А когда вспомнил все и увидел, что Гришки уже нет, разбудил Сашку.
Сна как не бывало!
Они разом вскочили, съехали вниз по мокрому от росы сену и остановились под копной, не зная, где искать Гришку.
- Встали, сынки? С праздничком вас, со спасом, - услышали они позади себя.
Оглянулись - во двор с улицы входила бабушка Дуня с кошелкой, сплетенной из чакана. Мальчишки поздоровались, спросили о Гришке.
- А он в хате, - ответила бабушка Дуня. - Я ж в церковь ходила, мед та яблоки святила, шоб сытным год у нас был, а он, мабуть, в хате ждет. Ходить и вы, сейчас разговляться будем.
В хате все уже сидели за столом. На выскобленные желтые доски бабушка Дуня поставила глиняную миску с медом, высыпала из кошелки яблоки - бери, какое нравится! И все - Гаврила Охримович, его жена, худая, бледная женщина, бабушка Дуня без платочка, с жиденьким пучочком волос на затылке, Гришка и Колька с Сашкой, - выбрав по яблоку, принялись обмакивать их в мед и есть.
Неуютно как-то стало в хате! На топчане возвышались вещи, увязанные в узлы. Около них сидели в платках мальчик и девочка детсадовского возраста с яблоками в ручонках. Платки на груди у детей были завязаны крест-накрест, отчего они были похожи на маленькие узелки. Сегодня дети смотрели веселее, не куксились. Колька сунул им еще по одной таблетке стрептоцида - малыши зажали их в кулачках.
Ели все молча, только яблоки хрустели.
- Невеселый у нас нынче спас, - сказала вдруг бабушка Дуня и заплакала.
- Только без рева! - нахмурился Гаврила Охримович. - Решила в хате остаться - оставайся, не бередь душу. Мне и без рева тошно.
Всхлипнула и его жена, потянула к глазам подол кофты.
- Начинается! Начинается потоп! - поднялся из-за стола Гаврила Охримович. - Мы не навсегда из хаты уходим! Уведет Павло казаков своих, мы и вернемся!.. Хватит, хватит реветь, а то и вправду беду накличите.
Женщины затихли, но в глазах у них стояли слезы.
- Переживем! Не горюйте! -сказал Гаврила Охримович, доставая из-под узлов шашку в старых, вытертых до блеска ножнах и наган с длинным и тонким дулом.
Крутанул барабан, проверяя патроны, сунул в карман, шашку прицепил к поясу.
- Переживем, - повторил он. - Сойдутся фронтовики-казаки, мы тут сами справимся. - И - бабушке Дуне: - Гришка с тобой останется, если шо - он знает, где мы будем.
Бабушка Дуня встала из-за стола, глядя на икону, беззвучно пошептала что-то. Сложив пальцы в щепотку, молча перекрестила стоящего перед ней Гаврилу Охримовича, его жену, ребятишек около узлов и потом - Кольку с Сашкой, Гришку.
- Спаси вас, бог!
- Я пошел... - нерешительно сказал Гаврила Охримович, задерживаясь на пороге.
Бабушка Дуня еще раз перекрестила его в спину, а жена попросила со слезами в глазах:
- Ты не очень-то там, на скачках, Гаврила, на рожон лезь. Не кипятись, не встревай, если драка затеется. А то я знаю тебя, скаженного!.. Побудь сколько надо и к нам в плавни тикай.
- Ладно, мать, - ответил Гаврила Охримович, отворяя дверь и уже с порога: - Вам люди помогут тут. До вечера!
Дверь скрипнула, щеколда клацнула.
Без Гаврилы Охримовича в хате и вовсе стало неуютно. Мальчишки посидели-посидели за столом и тоже к двери направились.
- А вы, хлопчики, после скачек сюда приходьте. Не мотайтесь по хутору зря, - сказала им бабушка Дуня. - А то ж бачите, шо у нас творится, долго ли до беды? Приходьте, я вам хоть рубашки та штаны позашиваю.
