнулось тебе счастье, Мансур! Первым обнаружить врага - это выиграть жизнь. Топот лошадиных копыт слышу!.. Ужом отползаю в сторону, автомат, гранаты наготове - жду.
Едут верхами двое. Кони не кавалерийские, а тяжеловозы, и это меня озадачило. Всадники в шапках-ушанках - не фашисты. Едут не спеша, тихо переговариваясь. А вдруг полицаи? Хуже дело, если полицаи, трудней разобраться. Оружия при них не замечаю. Вот поравнялись со мной. Даю команду:
– Стой, руки вверх!
Коней разом придержали, подняли руки.
– Кто такие? Откуда? Куда направляетесь?
Всадники молчат, подозрительно вглядываясь в мою сторону. Я с автоматом приближаюсь к ним. Тогда, увидев форму красноармейца, они наперебой стали рассказывать, что они сами илларионовские, что в Илларионовне немцы строят сильную оборону...
Обыскав и убедившись в их искренности, я их отправил в полк с донесением, а сам вернулся к развилке ждать Майорова. Не дождался я Майорова ни через двадцать минут, ни через еще двадцать...
Илларионовку мы штурмовали почти пять суток. И, только выбив из нее гитлеровцев, у штабных блиндажей нашли изувеченный труп Майорова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47