- Артиомка?.. Чемпион на риба?.. Дие он, дие?
- Он в нашем отряде, в отряде товарища Дмитрия. Я пришел за вами.
И тут чемпион мира, человек, разящий насмерть врага одним ударом кулака, вдруг стал похож на старую бабушку: он засуетился, заохал, зашарил руками по стене около вешалки.
- Идем, идем, - бормотал он. - Дие мой шапка? Дие мой пальто?
- Куда это? - строго спросил дядя Иван, входя в комнату.
Я стал горячо объяснять, что наш отряд имеет уже связь с Красной Армией, что Пепсу лучше всего перебраться сначала к нам, а уж мы его потом сами доставим куда следует. И вообще, надо же, чтоб Пепс встретился наконец с Артемкой.
- Да чего ты кипятишься! - сказал примирительно дядя Иван. - Я ж не против. К вам. - и к вам. Оно и лучше. Только не надо спешить. В полночь соседи повезут по поставкам сено. Вот с ними до хутора Сигиды и проедете. В сене-то оно незаметней будет, а?
Я согласился, что проехать на арбе в сене будет куда безопасней, чем шагать по степи пешком.
Хозяйка внесла в глиняной миске фаршированные баклажаны Дядя Иван, хитро подмигнув, достал из шкафчика бутылку с мутноватой жидкостью, и мы, повеселев, подсели к столу. Тут-то, за столом, наш черный товарищ и рассказал нам, как умер чемпион мира по классической борьбе знаменитый Чемберс Пепс и как родился шахтер Джим Никсон.
Горько было на душе у Пепса, когда он покидал приморский южный город. Сколько оскорблений и несправедливостей перенес он! А тут еще пропал Артемка, к которому Пепс привязался, как к родному сыну.
Приехав в Москву, Пепс сейчас же написал мальчику письмо. Но письмо, конечно, не дошло. И сколько Пепс ни писал, ответа не было. Потом Пепс поехал в Киев, из Киева - в Будапешт, а из Будапешта - в Гамбург, на очередной "счет".
Не все знают, что такое "гамбургский счет". Время от времени борцы съезжаются в Гамбург и там при закрытых дверях борются уже по-настоящему и по-настоящему выясняют, кто кого сильней, кто за кем идет по счету. А так, в обыкновенное время, в цирках не спорт, а блеф - бессовестный обман публики.
Ехал Пепс в Гамбург и думал, что здесь он покажет всю свою силу и ловкость, отдохнет душой. И правда, в первый же день он за восемь минут уложил норвежца Хюиста, потом так же поступил с тяжеловесом немцем Шварцем, потом приемом тур-де-бра на второй минуте припечатал к ковру своего старого соперника Клеменса Гуля. Но в самый канун дня, когда Пепс должен был встретиться с Хольстоном из Калифорнии, Пепса в коридоре цирка пырнул ножом в бедро калифорнийский арбитр Ньюкстон. Пепс хотел вырвать из рук Ньюкстона нож и нечаянно сломал арбитру кисть. И тогда Пепса схватили и отправили в тюрьму. На суде Пепс ясно доказал, что он только защищался, но разве судьи слушают черного человека! И Пепса приговорили к трем годам тюрьмы. У него и сейчас темнеет в глазах, когда он вспоминает свою камеру из железобетона и тюремный двор-колодец.
Три года томился Пепс в тюрьме и три года думал, зачем бог устроил на земле такую несправедливую жизнь. И еще он думал, что никогда больше не станет бороться. Правда, он привык к цирку, его всегда радостно возбуждала ярко освещенная арена, блестящие костюмы артистов, трескучие аплодисменты; при одном звуке циркового марша по телу у Пепса пробегала нервная дрожь. Но ложиться под Гуля или Хольстона только потому, что они белые, он не согласен. Да и публику он больше не хочет обманывать. Спорт есть спорт, а блеф - блеф.