Солнце еще не показалось в низине, но на улице уже потеплело. После прохладного полусумрака хаты приятно было дышать свежим воздухом, греться под солнышком.
- Ну шо, уркаганы ростовские? - спросил Гришка Кольку с Сашкой и, кивнув на Гаврилу Охримовича, который шел по зеленому лугу к табору, предложил: Пойдем попрощаемся?
Табор встретил их молчанием. И хотя люди сидели у костров, лошади были еще не запряжены в брички, но чувствовалось, что все здесь уже готово к отъезду.
Гаврила Охримович шел между повозками и кострами, здоровался и тут же прощался.
- Счастливый путь вам, люди добрые!.. Счастливый путь.
Люди у костров улыбались ему, кивали, желали удачи.
- Где атаман ваш?
- Вон там, с Михейкиным и Харитоном совещаются, - показали на арбу с высокими бортами.
- А... легкий на помине, - встретил председателя Василий Павлович. - Тут вот, Гаврила, идея у нас появилась. Подсобить тебе хотим. У меня охотник нашелся, - Василий Павлович кивнул на худого Михейкина в черкеске, - помочь тебе на скачках в случае чего. Если заварушка какая начнется или еще что, понимаешь? Так ведь, Михейкин?
Михейкин кивнул. Был человек этот похож на высушенный корень - будто из одних сухожилий, гибкий, коричневый от -загара.
- Он, Гаврила, лихой у меня человек. Джигитовщик, диких коней объезжал, жокеем по городам ездил, в цирках выступал, такие номера может показывать, что ахнешь! Стреляет не глядя с коня, откуда хочешь и никогда не промахивается. Артист, одним словом!
- Э-эх, - взмахнул перевязанной рукой Харитон. - Жаль, шо я но могу, а тоб мы с Михейкиным устроили катавасию!
- Ладно, ладно!-оборвал его Василий Павлович.-Тебе б Харитон, только катавасии устраивать.
У Сашки глаза вмиг помутнели, перед собой он уже ничего не видел, мечтал. Колька знал, о чем это он...
Видел Сашка вновь погоню, как он с Колькой спасают Гаврилу Охримовича. Только скачут с ними уже и Михейкин, и Харитон. Они будут отстреливаться. Харитон вскидывает винтовку здоровой рукой, прижимается щекой к прикладу. Выстрелив, вставит новый патрон: неудобно ему все делать одной рукой, но... куда денешься, когда наседает на тебя орава белогвардейцев.
- Тикай, тикай, Харитон! - закричит им Михейкин. - Я прикрою, - и примется стрелять враз из двух наганов.
Барабаны крутятся, выщелкивают в беляков пули. Заряжает он их прямо горстью. Не глядя, всовывает патроны: привык к фокусам. Стреляет и скачет залюбуешься! То под брюхо коню нырнет, то откинется от летящей в него пули в сторону, и после каждого его выстрела валятся через головы своих коней хуторские богачи. А Колька и Сашка рядом - с Михейкиным! Наготове держат шнур и дустовые шашки. Им с Харитоном и Михейкиным ничуть не страшно, а даже... весело!
Все это и Колька увидел, да так ярко, будто и он уже стал Сашкой-мечтателем. Наверное, это у него оттого, что он привык мечтать вместе с другом. И потому, боясь, как бы Сашка не вступил в беседу, Колька взял его за локоть, приводя в чувство, сжал.
Сашка пришел в себя... оглянулся.
Рука у Харитона сегодня болела не так, как вчера, щеки румянились, кучерявый чуб выбивался облачком из-под донской казачьей фуражки.
- А що? - вскинулся Харитон. - Не устроили б, чи що?
- Ты руку вон залечивай... казащок донской, - передразнил добродушно его произношение Василий Павлович. - "Пощем, казащек, лущок? Три копеещки пущок!" Это вам не забава и никаких катавасий не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Сна как не бывало!
