"Войну и мир", "Жана Кристофа", "Тихий Дон", "Отверженные".
Каких только путешествий и открытий не совершил он с капитаном Куком и Амундсеном! Выслеживал вместе с последними могиканами бледнолицых в лесах Америки, страдал с Жаном Вальжаном на каторге; сражался на баррикадах с Гаврошем, и пепел Клааса стучал ему в сердце, как и Тилю Уленшпигелю; гонялся за басмачами по раскаленным пескам Каракумов; спасал с Водопьяновым челюскинцев в Арктике, с Павкой Корчагиным подсыпал махорку в пасхальное тесто попу и рубился с белополяками; командовал дальневосточными партизанами и в штурмовые ночи Спасска и в Волочаевские дни бил самураев. От зари до зари просиживал он на крыше, забывая про обед и не откликаясь на зов матери. А на вокзале призывно гудели поезда, уходили куда-то на Дальний Восток к Тихому океану и на запад к Балтийскому морю. Где-то там, на краю света, были моря-океаны, куда мечтал попасть Данилка, чтобы водить по бурным волнам в шторм и бури белоснежные корабли. Но эта маленькая, затерянная посреди Сибири станция была отчаянно далека от синих морей, от неоткрытых островов, от белокрылых каравелл. Могучие паровозы проносили вагоны, полные счастливых людей, в какую-то другую, волшебную жизнь, а он, Данилка, сиротливо сидел на крыше, ловил ухом шум проходящих поездов, и ему оставалось только мечтать да глядеть на свою маленькую станцию.
С пологой крыши сарая открывался вид на дальний лес за станцией, на озеро, где он чуть было не утонул, на ближние огороды, на пыльные улицы станционного поселка с чахлыми молоденькими тополями; на двухэтажную школу, устало отдыхающую летом от луженых глоток сорванцов; на каланчу, где торчит в медной каске пожарник; на железнодорожный вокзал, где трудятся, пыхтят, пуская в небо круглые белые дымки, и негромко гукают маневровые паровозики - "кукушки" и "овечки".
Однажды, пригретый солнышком, заложив руки за голову, лежал и глядел он в высокое небо, представляя, что это Индийский океан, и он с капитаном Васко да Гамой плывет открывать еще не открытую Индию - страну сказочных богатств и красот. Он стоит на носу каравеллы, смотрит - не виднеется ли земля, а капитан живым насмешливым голосом совсем рядом сказал вдруг:
- Эй ты, гнида, чо развалился?
Данилка перевел глаза с неба на землю и обомлел. На крышу к нему взбирался Шурка-Хлястик.
Это был известный на станции хулиган. Все мальчишки боялись его как огня. Всем было известно, что в кармане носит он "перышко" - острый, как бритва, ножичек. Он умел двумя пальчиками неслышно залезть в карман и вытащить кошелек. Он ловко разрезал дамские сумочки бритвочкой и "уводил" червонцы.
Шурка-Хлястик каждый день двигался на вокзал, ссутулясь и плотно запахнув кургузый пиджачок вокруг тощего туловища, в коротких штанах с пузырями на коленках и босиком. Говорил он то басом, то надтреснутым фальцетом - у него ломался голос. Если какой-нибудь мальчишка попадал ему в лапы, Хлястик напевал: "Чижик-пыжик, где ты был..." и насмешливо спрашивал: "Жизнь или кошелек?" А уж потом, независимо от ответа, отбирал у пацана все, что находил в карманах, давал подзатыльник или пинок пониже спины. Он был старше Данилки, и его давным-давно вытурили из школы. Водился он со взрослыми, "чистил" карманы на вокзале у проезжих пассажиров. Верткий был. Когда ловили, только хлястик в руках оставался. Его поэтому и прозвали - Хлястик. А если и забирали в милицию, то отпускали как несовершеннолетнего и из жалости к его матери. Отца у него не было, а мать сладить с ним не могла, и он совсем отбился от рук.
Как-то отнял он у Данилки мороженое, только что купленное на перроне. Данилка отдал, не сопротивляясь, и только благодаря этому остался с неразбитым носом. А потом долго страдал от собственной трусости, мысленно расправляясь с бандитом, и выходил победителем - хоть на шпагах, хоть на пистолетах. В мечтах и на языке все пацаны на станции расправлялись с Хлястиком, в действительности же он держал их всех в трепете. О нем ходили легенды одна страшнее другой. И вот этот тип лез к Данилке на крышу. Данилка затосковал. Обреченно решил - будь что будет. Не прыгать же с сарая в крапиву в чужой огород, не оставлять же книги. Только сегодня утром сходил в библиотеку парткабинета, обменял их.
А Хлястик уже залез на крышу и шел по теплым доскам. Данилка, обмирая, следил за его приближением. Хлястик опустился рядом и спросил басом:
- Закурить нету?
- Нету, - замотал головой ошеломленный вопросом Данилка и увидел, что на Шуркином лице появилось недовольство, а это грозило неприятностями.
