ведь он почти наверняка знал, о чем может говорить с ним Мухтар.
— И даже Медине они звонили…
— Медине?
— Да, — сказала Тахмина и с нехорошей усмешкой добавила: — Ну, конечно, Медина быстро с ней разделалась. Не на ту напала. Медина ей выдала…
— Как смеет Медина выдавать моей матери? — Заур чувствовал, что его трясет и что это передается Тахмине. Или, может быть, наоборот? Ее взвинченность ему?
— А как твоя мать смеет называть Медину бандершей? — сказала Тахмина. Мерзость какая! Только потому, что у Медины нет мужа и она простая машинистка, — кстати, коллега твоей матери, — но не сумела так тепло устроиться?
— Замолчи, — сказал Заур. — Не смей так говорить о моей матери! — Он сорвался на крик.
— А как твоя мать смеет оскорблять других? Называть Медину бандершей?
— А твоя Медина и есть бандерша, — сказал Заур. Он никогда не видел Тахмину такой. Ее лицо исказилось от гнева, и она процедила сквозь зубы:
— Ах так, значит, она бандерша, а я ее кадр, выходит.
— Я этого не говорил, — сказал Заур.
— Но ты все время об этом думал. С первого дня. Ты всегда думал обо мне как о шлюхе. Потому и полез ко мне. Почему бы не воспользоваться тем, что плохо лежит? И в самом деле, все оказалось таким доступным. И потом, даже когда ты по-настоящему увлекся, даже в самые счастливые дни наши ты всегда подозревал меня в обмане, в измене. В глубине души ты всегда считал меня шлюхой. Это гложет тебя даже сейчас. И все потому, что ты сопляк и маменькин сынок. Ты не мужчина. Мужчина не тот, который из королевы делает шлюху, а тот, который из шлюхи делает королеву.
— Да, мне это действительно не удалось, — сказал Заур со всей злостью, на какую был способен. Она побледнела как полотно и сказала:
— Тогда можешь убираться. Беги к своей мамочке, к своему «Москвичу». Ничтожество!
Он не знал, как это получилось, но он ударил Тахмину. Она обхватила лицо руками и выбежала из комнаты. Заур встал, медленно пошел к двери и уже в дверях полез в карман, вернулся обратно в комнату и оставил ключ на тумбочке. Проходя по коридору, он невольно обернулся в сторону кухни. Тахмина сидела за кухонным столом, закрыв лицо руками.
Он хлопнул дверью.
Нельзя забывать, нельзя забывать, нельзя забывать, что это только игра. Ведь помнил же он об этом все свои молодые годы, вступив в мир, связанный с женщинами, помнил постоянно во всех своих знакомствах, привязанностях, более или менее долгих, в своих мимолетных или продолжительных связях. И как же он позволил себе забыть этот важный урок и опыт жизни взрослого мужчины? Как мог он допустить, чтобы все это так захлестнуло его и принесло ему такую нестерпимую боль? Нельзя было забывать, нельзя было забывать. Он забыл и поплатился. Как же он мог так обмануться? Обмануться, приняв это за любовь? Ты думал, что с тобой одним произошло чудо. Ты думал, а это мечта, это возможно лишь в книгах, в кино. Как же ты так обманулся в свои двадцать четыре года? Как же ты забыл горькие, но жизненно необходимые уроки своего возраста и попался на удочку? Как же ты так попался?
Долгие блуждания по улицам привели его на окраину города, в глухие темные переулки. Здесь кончались дома и начинался пустырь.
Его мучили кошмары. Но кто-то наконец включил полный свет, и он проснулся.
В дверях в полосатой пижаме стоял Азер Марданов.
— Ты что кричишь? — спросил он сонным, но довольно бодрым голосом.
— Я кричал? — переспросил Заур.
— Да. Я через комнату услышал. Что, плохой сон приснился?
Над изголовьем кровати Заура было окно, по стеклу размеренно постукивали капли дождя.
— Да нет, — сказал Заур и потянулся за сигаретами.
Азер потушил свет, ушел к себе, и Заур закурил.
Сами ноги привели его вчера сюда, в дом его старого университетского товарища Азера Марданова, который по счастливой случайности оказался в этот вечер дома, а не в экспедиции, как обычно. Он ничего не знал об истории Заура, она прошла мимо него, хотя и была притчей во языцех всего города, и Заур ни словом не обмолвился о ней. Он сказал только, что хотел бы остаться хотя бы на несколько дней.
— Пожалуйста, — сказал Азер, — хоть на год. Я все равно через три дня уезжаю.
Может, Заур пришел сюда, помня о холостяцком образе жизни Азера и о широте его натуры, а может, в Зауре все-таки крепко засела мысль о переходе в экспедицию, о чем они болтали до поздней ночи за бутылкой сухого вина.
