..
Суворов спустился, взял несколько гранат-"лимонок", диски к автомату и деловито говорит мне:
– Будем зарабатывать помилование от своих... Вставай!
Я тоже пожадничал, набрал без меры гранат и дисков и рядом с Суворовым приготовился открыть огонь. Жду, когда начнет командир.
Фашисты отступают по своим следам, но автоматным огнем можно их доставать. Бегут, гады!
Чуть-чуть подождали мы еще и, когда почувствовали самый критический момент, открыли встречный огонь по отступающим фашистам. А у них уже не оставалось времени заняться нами. Они только подальше стали обтекать наш окоп с обеих сторон.
По немцам открыл огонь еще кто-то.
Автоматы накалились. Стараемся следить, чтобы со спины фрицы нас не накрыли. Потом опять сложность - как бы не зацепить своих, которые уже "близко...
И вот наконец мы повернули автоматы в спины фрицам, и наш с Суворовым тыл стал обеспеченным, то есть за спиной у нас - свои! Потеряв половину личного состава, батальон наш вернулся на прежние позиции.
Таким образом, в продолжение одной ночи мы с Суворовым, не сходя с места, побывали в тылу у гитлеровцев. Теперь, когда слышу поговорку: "И пушками не разбудишь", я часто думаю: а не с нашего ли с Суворовым случая пошла эта поговорка?.. Солдаты, измотанные окопной жизнью, и при артналетах ухитрялись спать, а сейчас нас беспокоит шум трамвая под окнами...
Командир роты был рад видеть нас живыми:
– Вы же не удрали, а наоборот! - и рассмеялся. Но комбат мне сказал:
– Лишаю награды за уничтоженного снайпера! - И я рад был, что легко отделался: за такой грех шкуру снять было и то мало.
Наша братва, конечно, зубоскалила кто как мог. Мы на несколько дней стали объектом неистощимого солдатского остроумия.
Суворов же, когда все кончилось, только головой покачал:
– Кто-то из нас с тобой родился в рубашке, Мансур.
Холодно
Рассвело. Фашисты сидят в "котле" смирно. Пошел мокрый снег. В окопах стало сыровато. И мы все притихли. Снег тихо опускается на землю...
Впереди нас, в "котле", пять курганов, занятых немцами. На ровной степной поверхности курганы неразличимы глазу. Но на карте севернее Карповки они помечены как "высота 126" и так далее.
Полку приказано овладеть пятью высотами и закрепиться на них. В назначенную минуту наша артиллерия открыла огонь, и стрелковые батальоны начали выдвигаться вперед к рубежу атаки.
Снег в ту зиму был глубокий, не ниже сорока сантиметров, а в низинах еще глубже.
Прекращение артогня - сигнал для атаки. Батальоны поднялись и с криком: "Урра! За Родину!" - пошли вперед.
Атака развивалась успешно, и, не встречая сопротивления гитлеровцев, мы продвигались к "пяти курганам"...
Фашисты отступали трусливо... "Вымотались фрицы, в окружении не хотят воевать", - помню, подумалось мне.
Ну раз сопротивления нет, ротам и батальонам не захотелось "пахать целину" глубокого снега. Мало-помалу солдаты перестроились и пошли не цепью, а колоннами поротно - каждый старался идти где поутоптанней. И так получилось, что не мы свой строй держали, какой нам надо, а дорога, постепенно втянувшая в себя все боковые дорожки, построила нас в одну длинную колонну. Полк теперь продвигается к курганам в колонном строю... Все сбились в кучу, мешая друг другу...
Еще километр пути - и курганы окажутся в наших руках! Пожалуй, впервые мы на Донском фронте так легко тесним фашистов. Впервые тут фашисты трусливо отступают... "Если теперь фрицы так будут воевать, то Сталинградская битва закончится нашей победой через неделю", - подумалось опять.
Весь наш полк достиг нужного места. Теперь осталось только "опоясать" курганы батальонами и закрепиться... Вот здорово!
В этот момент - со всех сторон одновременно - фашисты открыли пулеметный и артогонь.
Солдат не может видеть общей картины боевых действий в масштабе, скажем, дивизии. Солдат охватывает сознанием то, что видит воочию да понимает по командам и звукам, близким и дальним. Поэтому я не берусь передать общий ход того боя, ибо легко мне будет впасть в ошибку. Опишу лишь то, что успевало охватывать мое сознание.
Наш полк, как огромное живое существо, закружился вокруг своей оси... Куда ни сунься, отовсюду брызжут свинец и снаряды. Ревут душераздирающим воем шестиствольные гитлеровские минометы, от мни которых нет спасения: косит осколками во все стороны в радиусе двадцати метров...
Мы с Суворовым бросились от общей массы людей в сторону, чтоб выйти из зоны обстрела-расстрела. Сунулись в глубокий целиковый снег. С нами пятнадцать-двадцать человек. Тело вязнет в глубоком снегу, но здесь, метрах в ста, мы уже не привлекаем к себеогонь.
