Но пасечнику тогда было не до философских мыслей, ибо все, что его волновало, – это не упустить руту и увидеть то место, где она остановится, ярко вспыхнет и укажет ему на клад. А рута тем временем прямиком вела Хорька в болото, и бежать пасечнику становилось все труднее, потому как рута-то была фальшивая, дьявольская и чертяка держал ее в руке, как факел, чтобы заманить Хорька в самую топь, откуда выхода уже не было. А Хорек уговаривал себя, что надо потерпеть, что, видать, он сейчас наткнется на островок, на котором вдалеке от людских глаз кто-то когда-то закопал сундук с дукатами. А бежал он уже по пояс в отвратительной, гнилой болотной воде, которая сводила судорогой его ноги, и чертяка уже предчувствовал полный успех. Но тут силы покинули блудного пасечника и он рухнул в изнеможении на первый попавшийся ему клочок сухой земли, возвышающийся! над смрадным болотом. И возблагодарил Господа за то, что! тот не дал ему умереть, но тут земля зашевелилась и полуразложившийся старец встал из нее и грустно так спросил потревожившего его Хорька:
– Неужели и здесь мне не будет покоя от таких, как ты, прощелыг, души которых погрязли в жадности и похоти?
И он стал надвигаться на Хорька, чтобы без промедления отправить к праотцам его заблудшую душу, но тут откуда-то с черного, мрачного неба, ибо пока Хорек бегал за чертом наступил уже вечер, на старца с писком набросилась неизвестно откуда взявшаяся в этих краях ласточка и стала яростно его клевать. И тот остановился и уже не надвигался на обессилевшего Хорька и даже стал понемногу заползать в растревоженную свою могилу, чтобы укрыться там от ее гнева. А ласточка вдруг превратилась в маменьку Хорька, давно уже отошедшую в мир иной. И она стала над ним, в белом, как туман, одеянии, молодая и нежная, какой он помнил ее, до того как проклятый недуг свел ее раньше времени в могилу, и спросила его:
– Что ты делаешь тут, сыночек? Ведь болото это опасное, вода в нем студеная, и нечистая сила совсем тут распоясалась… Рассвета дождись и осторожно, по кочкам, уходи отсюда да не оборачивайся, кто бы тебя не звал, оглянешься – останешься тут навсегда.
Ласково посмотрела мать на своего сыночка и исчезла в ночном мраке.
А Хорек лежал на сырой траве ни жив ни мертв, но тут далеко, за лесом, начали прокашливаться петухи и первые лучи вечно юного светила стали прорезать ночную тьму, и он, не оборачиваясь, как наказывала ему маменька, стал по кочкам прыгать по коварному болоту, проклиная нечистую силу, заманившую его в самую топь.
Но тут он услышал ласковый голос своей маменьки, которая звала его:
– Сыночек, помоги мне, запутались мои ноженьки в трясине, вытащи меня, не дай мне утонуть на потеху нечистой силе!
И уже было бросился Хорек на помощь своей родительнице, как в последний момент сообразил, что это чертяка заманивает его, и, не оборачиваясь, продолжил свой путь. Пришел усталый и мокрый к своему шалашу, залез в него и забылся тяжелым сном. И проспал наш пасечник целый день, но когда открыл глаза, то увидел, что возле него сидит Параська, а она тогда была девка видная, хотя и худая, и кончиками своих пышных волос щекочет его и хохочет от души.
А Хорек, хотя он и заглядывался на Параську, как заглядывался на любую особу женского пола, попадавшую в его поле зрения, никогда прежде с Параськой не заговаривал и был весьма даже удивлен, что она находится возле него и к нему ласкается.
– Что ты делаешь тут? – спросил ее Хорек, который после ночных приключений был совершенно не расположен к проделкам с девушками и мечтал только о том, чтобы добраться живым до своей хаты, отмыться от болотной гнили, а потом опрометью броситься в церковь ставить свечку и просить батюшку помолиться за упокой души маменьки, которая и с того света протягивает руку помощи своему беспокойному чаду.
– Да вот пришла поговорить с тобой, – отвечает ему Параська, – уж очень ты мне приглянулся. Но в селе мне к тебе не подойти – кругом завидущие глаза и уши. Ославят потом девушку на весь мир и сплетен таких напридумывают, что хоть из дома убегай. А здесь мы с тобой одни… Совсем одни.