Как пожалел Данилка, что не было у него закурить! И вдруг его осенило:
- Давай я принесу. У отца есть дома.
- Поищи дурее себя, - небрежно бросил Хлястик, и Данилка понял, что тот разгадал его маневр.
Но все же Данилка не сразу отказался от такой блестящей мысли схватил было книгу и потянулся за другой, рассчитывая удрать совсем, но Хлястик властно опустил руку на книгу и сказал фальцетом:
- Не лапай!
- Я папирос принесу, - пролепетал упавшим голосом Данилка.
- Не егози! - приказал Хлястик и лениво почесал ногой ногу.
Данилка сел, чувствуя, как предательски вздрагивают руки. Он смотрел на это озлобленное лицо, на рыжую жесткую челку, косо подрезанную, на сухие, хищно прижатые к черепу уши, на грязную шею и не знал, что же делать.
Хлястик повертел книги, прочитал вслух названия, ловко пустил сквозь зубы длинную струю и спросил ломким голосом:
- Ты чо, все прочитал? Я тебя тут кажен день вижу.
Хлястик жил неподалеку, и отсюда, с крыши, была видна его засыпушка с подслеповатыми оконцами и облупленными стенами с остатками известковой побелки.
- Читаю, - ответил Данилка.
- Ты, поди, и шкелет поэтому. Как туберкулезник.
Данилка смутился. Он действительно за это лето исхудал. Отец говорит - от роста, а мать - от чтения.
- Это про чо? - Хлястик ткнул пальцем в "Робинзона Крузо".
Данилка сказал: про путешественника, который попал в кораблекрушение на необитаемый остров и жил там один много лет, и что у него был говорящий попугай. Хлястик с интересом слушал и вдруг спросил:
- Ты попугаев живых видал?
- Не-е.
- Я тоже не видал, - с сожалением признался Хлястик, и это как-то сблизило их.
Данилка даже обрадовался, что оба они не видели попугаев.
- Валяй дальше! - приказал Хлястик.
Данилка взахлеб продолжал рассказывать о приключениях Робинзона Крузо и о его жизни на острове.
- Стоп! - басом прервал Хлястик. - Сам прочитаю, я ее беру.
У Данилки оборвалось сердце. Все, накрылась книжечка! Хлястик даже разрешения не спрашивает. Какое тут разрешение - хорошо еще, по сопатке не дает!
- Это не моя книга, - робко заикнулся Данилка. - Из библиотеки.
- Ну и чо? - равнодушно спросил Хлястик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Каких только путешествий и открытий не совершил он с капитаном Куком и Амундсеном! Выслеживал вместе с последними могиканами бледнолицых в лесах Америки, страдал с Жаном Вальжаном на каторге; сражался на баррикадах с Гаврошем, и пепел Клааса стучал ему в сердце, как и Тилю Уленшпигелю; гонялся за басмачами по раскаленным пескам Каракумов; спасал с Водопьяновым челюскинцев в Арктике, с Павкой Корчагиным подсыпал махорку в пасхальное тесто попу и рубился с белополяками; командовал дальневосточными партизанами и в штурмовые ночи Спасска и в Волочаевские дни бил самураев. От зари до зари просиживал он на крыше, забывая про обед и не откликаясь на зов матери. А на вокзале призывно гудели поезда, уходили куда-то на Дальний Восток к Тихому океану и на запад к Балтийскому морю. Где-то там, на краю света, были моря-океаны, куда мечтал попасть Данилка, чтобы водить по бурным волнам в шторм и бури белоснежные корабли. Но эта маленькая, затерянная посреди Сибири станция была отчаянно далека от синих морей, от неоткрытых островов, от белокрылых каравелл. Могучие паровозы проносили вагоны, полные счастливых людей, в какую-то другую, волшебную жизнь, а он, Данилка, сиротливо сидел на крыше, ловил ухом шум проходящих поездов, и ему оставалось только мечтать да глядеть на свою маленькую станцию.
С пологой крыши сарая открывался вид на дальний лес за станцией, на озеро, где он чуть было не утонул, на ближние огороды, на пыльные улицы станционного поселка с чахлыми молоденькими тополями; на двухэтажную школу, устало отдыхающую летом от луженых глоток сорванцов; на каланчу, где торчит в медной каске пожарник; на железнодорожный вокзал, где трудятся, пыхтят, пуская в небо круглые белые дымки, и негромко гукают маневровые паровозики - "кукушки" и "овечки".
Однажды, пригретый солнышком, заложив руки за голову, лежал и глядел он в высокое небо, представляя, что это Индийский океан, и он с капитаном Васко да Гамой плывет открывать еще не открытую Индию - страну сказочных богатств и красот. Он стоит на носу каравеллы, смотрит - не виднеется ли земля, а капитан живым насмешливым голосом совсем рядом сказал вдруг:
- Эй ты, гнида, чо развалился?