Торопясь, устанавливаем миномет. Но куда стрелять? Чтоб не по своим!
Теперь, со стороны, видней панорама нашей катастрофы. Фашисты умело заманили нас в мышеловку и расстреливают по-деловому, по-хозяйски... В такой ситуации люди, попавшие в мышеловку, могут физически затоптать друг друга. Совершенно неуправляемым стал полк. С курганов ведут огонь фашистские танки, спрятанные в ямах, - нашему минометику не по зубам. Торчат у танков из ям только башни. Попробуй возьми их! Глядеть жутко, как погибает полк. За свою беспомощность нам обидно...
Наши полковые артиллеристы, как всегда, оказались главными героями. Пехота легка на подъем, ей маневрировать сподручнее. А вот артиллеристам нельзя в этом смысле сравниться с пехотой, так как пушка не карабин и не автомат. Артиллеристам приходится стрелять, чтоб удержать, остановить, уничтожить противника. А заодно и пехоту прикрыть. Вот и сейчас: артиллеристы под командованием командира батареи Емельянова Афанасия, моего земляка, открыли огонь. Он лично сам поджег два танка. Мой друг Иван Евстигнеев, минометчик, отчаянно ведет огонь из своего полкового миномета, а их мины по пуду каждая! Такая мина если угодит по танку - конец ему...
Но фашисты во что бы то ни стало хотят закрепить свой успех. Тяжело ранен и контужен мой однокашник по Ташкентскому училищу Макаров Николай... Ранен в голову Емельянов Афанасий... Дело - табак.
И вдруг мы услышали нарастающий гул дизелей, а потом и увидели наши танки - двадцать-тридцать штук! Сзади них на лыжах и в маскхалатах, как призраки, легко мчатся автоматчики, держась за веревки, привязанные к броне... Вот это здорово!
Через час бой кончился. Курганы наши, но никто не может смотреть друг другу в глаза... Позор-то какой! Всю ночь напролет нас посещало командование.
Рассказывают солдаты, что у соседнего полка обстановка была не менее сложной, но в тяжелый момент появился среди солдат начальник штаба капитан Билаонов Павел Семенович. Его громовой голос и решительные действия заставили пехотинцев остановиться и залечь. Билаонов сначала остановил батальон, а потом организовал контрнаступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Суворов спустился, взял несколько гранат-"лимонок", диски к автомату и деловито говорит мне:
– Будем зарабатывать помилование от своих... Вставай!
Я тоже пожадничал, набрал без меры гранат и дисков и рядом с Суворовым приготовился открыть огонь. Жду, когда начнет командир.
Фашисты отступают по своим следам, но автоматным огнем можно их доставать. Бегут, гады!
Чуть-чуть подождали мы еще и, когда почувствовали самый критический момент, открыли встречный огонь по отступающим фашистам. А у них уже не оставалось времени заняться нами. Они только подальше стали обтекать наш окоп с обеих сторон.
По немцам открыл огонь еще кто-то.
Автоматы накалились. Стараемся следить, чтобы со спины фрицы нас не накрыли. Потом опять сложность - как бы не зацепить своих, которые уже "близко...
И вот наконец мы повернули автоматы в спины фрицам, и наш с Суворовым тыл стал обеспеченным, то есть за спиной у нас - свои! Потеряв половину личного состава, батальон наш вернулся на прежние позиции.
Таким образом, в продолжение одной ночи мы с Суворовым, не сходя с места, побывали в тылу у гитлеровцев. Теперь, когда слышу поговорку: "И пушками не разбудишь", я часто думаю: а не с нашего ли с Суворовым случая пошла эта поговорка?.. Солдаты, измотанные окопной жизнью, и при артналетах ухитрялись спать, а сейчас нас беспокоит шум трамвая под окнами...
Командир роты был рад видеть нас живыми:
– Вы же не удрали, а наоборот! - и рассмеялся. Но комбат мне сказал:
– Лишаю награды за уничтоженного снайпера! - И я рад был, что легко отделался: за такой грех шкуру снять было и то мало.
Наша братва, конечно, зубоскалила кто как мог. Мы на несколько дней стали объектом неистощимого солдатского остроумия.
Суворов же, когда все кончилось, только головой покачал:
– Кто-то из нас с тобой родился в рубашке, Мансур.
Холодно
Рассвело. Фашисты сидят в "котле" смирно. Пошел мокрый снег. В окопах стало сыровато. И мы все притихли. Снег тихо опускается на землю...
Впереди нас, в "котле", пять курганов, занятых немцами. На ровной степной поверхности курганы неразличимы глазу. Но на карте севернее Карповки они помечены как "высота 126" и так далее.
