Не все женщины ее круга падали так низко. Многие из них, как я убедилась потом, делались свободными, независимыми женщинами, а одна или две, которых я знала, оказались вполне интеллигентными и интересными личностями. В большинстве случаев женщины ее уровня, с точки зрения света, удачно выходили замуж и жили так же хорошо, как и те, которые с самого начала страхуют свое жизненное благополучие браком.
Если бы вы встретили Клэр в начале ее «карьеры» и если бы она захотела вам понравиться, вы нашли бы ее очаровательной. Она происходила из хорошей семьи, воспитывалась в монастыре и вообще была много образованнее большинства светских американок. По-английски она говорила так же свободно, как по-французски, была знакома с литературой и могла при случае прикинуться идеалисткой. Она не была лишена некоторой религиозности, умела поговорить о возвышенных вещах и сама глубоко верила в искренность чувств. И прошло бы, без сомнения, немало времени, прежде чем вы сумели бы обнаружить ее слабости.
Вначале я осуждала ван Тьювера, но под конец пришла к убеждению, что большую часть невзгод она навлекла на себя сама, а может быть, виноваты в этом были ее предки, передавшие ей некоторые наследственные черты характера. Она могла говорить самые благородные вещи и поступать, как самая низкая тварь. Я никогда не встречала женщины, в которой уживалось бы столько противоречий. Она жаждала приятных ощущений и ожидала, что жизнь будет постоянно доставлять ей их. Она инстинктивно постигала психологию человека, с которым имела дело, и не останавливалась ни перед чем, лишь бы произвести на него впечатление.
В то время я, разумеется, еще ничего не знала ни о Сильвии Кассельмен, ни о ее женихе, кроме того, что было известно всем. Но тут я заглянула вдруг в самую глубь их существования – и в какую глубь! В одной из газет мне попалось описание того, как Дуглас ван Тьювер встретился с несравненной красавицей, жемчужиной Юга, и, бросив Гарвардский университет, отправился следом за ней до самого ее дома. Я рисовала себе это приключение в романтическом свете и была уверена, что тут действовало большое неподдельное чувство. И вдруг я заглянула в душу этого влюбленного принца.
– Он здорово трусит, уж поверьте мне, – сказала Клэр. – Он никогда не был уверен в том, что я могу сделать через минуту.
– А видел он вас в толпе перед церковью? – осведомилась я.
– Нет, – ответила она, – но он подумал обо мне, будьте спокойны.
– Он знал, что вы придете?
– Я сказала ему, – ответила она, – что раздобыла пригласительный билет. Нарочно сказала, чтобы он все время помнил обо мне…
Мне не нужно было выслушивать до конца историю Клэр, чтобы составить себе мнение об этом молодом человеке. Я поняла, что Дуглас ван Тьювер, один из самых богатых и видных женихов Нью-Йорка, не более чем черствый эгоист. Он страстно влюбился в несравненную красавицу, и, когда та отвергла его, он обратился за утешением к другой женщине и заставил ее притворяться, будто она сочувствует его душевным мукам. А между тем он знал, что она любила его со всей силой своей ревнивой и страстной натуры.
У Клэр было свое собственное мнение о Сильвии Кассельмен, мнение, к которому я, разумеется, отнеслась с некоторым предубеждением. По ее словам, Сильвия была ловкая интриганка. Она с самого начала знала, чего она добивается, и мастерски разыграла свою роль. А тем временем она, Клэр, бродила в темноте, пытаясь победить ее своим слабым оружием. Характерно, что она нисколько не обвиняла себя за эту ошибку. Всему причиной были низость ван Тьювера, его неспособность оценить истинное чувство и то, что он не стоил ее любви. Она изложила мне это, наивно рассказав сначала о том, как пыталась настроить ван Тьювера против Сильвии, притворно восхищаясь ею. Но я в этот момент отнеслась к Клэр снисходительно, находя, что обстоятельства подвергли слишком жестокому испытанию ее женский альтруизм.
Однако все ухищрения Клэр не привели ни к чему, и между обеими соперницами разгорелась жестокая борьба. По словам Клэр, хитрая интриганка Сильвия сделала вид, что смягчилась, ван Тьювер снова помчался на Юг, окрыленный надеждами, а Клэр осталась дома и погрузилась в изучение книги об отравителях итальянского Ренессанса. Вскоре последовало объявление о помолвке, а вслед за тем доблестный завоеватель в панике примчался обратно и стал засылать к Клэр своих приятелей для дипломатических переговоров. Он то сулил ей золотые горы, то грозил полным разорением, старался возбудить в ней то страх, то ненависть и даже взывал к ее любви.