И расстегивает она блузку, и груди ее – белые голуби – выпархивают на свободу, и Хорек, предвкушая блаженство, прижимает ее к себе и гладит ее, забыв о наставлениях маменьки, но тут рука его, которой он гладил Параську, нащупала под ее пышной прической два выступа и пасечника нашего прошибает холодный пот, ибо он понимает, что в объятиях сжимает черта, который решил его погубить. А тот догадался, что пасечник его раскусил, и глаза его загорелись, как раскаленные угли, и он уже было приготовился убить ненавистного ему христианина, как пасечник пробормотал святую молитву, которой его научила опять же маменька, и черт исчез, оставив после себя только смрадный запах серы. А пасечник ни жив ни мертв рванулся к своей лошади, чтобы немедля погрузить на нее ульи да убраться подобру-поздорову в село, пока не одолела его нечистая сила. Но лошадь, старая да убогая, которую он неоднократно жаловал ремнем по худым ребрам, чтобы придать ей бодрости, смотрит на него своими печальными глазами и говорит ему человеческим голосом.
– Как ты смеешь просить меня о помощи, если ты всегда измывался над моей старостью и слабостью и бил меня, словно кнут заменяет душистое сено? Будь ты проклят на веки веков вместе со своей жадностью и бездушием! Пусть ты сам превратишься в лошадь, и пусть стегают тебя по ребрам те, кому достанется та ленивая кляча, в которую ты превратишься!
И лошадь исчезла, а Хорек вдруг ощутил на себе узду и сообразил, что это уже его запрягли в телегу и что теперь возить ему ее до конца своих дней, пока он не свалится от слабости на краю пыльной проселочной дороги и не испустит дух. И слезы заструились из глаз клячи, в которую он превратился, но спасения не было. А тут на краю поляны, где расставлены были ульи, появилась настоящая Параська со своими родителями. Они собирали чернику и во весь голос проклинали бесполезных юношей, которые не обращают внимания на Параськину красоту. Увидев ульи и повозку, они окликнули было Хорька, а затем заглянули в шалаш и увидели, что тот пуст.
– Волки загрызли повесу, пьянчугу и драчуна, – сказала будущая Хорькова теща. – И правильно сделали, ибо он только оскверняет собой землю. А ульи и нам пригодятся.
И она приказала супругу грузить их на телегу, что тот и сделал, изрядно при этом попотев и приняв несколько укусов пчел, которые, во-первых, не были готовы к перемене хозяина, а во-вторых, не хотели возвращаться в скучное село из душистого леса. Надо при этом сказать, что даже Хорек, которого уж никак нельзя было упрекнуть в попустительстве старой кляче, отвозил в лес ульи в два захода, чтобы она не сдохла по дороге и ему не пришлось бы раскошеливаться на новую лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Неужели и здесь мне не будет покоя от таких, как ты, прощелыг, души которых погрязли в жадности и похоти?
И он стал надвигаться на Хорька, чтобы без промедления отправить к праотцам его заблудшую душу, но тут откуда-то с черного, мрачного неба, ибо пока Хорек бегал за чертом наступил уже вечер, на старца с писком набросилась неизвестно откуда взявшаяся в этих краях ласточка и стала яростно его клевать. И тот остановился и уже не надвигался на обессилевшего Хорька и даже стал понемногу заползать в растревоженную свою могилу, чтобы укрыться там от ее гнева. А ласточка вдруг превратилась в маменьку Хорька, давно уже отошедшую в мир иной. И она стала над ним, в белом, как туман, одеянии, молодая и нежная, какой он помнил ее, до того как проклятый недуг свел ее раньше времени в могилу, и спросила его:
– Что ты делаешь тут, сыночек? Ведь болото это опасное, вода в нем студеная, и нечистая сила совсем тут распоясалась… Рассвета дождись и осторожно, по кочкам, уходи отсюда да не оборачивайся, кто бы тебя не звал, оглянешься – останешься тут навсегда.
Ласково посмотрела мать на своего сыночка и исчезла в ночном мраке.
А Хорек лежал на сырой траве ни жив ни мертв, но тут далеко, за лесом, начали прокашливаться петухи и первые лучи вечно юного светила стали прорезать ночную тьму, и он, не оборачиваясь, как наказывала ему маменька, стал по кочкам прыгать по коварному болоту, проклиная нечистую силу, заманившую его в самую топь.