Полку приказано овладеть пятью высотами и закрепиться на них. В назначенную минуту наша артиллерия открыла огонь, и стрелковые батальоны начали выдвигаться вперед к рубежу атаки.
Снег в ту зиму был глубокий, не ниже сорока сантиметров, а в низинах еще глубже.
Прекращение артогня - сигнал для атаки. Батальоны поднялись и с криком: "Урра! За Родину!" - пошли вперед.
Атака развивалась успешно, и, не встречая сопротивления гитлеровцев, мы продвигались к "пяти курганам"...
Фашисты отступали трусливо... "Вымотались фрицы, в окружении не хотят воевать", - помню, подумалось мне.
Ну раз сопротивления нет, ротам и батальонам не захотелось "пахать целину" глубокого снега. Мало-помалу солдаты перестроились и пошли не цепью, а колоннами поротно - каждый старался идти где поутоптанней. И так получилось, что не мы свой строй держали, какой нам надо, а дорога, постепенно втянувшая в себя все боковые дорожки, построила нас в одну длинную колонну. Полк теперь продвигается к курганам в колонном строю... Все сбились в кучу, мешая друг другу...
Еще километр пути - и курганы окажутся в наших руках! Пожалуй, впервые мы на Донском фронте так легко тесним фашистов. Впервые тут фашисты трусливо отступают... "Если теперь фрицы так будут воевать, то Сталинградская битва закончится нашей победой через неделю", - подумалось опять.
Весь наш полк достиг нужного места. Теперь осталось только "опоясать" курганы батальонами и закрепиться... Вот здорово!
В этот момент - со всех сторон одновременно - фашисты открыли пулеметный и артогонь.
Солдат не может видеть общей картины боевых действий в масштабе, скажем, дивизии. Солдат охватывает сознанием то, что видит воочию да понимает по командам и звукам, близким и дальним. Поэтому я не берусь передать общий ход того боя, ибо легко мне будет впасть в ошибку. Опишу лишь то, что успевало охватывать мое сознание.
Наш полк, как огромное живое существо, закружился вокруг своей оси... Куда ни сунься, отовсюду брызжут свинец и снаряды. Ревут душераздирающим воем шестиствольные гитлеровские минометы, от мни которых нет спасения: косит осколками во все стороны в радиусе двадцати метров...
Мы с Суворовым бросились от общей массы людей в сторону, чтоб выйти из зоны обстрела-расстрела. Сунулись в глубокий целиковый снег. С нами пятнадцать-двадцать человек. Тело вязнет в глубоком снегу, но здесь, метрах в ста, мы уже не привлекаем к себеогонь.
Торопясь, устанавливаем миномет. Но куда стрелять? Чтоб не по своим!
Теперь, со стороны, видней панорама нашей катастрофы. Фашисты умело заманили нас в мышеловку и расстреливают по-деловому, по-хозяйски... В такой ситуации люди, попавшие в мышеловку, могут физически затоптать друг друга. Совершенно неуправляемым стал полк. С курганов ведут огонь фашистские танки, спрятанные в ямах, - нашему минометику не по зубам. Торчат у танков из ям только башни. Попробуй возьми их! Глядеть жутко, как погибает полк. За свою беспомощность нам обидно...
Наши полковые артиллеристы, как всегда, оказались главными героями. Пехота легка на подъем, ей маневрировать сподручнее. А вот артиллеристам нельзя в этом смысле сравниться с пехотой, так как пушка не карабин и не автомат. Артиллеристам приходится стрелять, чтоб удержать, остановить, уничтожить противника. А заодно и пехоту прикрыть. Вот и сейчас: артиллеристы под командованием командира батареи Емельянова Афанасия, моего земляка, открыли огонь. Он лично сам поджег два танка. Мой друг Иван Евстигнеев, минометчик, отчаянно ведет огонь из своего полкового миномета, а их мины по пуду каждая! Такая мина если угодит по танку - конец ему...
Но фашисты во что бы то ни стало хотят закрепить свой успех. Тяжело ранен и контужен мой однокашник по Ташкентскому училищу Макаров Николай... Ранен в голову Емельянов Афанасий... Дело - табак.
И вдруг мы услышали нарастающий гул дизелей, а потом и увидели наши танки - двадцать-тридцать штук! Сзади них на лыжах и в маскхалатах, как призраки, легко мчатся автоматчики, держась за веревки, привязанные к броне... Вот это здорово!
Через час бой кончился. Курганы наши, но никто не может смотреть друг другу в глаза... Позор-то какой! Всю ночь напролет нас посещало командование.
Рассказывают солдаты, что у соседнего полка обстановка была не менее сложной, но в тяжелый момент появился среди солдат начальник штаба капитан Билаонов Павел Семенович. Его громовой голос и решительные действия заставили пехотинцев остановиться и залечь. Билаонов сначала остановил батальон, а потом организовал контрнаступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47