— Я поговорю с Идрисом, — сказал Азер. Идрис был их общим учителем в университете, крупным геологом-теоретиком и практиком и шефствовал над экспедицией, в которой работал Азер. — Думаю, что он тебя помнит и поможет. Я завтра же поговорю с ним.
Они болтали о работе Заура в издательстве и о работе Азера в экспедиции, об общих знакомых, старых друзьях, преподавателях, о мировом чемпионате по футболу, о жизни, о женщинах, о необходимости завести семью, о детях — обо всем, и Заур ни словом, ни намеком не коснулся последних месяцев своей жизни. Будто их и не было. Визит к Азеру Марданову казался теперь Зауру единственной возможностью обрести самого себя, и он думал, что не нужны ему ни Тахмина со всеми огорчениями, которые она ему причиняет, ни родители со всеми своими пресными назиданиями… Он геолог, черт возьми, у него есть профессия, прекрасная профессия, если ей отдаться по-настоящему, и зачем ему все эти душевные драмы, когда есть работа, горы, друзья…
— Я выполнил вашу просьбу, — сказал Заур, забирая у Дадаша свое заявление. Подождал ровно четыре дня и вот сегодня, в понедельник, хочу вручить заявление начальству.
— Все же решил уйти? — сказал Дадаш. — Но куда? Ты об этом подумал?
— Не беспокойтесь, — сказал Заур, — подумал. Я уже договорился, и меня берут в геологическую партию на Филиз-чай.
Дадаш испытующе смотрел на него.
— Ну, а что мне сказать твоему отцу?
— А вам ничего не надо ему говорить, — сказал Заур. — Я сегодня зайду к нему и все скажу сам.
Заур был абсолютно спокоен, проходя по двору, когда даже дети, играющие в футбол, остановились и глазели на него, а самый шустрый побежал сообщить потрясающую новость своим домашним. И уже глазели на него соседи, высунув головы из окон, мелькнула даже лысина Муртуза Балаевича. Заур совершенно спокойно подошел к дверям квартиры с табличкой «Профессор М. Зейналлы» и был спокоен, когда нажал звонок и услышал шаги за дверью. Он узнал шаги матери и одновременно услышал стук собственного сердца.
Дверь открылась, и в тот же миг, как он увидел мать, он понял, что его приход не был для нее неожиданностью. «Дадаш успел предупредить», — догадался он и сказал:
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй, — спокойно сказала мать и добавила: — Ну, заходи. — И только одна эта фраза была признаком того, что вернулся после почти месячного отсутствия блудный сын, ибо так не Приглашают в дом человека, который живет в нем постоянно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— И даже Медине они звонили…
— Медине?
— Да, — сказала Тахмина и с нехорошей усмешкой добавила: — Ну, конечно, Медина быстро с ней разделалась. Не на ту напала. Медина ей выдала…
— Как смеет Медина выдавать моей матери? — Заур чувствовал, что его трясет и что это передается Тахмине. Или, может быть, наоборот? Ее взвинченность ему?
— А как твоя мать смеет называть Медину бандершей? — сказала Тахмина. Мерзость какая! Только потому, что у Медины нет мужа и она простая машинистка, — кстати, коллега твоей матери, — но не сумела так тепло устроиться?
— Замолчи, — сказал Заур. — Не смей так говорить о моей матери! — Он сорвался на крик.
— А как твоя мать смеет оскорблять других? Называть Медину бандершей?
— А твоя Медина и есть бандерша, — сказал Заур. Он никогда не видел Тахмину такой. Ее лицо исказилось от гнева, и она процедила сквозь зубы:
— Ах так, значит, она бандерша, а я ее кадр, выходит.
— Я этого не говорил, — сказал Заур.
— Но ты все время об этом думал. С первого дня. Ты всегда думал обо мне как о шлюхе. Потому и полез ко мне. Почему бы не воспользоваться тем, что плохо лежит? И в самом деле, все оказалось таким доступным. И потом, даже когда ты по-настоящему увлекся, даже в самые счастливые дни наши ты всегда подозревал меня в обмане, в измене. В глубине души ты всегда считал меня шлюхой. Это гложет тебя даже сейчас. И все потому, что ты сопляк и маменькин сынок. Ты не мужчина. Мужчина не тот, который из королевы делает шлюху, а тот, который из шлюхи делает королеву.
— Да, мне это действительно не удалось, — сказал Заур со всей злостью, на какую был способен. Она побледнела как полотно и сказала:
— Тогда можешь убираться. Беги к своей мамочке, к своему «Москвичу». Ничтожество!
Он не знал, как это получилось, но он ударил Тахмину. Она обхватила лицо руками и выбежала из комнаты. Заур встал, медленно пошел к двери и уже в дверях полез в карман, вернулся обратно в комнату и оставил ключ на тумбочке. Проходя по коридору, он невольно обернулся в сторону кухни. Тахмина сидела за кухонным столом, закрыв лицо руками.
Он хлопнул дверью.