Данилка перевел глаза с неба на землю и обомлел. На крышу к нему взбирался Шурка-Хлястик.
Это был известный на станции хулиган. Все мальчишки боялись его как огня. Всем было известно, что в кармане носит он "перышко" - острый, как бритва, ножичек. Он умел двумя пальчиками неслышно залезть в карман и вытащить кошелек. Он ловко разрезал дамские сумочки бритвочкой и "уводил" червонцы.
Шурка-Хлястик каждый день двигался на вокзал, ссутулясь и плотно запахнув кургузый пиджачок вокруг тощего туловища, в коротких штанах с пузырями на коленках и босиком. Говорил он то басом, то надтреснутым фальцетом - у него ломался голос. Если какой-нибудь мальчишка попадал ему в лапы, Хлястик напевал: "Чижик-пыжик, где ты был..." и насмешливо спрашивал: "Жизнь или кошелек?" А уж потом, независимо от ответа, отбирал у пацана все, что находил в карманах, давал подзатыльник или пинок пониже спины. Он был старше Данилки, и его давным-давно вытурили из школы. Водился он со взрослыми, "чистил" карманы на вокзале у проезжих пассажиров. Верткий был. Когда ловили, только хлястик в руках оставался. Его поэтому и прозвали - Хлястик. А если и забирали в милицию, то отпускали как несовершеннолетнего и из жалости к его матери. Отца у него не было, а мать сладить с ним не могла, и он совсем отбился от рук.
Как-то отнял он у Данилки мороженое, только что купленное на перроне. Данилка отдал, не сопротивляясь, и только благодаря этому остался с неразбитым носом. А потом долго страдал от собственной трусости, мысленно расправляясь с бандитом, и выходил победителем - хоть на шпагах, хоть на пистолетах. В мечтах и на языке все пацаны на станции расправлялись с Хлястиком, в действительности же он держал их всех в трепете. О нем ходили легенды одна страшнее другой. И вот этот тип лез к Данилке на крышу. Данилка затосковал. Обреченно решил - будь что будет. Не прыгать же с сарая в крапиву в чужой огород, не оставлять же книги. Только сегодня утром сходил в библиотеку парткабинета, обменял их.
А Хлястик уже залез на крышу и шел по теплым доскам. Данилка, обмирая, следил за его приближением. Хлястик опустился рядом и спросил басом:
- Закурить нету?
- Нету, - замотал головой ошеломленный вопросом Данилка и увидел, что на Шуркином лице появилось недовольство, а это грозило неприятностями.
Как пожалел Данилка, что не было у него закурить! И вдруг его осенило:
- Давай я принесу. У отца есть дома.
- Поищи дурее себя, - небрежно бросил Хлястик, и Данилка понял, что тот разгадал его маневр.
Но все же Данилка не сразу отказался от такой блестящей мысли схватил было книгу и потянулся за другой, рассчитывая удрать совсем, но Хлястик властно опустил руку на книгу и сказал фальцетом:
- Не лапай!
- Я папирос принесу, - пролепетал упавшим голосом Данилка.
- Не егози! - приказал Хлястик и лениво почесал ногой ногу.
Данилка сел, чувствуя, как предательски вздрагивают руки. Он смотрел на это озлобленное лицо, на рыжую жесткую челку, косо подрезанную, на сухие, хищно прижатые к черепу уши, на грязную шею и не знал, что же делать.
Хлястик повертел книги, прочитал вслух названия, ловко пустил сквозь зубы длинную струю и спросил ломким голосом:
- Ты чо, все прочитал? Я тебя тут кажен день вижу.
Хлястик жил неподалеку, и отсюда, с крыши, была видна его засыпушка с подслеповатыми оконцами и облупленными стенами с остатками известковой побелки.
- Читаю, - ответил Данилка.
- Ты, поди, и шкелет поэтому. Как туберкулезник.
Данилка смутился. Он действительно за это лето исхудал. Отец говорит - от роста, а мать - от чтения.
- Это про чо? - Хлястик ткнул пальцем в "Робинзона Крузо".
Данилка сказал: про путешественника, который попал в кораблекрушение на необитаемый остров и жил там один много лет, и что у него был говорящий попугай. Хлястик с интересом слушал и вдруг спросил:
- Ты попугаев живых видал?
- Не-е.
- Я тоже не видал, - с сожалением признался Хлястик, и это как-то сблизило их.
Данилка даже обрадовался, что оба они не видели попугаев.
- Валяй дальше! - приказал Хлястик.
Данилка взахлеб продолжал рассказывать о приключениях Робинзона Крузо и о его жизни на острове.
- Стоп! - басом прервал Хлястик. - Сам прочитаю, я ее беру.
У Данилки оборвалось сердце. Все, накрылась книжечка! Хлястик даже разрешения не спрашивает. Какое тут разрешение - хорошо еще, по сопатке не дает!
- Это не моя книга, - робко заикнулся Данилка. - Из библиотеки.
- Ну и чо? - равнодушно спросил Хлястик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41