Василенко Иван
Заколдованный спектакль
Иван Василенко
Заколдованный спектакль
ВСТРЕЧА НОЧЬЮ
Мне только что исполнилось пятнадцать лет. Я был разведчиком в отряде товарища Дмитрия. Однажды летней безлунной ночью я возвращался из Щербиновки в Припекино, где находился наш отряд. Край этот кишел тогда немцами, белоказаками, гайдамаками, и я, заслышав издалека лошадиный топот или неясный говор, падал на землю и бесшумно полз по жнивью.
В одном месте, свернув с дороги в рощу, я услышал сдержанный говор и остановился, затаив дыхание. Я стал прислушиваться. Разговаривали двое. Голос одного был густой, утробный, другого - ломкий, как у подростка. Разговаривали они тихо, и за стуком своего сердца я почти ничего разобрать не мог. Но вот налетел ветерок, прошелестел в кустах и донес слова молодого:
- А жить все равно хочется. Я проживу сто лет.
В звуках этого голоса, чуть надтреснутого, но душевного, я вдруг почувствовал что-то давно знакомое, родное.
Меня так и потянуло к этим людям.
Неслышно ступая, я подошел совсем близко, присел за кустом и всмотрелся. На крохотной полянке лежали два человека. При свете звезд я мог различить только, что один был взрослый, а другой юнец, должно быть моих лет.
- Смотри, сколько звезд высыпало! - сказал молодой - Иные голубые, большущие, а иные - как золотые пчелки И все мигают
- Звезды! - вздохнул бас. - Что в них толку! Вот если б они нам сказали, убрались уже гайдамаки из балки или еще сидят там, чертопхаи проклятые, нет на них погибели!
Услышав, что поблизости гайдамаки, я решил обязательно выведать у этих людей, где они их встретили, и вышел из кустов на полянку
- Здравствуйте Кажется, на попутчиков набрел.
Лежавших точно подбросило. Мгновенно они оказались на ногах. Один, очень длинный, согнулся и нырнул в кусты; парнишка же поднял над головой палку и погрозил;
- Подойди только! Как тресну топором, так язык и высунешь.
- Дай ему! - посоветовал из кустов бас.
Я слегка попятился:
- Да что вы!.. Я ж свой... Я рабочий с рудника... Молодой всмотрелся, сделал два-три шага ко мне, опять всмотрелся и рассмеялся:
- Ага, испугался! Да это не топор, это сук.
Длинный тоже вышел из кустов. Он осторожно обошел вокруг меня и строго сказал:
- Счастье твое, что ты вовремя отозвался. А то я уже хотел дубину выломать. Куда идешь? В Припеки-но? - Длинный посопел. - А не знаешь, кто там сейчас?
Голос его стал заискивающий. Я, конечно, промолчал. Не дождавшись ответа, он вытянул из-за пазухи кисет, оторвал всем по кусочку шершавой бумаги:
- Закуривайте! - и чиркнул зажигалкой.
В темноту посыпались красные искры, вспыхнул слабенький огонек и осветил нос, похожий на клюв, впалые небритые щеки в глубоких морщинах, тонкие губы. В свежем воздухе запахло дымком махорки.
Потом к огоньку наклонился молодой. И я увидел добрые губы, нос гургулькой и то выражение на ширококостном, но худом лице, которое означало полную готовность и в дружбу вступить и, в случае чего, палкой огреть.
И тут мою память точно солнцем осветило. Мне вспомнились далекие годы, бурая стена харчевни посреди базара, полированная шкатулка с безобразно проломанным боком и вихрастый мальчишка, который утешал меня как мог: "Ничего, починим... Еще лучше будет!"
- Артемка... - сказал я тихо.
Цигарка в губах парнишки дрогнула. Он вскинул на меня глаза, поморгал и, выхватив из рук длинного зажигалку, поднес ее к моему лицу. Поднес и замер, так и впившись в меня глазами.
Но я уже видел, что он узнал меня. Я ждал его первого слова.
- Костя... - сказал он и выронил зажигалку. Обеими руками он крепко схватил меня за плечи. - Костя ты этакий, друг!.. Вот где встретились!
Мы обнялись. Мне даже показалось, что щека его влажная. Вдруг он оттолкнул меня и серьезно спросил:
- Ну, а волшебные шкатулки научился делать? Помнишь, ты обещал подарить мне самую лучшую.
Так за много верст от родного города темной ночью встретил я друга детства, которого не видел пять с лишним лет.
Я подробно расспросил про гайдамаков, что встретились им в балке, и на всякий случай решил переждать здесь, чтоб утром проследить за движением вражьего отряда.
Мы забрались в глубь рощи. Длинный подложил под голову кулак и тотчас заснул. А мы с Артемкой, пока проплывала над нами тихая южная ночь, рассказали друг другу о своей жизни.
Мой рассказ был короткий. Хотя за эти годы я переменил многих хозяев: работал и подручным слесарем в Луганском заводе Гартмана, и откатчиком в Чистяковском руднике, и упаковщиком на солеварнях в Бахмуте, - время текло однообразно: работа - сон, сон - работа. Только революция перевернула всю жизнь. Сразу светлее стало. Конечно, и я от других не отставал. Где взрослые рабочие, там и я. Книжки стал читать, газеты. Но тут в Донбасс вкатились немцы, за немцами - гайдамаки, красновцы, дроздовцы. Рабочие, конечно, за оружие. Многие с Ворошиловым ушли, а я как попал в отряд к товарищу Дмитрию, да так с ним и не разлучаюсь. Отряд небольшой, зато маневренный. Узнал не один белогвардеец, почем фунт лиха.
- Значит, воюешь? - с завистью спросил Артемка.
- Больше в разведке нахожусь. Ну, а ты? Расскажи про наш город. Давно оттуда?
Артемка вздохнул:
- Давно. После того как закопали мы с тобой шкатулку, прожил я в своей будке чуть больше года. А там как поехал искать борца одного, негра, так до этого дня судьба меня и носит.
И Артемка рассказал о всех своих приключениях в цирке и у гимназистов, вплоть до того дня, когда он схватил коробку с парчой и шагреневым бумажником и помчался на вокзал, чтобы ехать в Москву, к негру Пепсу.
ПО БЕЛУ СВЕТУ
Рассказывал он долго, но я его не прерывал. Казалось, рассказ Артемки слушала даже роща, притихшая в теплом неподвижном воздухе.
- До Никитовки, - говорил он, - я, брат, ехал, не помня себя от радости. А в Никитовке мою радость как рукой сняло. В вагон, понимаешь, вошел черноусый мужчина. Присмотрелся и спрашивает: "Шишкин внук?" Ну и я его узнал. В цирке он у нас работал, наездником. В афишах его Вильямсом объявляли, а на самом деле был он Никифор. Я все ему и рассказал. Он слушал, глядел в сторону, потом фыркнул и говорит: "Путаешь ты что-то, мальчишка, или твой Пепс путает. Борется он в Киеве, а зовет тебя в Москву". Я только усмехнулся. "Нет, говорю, - не в Киеве, а в Москве. Я знаю". Он даже рассердился. "Его, говорит, - из Москвы еще три месяца назад губернатор выслал. У Крутикова он борется, в Киеве, понятно? И Кречет там, и дядя Вася, и Норкин под голубой маской". Вынул он из кармана газету - как сейчас помню, старую, с оторванным углом - и развернул передо мной. "Это, - говорит, - "Киевская мысль". А вот объявления. Читай". Строчки так и запрыгали: "Цирк Крутикова... Полет четырех чертей... Ежедневно французская борьба... Голубая маска против черного Чемберса Пепса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20