Но тут он услышал ласковый голос своей маменьки, которая звала его:
– Сыночек, помоги мне, запутались мои ноженьки в трясине, вытащи меня, не дай мне утонуть на потеху нечистой силе!
И уже было бросился Хорек на помощь своей родительнице, как в последний момент сообразил, что это чертяка заманивает его, и, не оборачиваясь, продолжил свой путь. Пришел усталый и мокрый к своему шалашу, залез в него и забылся тяжелым сном. И проспал наш пасечник целый день, но когда открыл глаза, то увидел, что возле него сидит Параська, а она тогда была девка видная, хотя и худая, и кончиками своих пышных волос щекочет его и хохочет от души.
А Хорек, хотя он и заглядывался на Параську, как заглядывался на любую особу женского пола, попадавшую в его поле зрения, никогда прежде с Параськой не заговаривал и был весьма даже удивлен, что она находится возле него и к нему ласкается.
– Что ты делаешь тут? – спросил ее Хорек, который после ночных приключений был совершенно не расположен к проделкам с девушками и мечтал только о том, чтобы добраться живым до своей хаты, отмыться от болотной гнили, а потом опрометью броситься в церковь ставить свечку и просить батюшку помолиться за упокой души маменьки, которая и с того света протягивает руку помощи своему беспокойному чаду.
– Да вот пришла поговорить с тобой, – отвечает ему Параська, – уж очень ты мне приглянулся. Но в селе мне к тебе не подойти – кругом завидущие глаза и уши. Ославят потом девушку на весь мир и сплетен таких напридумывают, что хоть из дома убегай. А здесь мы с тобой одни… Совсем одни.
И расстегивает она блузку, и груди ее – белые голуби – выпархивают на свободу, и Хорек, предвкушая блаженство, прижимает ее к себе и гладит ее, забыв о наставлениях маменьки, но тут рука его, которой он гладил Параську, нащупала под ее пышной прической два выступа и пасечника нашего прошибает холодный пот, ибо он понимает, что в объятиях сжимает черта, который решил его погубить. А тот догадался, что пасечник его раскусил, и глаза его загорелись, как раскаленные угли, и он уже было приготовился убить ненавистного ему христианина, как пасечник пробормотал святую молитву, которой его научила опять же маменька, и черт исчез, оставив после себя только смрадный запах серы. А пасечник ни жив ни мертв рванулся к своей лошади, чтобы немедля погрузить на нее ульи да убраться подобру-поздорову в село, пока не одолела его нечистая сила. Но лошадь, старая да убогая, которую он неоднократно жаловал ремнем по худым ребрам, чтобы придать ей бодрости, смотрит на него своими печальными глазами и говорит ему человеческим голосом.
– Как ты смеешь просить меня о помощи, если ты всегда измывался над моей старостью и слабостью и бил меня, словно кнут заменяет душистое сено? Будь ты проклят на веки веков вместе со своей жадностью и бездушием! Пусть ты сам превратишься в лошадь, и пусть стегают тебя по ребрам те, кому достанется та ленивая кляча, в которую ты превратишься!
И лошадь исчезла, а Хорек вдруг ощутил на себе узду и сообразил, что это уже его запрягли в телегу и что теперь возить ему ее до конца своих дней, пока он не свалится от слабости на краю пыльной проселочной дороги и не испустит дух. И слезы заструились из глаз клячи, в которую он превратился, но спасения не было. А тут на краю поляны, где расставлены были ульи, появилась настоящая Параська со своими родителями. Они собирали чернику и во весь голос проклинали бесполезных юношей, которые не обращают внимания на Параськину красоту. Увидев ульи и повозку, они окликнули было Хорька, а затем заглянули в шалаш и увидели, что тот пуст.
– Волки загрызли повесу, пьянчугу и драчуна, – сказала будущая Хорькова теща. – И правильно сделали, ибо он только оскверняет собой землю. А ульи и нам пригодятся.
И она приказала супругу грузить их на телегу, что тот и сделал, изрядно при этом попотев и приняв несколько укусов пчел, которые, во-первых, не были готовы к перемене хозяина, а во-вторых, не хотели возвращаться в скучное село из душистого леса. Надо при этом сказать, что даже Хорек, которого уж никак нельзя было упрекнуть в попустительстве старой кляче, отвозил в лес ульи в два захода, чтобы она не сдохла по дороге и ему не пришлось бы раскошеливаться на новую лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52