Слушая эти излияния, я все время видела перед собой широко раскрытые невинные глаза, сразу очаровавшие меня на портрете, и в душе проливала слезы. Должно быть, нечто подобное испытывают боги, взирая с небес на жизнь смертных и видя, как они губят себя по собственному невежеству и безумию, точно слепцы, смело заносящие ногу над пропастью.
Я, конечно, оценила по достоинству язвительность Клэр. Однако могло быть и так, что эта воплощенная невинность действительно расставила ловушку ван Тьюверу, поймала его и вышла за него ради денег. Но, даже допустив это, я продолжала надеяться, что она сама не знала, что творила. В то время как она торжествовала свою победу, ей, должно быть, и в голову не приходило, что рядом с ней неизменно будет находиться тень другой женщины.
Клэр не один, а по крайней мере десять раз повторила мне:
– Увидите, что он вернется к своей Клэр. Другая не сумеет сделать его счастливым.
А я думала о том, что Сильвию во время ее медового месяца будет неотступно преследовать невидимый призрак, но она никогда не услышит его голоса, никогда не узнает его имени. Все, что ван Тьювер вынес от близости с Клэр, – чувственность, пресыщение, презрение к женщине – все это будет терзать и пугать его молодую жену, отравляя ей жизнь. Я не решалась заглядывать дальше в те бездны, куда не проникло даже мое воображение и о которых француженка, несмотря на всю свою смелость, говорила лишь намеками, часто непонятными для меня.
Клэр Лепаж чувствовала себя в то время глубоко несчастной и одинокой. Убедившись в том, что мои руки, привыкшие к мужскому труду, представляют собой надежную опору, она уцепилась за них. Она умоляла меня проводить ее домой, прийти к ней в гости, наконец, поселиться с ней. До этого времени она жила с одной из своих подруг, пожилой женщиной, которую она выдавала за свою тетку. Таким образом, Клэр не нарушала приличий во время пребывания на яхте ван Тьювера и в его замке в Шотландии. Но подруга эта умерла, и у Клэр не осталось никого, с кем бы она могла поделиться своими горестями.
Имея годовой доход в восемь тысяч долларов, она занимала великолепный особняк в западной части города, недалеко от набережной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Если бы вы встретили Клэр в начале ее «карьеры» и если бы она захотела вам понравиться, вы нашли бы ее очаровательной. Она происходила из хорошей семьи, воспитывалась в монастыре и вообще была много образованнее большинства светских американок. По-английски она говорила так же свободно, как по-французски, была знакома с литературой и могла при случае прикинуться идеалисткой. Она не была лишена некоторой религиозности, умела поговорить о возвышенных вещах и сама глубоко верила в искренность чувств. И прошло бы, без сомнения, немало времени, прежде чем вы сумели бы обнаружить ее слабости.
Вначале я осуждала ван Тьювера, но под конец пришла к убеждению, что большую часть невзгод она навлекла на себя сама, а может быть, виноваты в этом были ее предки, передавшие ей некоторые наследственные черты характера. Она могла говорить самые благородные вещи и поступать, как самая низкая тварь. Я никогда не встречала женщины, в которой уживалось бы столько противоречий. Она жаждала приятных ощущений и ожидала, что жизнь будет постоянно доставлять ей их. Она инстинктивно постигала психологию человека, с которым имела дело, и не останавливалась ни перед чем, лишь бы произвести на него впечатление.
В то время я, разумеется, еще ничего не знала ни о Сильвии Кассельмен, ни о ее женихе, кроме того, что было известно всем. Но тут я заглянула вдруг в самую глубь их существования – и в какую глубь! В одной из газет мне попалось описание того, как Дуглас ван Тьювер встретился с несравненной красавицей, жемчужиной Юга, и, бросив Гарвардский университет, отправился следом за ней до самого ее дома. Я рисовала себе это приключение в романтическом свете и была уверена, что тут действовало большое неподдельное чувство. И вдруг я заглянула в душу этого влюбленного принца.
– Он здорово трусит, уж поверьте мне, – сказала Клэр. – Он никогда не был уверен в том, что я могу сделать через минуту.
– А видел он вас в толпе перед церковью? – осведомилась я.
– Нет, – ответила она, – но он подумал обо мне, будьте спокойны.