Они разом вскочили, съехали вниз по мокрому от росы сену и остановились под копной, не зная, где искать Гришку.
- Встали, сынки? С праздничком вас, со спасом, - услышали они позади себя.
Оглянулись - во двор с улицы входила бабушка Дуня с кошелкой, сплетенной из чакана. Мальчишки поздоровались, спросили о Гришке.
- А он в хате, - ответила бабушка Дуня. - Я ж в церковь ходила, мед та яблоки святила, шоб сытным год у нас был, а он, мабуть, в хате ждет. Ходить и вы, сейчас разговляться будем.
В хате все уже сидели за столом. На выскобленные желтые доски бабушка Дуня поставила глиняную миску с медом, высыпала из кошелки яблоки - бери, какое нравится! И все - Гаврила Охримович, его жена, худая, бледная женщина, бабушка Дуня без платочка, с жиденьким пучочком волос на затылке, Гришка и Колька с Сашкой, - выбрав по яблоку, принялись обмакивать их в мед и есть.
Неуютно как-то стало в хате! На топчане возвышались вещи, увязанные в узлы. Около них сидели в платках мальчик и девочка детсадовского возраста с яблоками в ручонках. Платки на груди у детей были завязаны крест-накрест, отчего они были похожи на маленькие узелки. Сегодня дети смотрели веселее, не куксились. Колька сунул им еще по одной таблетке стрептоцида - малыши зажали их в кулачках.
Ели все молча, только яблоки хрустели.
- Невеселый у нас нынче спас, - сказала вдруг бабушка Дуня и заплакала.
- Только без рева! - нахмурился Гаврила Охримович. - Решила в хате остаться - оставайся, не бередь душу. Мне и без рева тошно.
Всхлипнула и его жена, потянула к глазам подол кофты.
- Начинается! Начинается потоп! - поднялся из-за стола Гаврила Охримович. - Мы не навсегда из хаты уходим! Уведет Павло казаков своих, мы и вернемся!.. Хватит, хватит реветь, а то и вправду беду накличите.
Женщины затихли, но в глазах у них стояли слезы.
- Переживем! Не горюйте! -сказал Гаврила Охримович, доставая из-под узлов шашку в старых, вытертых до блеска ножнах и наган с длинным и тонким дулом.
Крутанул барабан, проверяя патроны, сунул в карман, шашку прицепил к поясу.
- Переживем, - повторил он. - Сойдутся фронтовики-казаки, мы тут сами справимся. - И - бабушке Дуне: - Гришка с тобой останется, если шо - он знает, где мы будем.
Бабушка Дуня встала из-за стола, глядя на икону, беззвучно пошептала что-то. Сложив пальцы в щепотку, молча перекрестила стоящего перед ней Гаврилу Охримовича, его жену, ребятишек около узлов и потом - Кольку с Сашкой, Гришку.
- Спаси вас, бог!
- Я пошел... - нерешительно сказал Гаврила Охримович, задерживаясь на пороге.
Бабушка Дуня еще раз перекрестила его в спину, а жена попросила со слезами в глазах:
- Ты не очень-то там, на скачках, Гаврила, на рожон лезь. Не кипятись, не встревай, если драка затеется. А то я знаю тебя, скаженного!.. Побудь сколько надо и к нам в плавни тикай.
- Ладно, мать, - ответил Гаврила Охримович, отворяя дверь и уже с порога: - Вам люди помогут тут. До вечера!
Дверь скрипнула, щеколда клацнула.
Без Гаврилы Охримовича в хате и вовсе стало неуютно. Мальчишки посидели-посидели за столом и тоже к двери направились.
- А вы, хлопчики, после скачек сюда приходьте. Не мотайтесь по хутору зря, - сказала им бабушка Дуня. - А то ж бачите, шо у нас творится, долго ли до беды? Приходьте, я вам хоть рубашки та штаны позашиваю.