Пепса продержали в тюрьме два лишних месяца, взяли с него за это шестьдесят марок и выпустили. Сейчас же к нему бросились антрепренеры. Один ангажировал его в Вену, другой - в Берн, третий - в Константинополь. "Нет! сказал им всем Пепс. - Нет!" У какого-то темного дельца он купил паспорт на имя Джима Никсона из Филадельфии и уехал в Бремен. Там он разгружал пароходы, ел с портовыми рабочими за одним столом, спал с ними в одном бараке. И никто из них не сказал ему: "Блэк!" Нет, ему жали руку и говорили: "Комрад". Для тех, кто трудится, всякий цвет кожи хорош.
Так прошло несколько месяцев. И вдруг прилетела весть: в России рабочие взяли власть в свои руки. Пепс сказал: "Кончилась ночь на земле" - и двинулся на восток. Много раз его арестовывали, прежде чем перешел он фронт. И вот он опять в России. Но теперь уж это была его Россия, страна, за которую он готов был отдать жизнь. Не в цирк потянуло здесь Пепса, а в шахту. Забойщики хлопали его по плечу и, смеясь, говорили:
"Ничего, Джим! У тебя черное лицо от мамы с папой, у нас - от угля. Ничего, Джим: пойдем к коммунизму вместе". Пепс жал им руку и, как никогда в жизни счастливый, отвечал: "Вместе! Вместе!"
И пусть теперь товарищ Иван скажет, что Пепс свое слово держал крепко: они вместе долбили уголь и вместе били врага. А что его отсылают отсюда, в этом он не виноват. Он Луначарскому ничего не писал. Может, товарищ Иван написал, а он, Пепс, никому, кроме Ивана, и не говорил даже, что когда-то боролся в цирке. Зачем ому цирк, когда он и так счастлив! Конечно, народный комиссар лучше знает, что кому делать.
Он, Пепс, понимает, что такое дисциплина, он подчиняется. Но, если правду говорить, Джиму Никсону лучше живется, чем жилось Чемберсу Пепсу. Пепс умер
И бог с ним.
ЗАКОЛДОВАННЫЙ СПЕКТАКЛЬ
Кому хоть раз довелось проехать ночью по Донецкой степи в арбе на сене, тот, сколько б потом ни жил на свете, хоть сто лет, все будет вспоминать упружистое покачивание, запах чабреца и мяты, шелест сена и бархатное небо со звездами, которые с высокого воза кажутся и ярче и ближе. Но одно дело ехать на сене, а другое - в сене. Пепса так глубоко зарыли, что ему было не до звезд. Даже дышать ему пришлось через какую-то железную трубку. Конечно, сено со всех сторон давило, кололо, царапало, но он терпеливо молчал, не двигался и только изредка чихал. Когда мы доехали наконец до хутора и там освободили бедного пленника, он так глубоко задышал, будто хотел вобрать в свои могучие легкие весь воздух.
Светало, идти было опасно, и мы остались на хуторе. Через запотелые стекла мы смотрели, как деловито долбят носами землю еще не улетевшие грачи, и томились. Чтоб скоротать время, я принялся рассказывать об Артемке. Пепс оживился, закивал головой:
- О, да, да! Артиомка очень хороший артист!
Тогда я рассказал, как правдиво Артемка сыграл у белых роль комиссара и как белые чуть не убили его за это. Пепс вскочил и забегал по комнате:
- Белий не любит правда! Белий надо в мусор бросать! Артиомка будет великий артист. Артиомка любит правда. О, то не артист, кто играет неправда, то барахле!..
Едва стемнело, мы выбрались из хутора и зашагали по черной степи. Здесь еще можно было наткнуться на белых. Мы предпочитали не рисковать и, заслышав дальний топот, ложились на землю. Топот затихал, и мы, измазанные грязью, шагали дальше, чтоб через несколько минут, заслышав в бурьяне шорох притаившегося зверька или страшный в ночной тишине крик филина, замереть на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20