Нельзя забывать, нельзя забывать, нельзя забывать, что это только игра. Ведь помнил же он об этом все свои молодые годы, вступив в мир, связанный с женщинами, помнил постоянно во всех своих знакомствах, привязанностях, более или менее долгих, в своих мимолетных или продолжительных связях. И как же он позволил себе забыть этот важный урок и опыт жизни взрослого мужчины? Как мог он допустить, чтобы все это так захлестнуло его и принесло ему такую нестерпимую боль? Нельзя было забывать, нельзя было забывать. Он забыл и поплатился. Как же он мог так обмануться? Обмануться, приняв это за любовь? Ты думал, что с тобой одним произошло чудо. Ты думал, а это мечта, это возможно лишь в книгах, в кино. Как же ты так обманулся в свои двадцать четыре года? Как же ты забыл горькие, но жизненно необходимые уроки своего возраста и попался на удочку? Как же ты так попался?
Долгие блуждания по улицам привели его на окраину города, в глухие темные переулки. Здесь кончались дома и начинался пустырь.
Его мучили кошмары. Но кто-то наконец включил полный свет, и он проснулся.
В дверях в полосатой пижаме стоял Азер Марданов.
— Ты что кричишь? — спросил он сонным, но довольно бодрым голосом.
— Я кричал? — переспросил Заур.
— Да. Я через комнату услышал. Что, плохой сон приснился?
Над изголовьем кровати Заура было окно, по стеклу размеренно постукивали капли дождя.
— Да нет, — сказал Заур и потянулся за сигаретами.
Азер потушил свет, ушел к себе, и Заур закурил.
Сами ноги привели его вчера сюда, в дом его старого университетского товарища Азера Марданова, который по счастливой случайности оказался в этот вечер дома, а не в экспедиции, как обычно. Он ничего не знал об истории Заура, она прошла мимо него, хотя и была притчей во языцех всего города, и Заур ни словом не обмолвился о ней. Он сказал только, что хотел бы остаться хотя бы на несколько дней.
— Пожалуйста, — сказал Азер, — хоть на год. Я все равно через три дня уезжаю.
Может, Заур пришел сюда, помня о холостяцком образе жизни Азера и о широте его натуры, а может, в Зауре все-таки крепко засела мысль о переходе в экспедицию, о чем они болтали до поздней ночи за бутылкой сухого вина.
— Я поговорю с Идрисом, — сказал Азер. Идрис был их общим учителем в университете, крупным геологом-теоретиком и практиком и шефствовал над экспедицией, в которой работал Азер. — Думаю, что он тебя помнит и поможет. Я завтра же поговорю с ним.
Они болтали о работе Заура в издательстве и о работе Азера в экспедиции, об общих знакомых, старых друзьях, преподавателях, о мировом чемпионате по футболу, о жизни, о женщинах, о необходимости завести семью, о детях — обо всем, и Заур ни словом, ни намеком не коснулся последних месяцев своей жизни. Будто их и не было. Визит к Азеру Марданову казался теперь Зауру единственной возможностью обрести самого себя, и он думал, что не нужны ему ни Тахмина со всеми огорчениями, которые она ему причиняет, ни родители со всеми своими пресными назиданиями… Он геолог, черт возьми, у него есть профессия, прекрасная профессия, если ей отдаться по-настоящему, и зачем ему все эти душевные драмы, когда есть работа, горы, друзья…
— Я выполнил вашу просьбу, — сказал Заур, забирая у Дадаша свое заявление. Подождал ровно четыре дня и вот сегодня, в понедельник, хочу вручить заявление начальству.
— Все же решил уйти? — сказал Дадаш. — Но куда? Ты об этом подумал?
— Не беспокойтесь, — сказал Заур, — подумал. Я уже договорился, и меня берут в геологическую партию на Филиз-чай.
Дадаш испытующе смотрел на него.
— Ну, а что мне сказать твоему отцу?
— А вам ничего не надо ему говорить, — сказал Заур. — Я сегодня зайду к нему и все скажу сам.
Заур был абсолютно спокоен, проходя по двору, когда даже дети, играющие в футбол, остановились и глазели на него, а самый шустрый побежал сообщить потрясающую новость своим домашним. И уже глазели на него соседи, высунув головы из окон, мелькнула даже лысина Муртуза Балаевича. Заур совершенно спокойно подошел к дверям квартиры с табличкой «Профессор М. Зейналлы» и был спокоен, когда нажал звонок и услышал шаги за дверью. Он узнал шаги матери и одновременно услышал стук собственного сердца.
Дверь открылась, и в тот же миг, как он увидел мать, он понял, что его приход не был для нее неожиданностью. «Дадаш успел предупредить», — догадался он и сказал:
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй, — спокойно сказала мать и добавила: — Ну, заходи. — И только одна эта фраза была признаком того, что вернулся после почти месячного отсутствия блудный сын, ибо так не Приглашают в дом человека, который живет в нем постоянно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49