– Он знал, что вы придете?
– Я сказала ему, – ответила она, – что раздобыла пригласительный билет. Нарочно сказала, чтобы он все время помнил обо мне…
Мне не нужно было выслушивать до конца историю Клэр, чтобы составить себе мнение об этом молодом человеке. Я поняла, что Дуглас ван Тьювер, один из самых богатых и видных женихов Нью-Йорка, не более чем черствый эгоист. Он страстно влюбился в несравненную красавицу, и, когда та отвергла его, он обратился за утешением к другой женщине и заставил ее притворяться, будто она сочувствует его душевным мукам. А между тем он знал, что она любила его со всей силой своей ревнивой и страстной натуры.
У Клэр было свое собственное мнение о Сильвии Кассельмен, мнение, к которому я, разумеется, отнеслась с некоторым предубеждением. По ее словам, Сильвия была ловкая интриганка. Она с самого начала знала, чего она добивается, и мастерски разыграла свою роль. А тем временем она, Клэр, бродила в темноте, пытаясь победить ее своим слабым оружием. Характерно, что она нисколько не обвиняла себя за эту ошибку. Всему причиной были низость ван Тьювера, его неспособность оценить истинное чувство и то, что он не стоил ее любви. Она изложила мне это, наивно рассказав сначала о том, как пыталась настроить ван Тьювера против Сильвии, притворно восхищаясь ею. Но я в этот момент отнеслась к Клэр снисходительно, находя, что обстоятельства подвергли слишком жестокому испытанию ее женский альтруизм.
Однако все ухищрения Клэр не привели ни к чему, и между обеими соперницами разгорелась жестокая борьба. По словам Клэр, хитрая интриганка Сильвия сделала вид, что смягчилась, ван Тьювер снова помчался на Юг, окрыленный надеждами, а Клэр осталась дома и погрузилась в изучение книги об отравителях итальянского Ренессанса. Вскоре последовало объявление о помолвке, а вслед за тем доблестный завоеватель в панике примчался обратно и стал засылать к Клэр своих приятелей для дипломатических переговоров. Он то сулил ей золотые горы, то грозил полным разорением, старался возбудить в ней то страх, то ненависть и даже взывал к ее любви.
Слушая эти излияния, я все время видела перед собой широко раскрытые невинные глаза, сразу очаровавшие меня на портрете, и в душе проливала слезы. Должно быть, нечто подобное испытывают боги, взирая с небес на жизнь смертных и видя, как они губят себя по собственному невежеству и безумию, точно слепцы, смело заносящие ногу над пропастью.
Я, конечно, оценила по достоинству язвительность Клэр. Однако могло быть и так, что эта воплощенная невинность действительно расставила ловушку ван Тьюверу, поймала его и вышла за него ради денег. Но, даже допустив это, я продолжала надеяться, что она сама не знала, что творила. В то время как она торжествовала свою победу, ей, должно быть, и в голову не приходило, что рядом с ней неизменно будет находиться тень другой женщины.
Клэр не один, а по крайней мере десять раз повторила мне:
– Увидите, что он вернется к своей Клэр. Другая не сумеет сделать его счастливым.
А я думала о том, что Сильвию во время ее медового месяца будет неотступно преследовать невидимый призрак, но она никогда не услышит его голоса, никогда не узнает его имени. Все, что ван Тьювер вынес от близости с Клэр, – чувственность, пресыщение, презрение к женщине – все это будет терзать и пугать его молодую жену, отравляя ей жизнь. Я не решалась заглядывать дальше в те бездны, куда не проникло даже мое воображение и о которых француженка, несмотря на всю свою смелость, говорила лишь намеками, часто непонятными для меня.
Клэр Лепаж чувствовала себя в то время глубоко несчастной и одинокой. Убедившись в том, что мои руки, привыкшие к мужскому труду, представляют собой надежную опору, она уцепилась за них. Она умоляла меня проводить ее домой, прийти к ней в гости, наконец, поселиться с ней. До этого времени она жила с одной из своих подруг, пожилой женщиной, которую она выдавала за свою тетку. Таким образом, Клэр не нарушала приличий во время пребывания на яхте ван Тьювера и в его замке в Шотландии. Но подруга эта умерла, и у Клэр не осталось никого, с кем бы она могла поделиться своими горестями.
Имея годовой доход в восемь тысяч долларов, она занимала великолепный особняк в западной части города, недалеко от набережной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63