Солнце еще не показалось в низине, но на улице уже потеплело. После прохладного полусумрака хаты приятно было дышать свежим воздухом, греться под солнышком.
- Ну шо, уркаганы ростовские? - спросил Гришка Кольку с Сашкой и, кивнув на Гаврилу Охримовича, который шел по зеленому лугу к табору, предложил: Пойдем попрощаемся?
Табор встретил их молчанием. И хотя люди сидели у костров, лошади были еще не запряжены в брички, но чувствовалось, что все здесь уже готово к отъезду.
Гаврила Охримович шел между повозками и кострами, здоровался и тут же прощался.
- Счастливый путь вам, люди добрые!.. Счастливый путь.
Люди у костров улыбались ему, кивали, желали удачи.
- Где атаман ваш?
- Вон там, с Михейкиным и Харитоном совещаются, - показали на арбу с высокими бортами.
- А... легкий на помине, - встретил председателя Василий Павлович. - Тут вот, Гаврила, идея у нас появилась. Подсобить тебе хотим. У меня охотник нашелся, - Василий Павлович кивнул на худого Михейкина в черкеске, - помочь тебе на скачках в случае чего. Если заварушка какая начнется или еще что, понимаешь? Так ведь, Михейкин?
Михейкин кивнул. Был человек этот похож на высушенный корень - будто из одних сухожилий, гибкий, коричневый от -загара.
- Он, Гаврила, лихой у меня человек. Джигитовщик, диких коней объезжал, жокеем по городам ездил, в цирках выступал, такие номера может показывать, что ахнешь! Стреляет не глядя с коня, откуда хочешь и никогда не промахивается. Артист, одним словом!
- Э-эх, - взмахнул перевязанной рукой Харитон. - Жаль, шо я но могу, а тоб мы с Михейкиным устроили катавасию!
- Ладно, ладно!-оборвал его Василий Павлович.-Тебе б Харитон, только катавасии устраивать.
У Сашки глаза вмиг помутнели, перед собой он уже ничего не видел, мечтал. Колька знал, о чем это он...
Видел Сашка вновь погоню, как он с Колькой спасают Гаврилу Охримовича. Только скачут с ними уже и Михейкин, и Харитон. Они будут отстреливаться. Харитон вскидывает винтовку здоровой рукой, прижимается щекой к прикладу. Выстрелив, вставит новый патрон: неудобно ему все делать одной рукой, но... куда денешься, когда наседает на тебя орава белогвардейцев.
- Тикай, тикай, Харитон! - закричит им Михейкин. - Я прикрою, - и примется стрелять враз из двух наганов.
Барабаны крутятся, выщелкивают в беляков пули. Заряжает он их прямо горстью. Не глядя, всовывает патроны: привык к фокусам. Стреляет и скачет залюбуешься! То под брюхо коню нырнет, то откинется от летящей в него пули в сторону, и после каждого его выстрела валятся через головы своих коней хуторские богачи. А Колька и Сашка рядом - с Михейкиным! Наготове держат шнур и дустовые шашки. Им с Харитоном и Михейкиным ничуть не страшно, а даже... весело!
Все это и Колька увидел, да так ярко, будто и он уже стал Сашкой-мечтателем. Наверное, это у него оттого, что он привык мечтать вместе с другом. И потому, боясь, как бы Сашка не вступил в беседу, Колька взял его за локоть, приводя в чувство, сжал.
Сашка пришел в себя... оглянулся.
Рука у Харитона сегодня болела не так, как вчера, щеки румянились, кучерявый чуб выбивался облачком из-под донской казачьей фуражки.
- А що? - вскинулся Харитон. - Не устроили б, чи що?
- Ты руку вон залечивай... казащок донской, - передразнил добродушно его произношение Василий Павлович. - "Пощем, казащек, лущок? Три копеещки пущок!" Это вам не забава и никаких катавасий не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30