И однажды, так же внезапно, ветер утих. Море вернулось к себе, успокоились пески, в зыбком колебании притихли тенты, замолчали двери, окна, жестяные стены раздевалок.
И была уже осень. Лишь мусор на пляже — арбузные корки, пустые бутылки, ящики из-под пива, клочки лопнувшего волейбольного мяча, брошенная в стороне волейбольная сетка — по-своему напоминал о прошедшем летнем сезоне, шумном и веселом.
Опустели дачи, и дома стояли с заколоченными окнами и дверьми. Где-то далеко-далеко, гулко и ритмично отбивая дробь, стучали колеса быстро мчащейся электрички, и ее протяжный гудок долго, медленно, как белый дым высокой трубы, растекался над побережьем, над приглаженными легким ветерком песками.
На самом краю пустынного берега рыбаки спускали в море лодку, крестьянки жительницы прибрежных поселков — стирали у линии прибоя красивые пестрые ковры, натирая их гилабы (мелкая глина) и мылом, а затем смывая пену голыми ногами. Голые ноги топтали в каменных чашах виноград, заготавливая его для дошаба и ирчала — сладкого виноградного варенья.
Маленький постушонок купал у моря своего барашка. И где-то совсем далеко проскакала белая лошадь. Как она сюда попала?
— Холодновато, — сказала Тахмина, обтираясь большим махровым полотенцем, которое протянул ей из машины Заур. Она только что вышла из моря, и вслед за ней прямо до машины тянулась цепочка морских капель, и, войдя в машину, она внесла в нее мокрый песок, осыпающийся с ног. — Больше купаться нельзя. Это в последний раз.
— Да, — сказал Заур, затягиваясь сигаретой и недовольно морщась: ведь можно же стряхнуть песок, не входя, в машину, как делал всегда он сам. «Но ведь и правда последний раз в этом году мы приезжаем купаться», — подумал он и сдержал упрек. Вслух он сказал только:- Да, скоро осень.
Одетая и причесанная, она уже сидела на влажном заднем сиденье, и вдруг Заур услышал:
— Скоро осень, за окнами август,
от дождя потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь,
как когда-то мне нравился ты, —
тихо напевала она.
У нее был низкий и довольно приятный голос, и пела она всерьез — не мурлыча, не комкая слова, а с каким-то особенным потаенным смыслом.
— Хорошая песня, правда? — сказала она.
— Хороший голос, — ответил Заур, и она улыбнулась, отбросив волосы со лба.
— Сделай это еще раз, — попросил он.
— Что?
— Вот так же отбрось волосы.
Она улыбнулась, повторила жест, который нравился Зауру, и опять запела:
— Отчего же тоска тебя гложет,
отчего ты так грустен со мной?
Или в августе сбыться не может,
что сбывается ранней весной?
— Отчего, а? Отчего? — сказала она вдруг, резко оборвав песню, взъерошила ему волосы и рассмеялась. — Отчего ты такой грустный со мной, а, Зауричек?
— Разве? — спросил Заур для того, чтобы как-то откликнуться. — Наверное, потому что скоро осень и мы сюда больше не придем.
— А помнишь, как мы приехали в первый раз?
— Конечно, помню, это же была наша первая ночь, — с иронической важностью сказал он. — Но это было не здесь, а вон там, за тем холмом, за скалами.
— Я знаю. И было это совсем недавно, а будто прошла целая вечность.
— Да, это было в начале лета. А теперь вот и лето кончается.
— Наше лето. Наше медовое лето. Можно так сказать? Медовое лето — как медовый месяц? Можно?
— Можно, наверное. Поехали?
— Поехали.
Он стал заводить мотор, а мотор что-то не заводился, и ^тогда она сказала:
— А знаешь, я ухожу с работы.
— Что?
— Ухожу с работы. Вернее, перехожу на другую.
Он даже заводить перестал.
— Уходишь? Куда, на какую другую?
— На телевидение. Можешь себе представить — диктором! Один мой друг устроил. Вернее, он как-то, много лет назад, посоветовал мне пойти туда, но тогда я почему-то пропустила это мимо ушей, а теперь вот вспомнила и позвонила ему… Он там работает, но я честно, благородно, без всяких хлопот с его стороны, — торопливо добавила она. — Меня даже экзаменовали, дали текст, я прочла и по-азербайджански и по-русски. Ну и внешне, — она улыбнулась, — вполне подошла. И даже один из главных там комплимент мне сделал: «И красива, и скромна, и, главное, телегенична, а это редкость».
Мотор наконец завелся, и они медленно поехали по песчаной дороге к шоссе. Заур думал о новости с недоумением и не мог понять, радует его это сообщение или огорчает. Он не знал причин ее решения, но предполагал, что оно так или иначе связано с их отношениями, сложившимися этим летом, и, следовательно, с ним самим. Это слегка тревожило, ибо решения, тем более столь кардинальные, накладывают долю ответственности на того, с кем они в той или иной степени связаны.
— Что же это ты вдруг решила?
Он знал, что ответ будет точным и определенным, без всяких попыток уйти от сути, и не ошибся.
— Из-за тебя, — сказала она.
— Из-за меня?
— Конечно. Мне было бы трудно видеть тебя каждый день, зная, что ты уже не мой.
«А разве я когда-нибудь был твой?» — чуть не брякнул он, но проглотил готовую было вырваться фразу и сказал то же самое по-другому:
— А что изменилось в наших отношениях?
Она беззвучно засмеялась, и Заур затылком почувствовал ее смех, а затем и увидел в зеркале, прежде чем Тахмина успела стереть его с лица.
— Неужели ты ничего не понимаешь, Зауричек? — сказала она. — Неужели не понимаешь, что это наша последняя встреча? Ну, скажем иначе, не последняя встреча, потому что мы, наверное, будем иногда сталкиваться — мир тесен, наш город тем более, а последнее, ну… — она опять усмехнулась и произнесла с ироническим пафосом:-…последнее свидание.
«Почему?» — хотелось спросить ему, но он смолчал, пытаясь найти ответ сам, ведь так часто она упрекала его в том, что он не тонок и не понимает настроений, связывающих мужчину и женщину или, наоборот, разлучающих. К тому экие очень он и огорчен был угрозой разрыва. Тогда он не понимал, что его равнодушие вызвано слишком частыми встречами и особенно опустошенностью после недавних ласк. И что не будь последней бурной недели, прошедшей под знаком необратимого конца пляжного сезона, или если бы она сказала ему все это на три-четыре часа раньше, когда они ехали сюда, до их объятий, реакция его была бы другой. Но теперь несколько часов, а может, дней, до исступленного желания снова быть с Тахминой, он мог спокойно думать о том, что никогда уже не будет с ней. «Как хорошо, — подумал Заур, — что я не послал ей того несуразного мальчишеского письма, которое написал спьяну после нашей первой близости. Как наивно и смешно оно выглядело бы теперь, когда я точно знаю, что никакой такой любви между нами нет, да и вообще… связывает — желание, разлучает пресыщенность, а все прочее — чепуха…»
— А знаешь, чья эта дача? — спросила Тахмина.
Впереди за высоким забором, выложенным из неровных серых камней, высился двухэтажный дом с широким косым балконом, выкрашенным в мутно-зеленый цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49