– А вас действительно все это интересует? – Он махнул рукой в сторону брошенного у стола номера «Ивнинг стандарт», который читал в ожидании Дейзи. На первой странице газета поместила фотографии пяти человек, претендующих на пост премьер-министра.
– Да, мне интересно, – подтвердила Дейзи. – Но я еще мало прожила здесь и почти ничего не знаю об этих людях, хотя я и читаю о них каждый день. И я так и не поняла, почему лейбористам так нравится всевозможная грызня.
– Мы тоже финансируем что-то в этом роде, но не так открыто. Вам еще предстоит услышать о том, что партия тори пытается протолкнуть за закрытыми дверями Маргарет Тэтчер, хотя она всего год пробыла нашим лидером. А в Америке вы занимались политикой?
– Нет, у меня сложное отношение к этому вопросу. Я очень любила всаживать шпильки в своих консервативных «обожателей». Но сама никогда ничем таким не занималась, в отличие от большинства студентов Рэдклиффа.
– Вы учились в Рэдклиффе?
– Да. А потом два года изучала скульптуру в Колумбии. На самом деле больше всего на свете мне нравится лепить.
Дейзи нравилось, что Эндрю заказал мартини без льда. Дейзи всегда считала, что лед не только разбавлял мартини, но и лишал его настоящего вкуса.
– А что бы вам хотелось лепить?
– Портреты – головы. И еще птиц, лошадей. Я попыталась бы изобразить, что чувствуют животные, а не просто показать их такими, какими их видит человек.
Эндрю улыбнулся.
– А с каким материалом вы стали бы работать?
– С гипсом. Хотя мне хотелось бы как-нибудь попробовать поработать с мрамором.
– А почему вы не занимаетесь в Лондоне скульптурой вместо того, чтобы работать в «Бастионе»? Или делаете наблюдения для скульптурного портрета Бенджамена Фронвелла?
Дейзи рассмеялась.
– Я не смогу жить на то, что заработаю в качестве скульптора. Ведь я пока новичок в этом деле. А в «Бастионе» платят приличную зарплату, даже если у тебя практически нет опыта, и еще там очень весело. Работа в газете – прекрасный способ завести друзей в незнакомом городе.
– А почему вы вообще решили приехать в Лондон? Половина моих знакомых была бы рада возможности пожить хотя бы год в Америке.
Дейзи вовсе не хотелось врать Эндрю. С другой стороны, почему она должна исповедоваться каждому, кого встретит? Хотя вполне возможно, что Дейзи не хотелось рассказывать одному мужчине о своей любви к другому просто из здорового женского кокетства. Дейзи молча изучала то, что осталось от ее мартини, не спеша ответить на вопрос Эндрю. Молодой человек неловко рассмеялся:
– Я понимаю. Это не мое дело. Давайте тогда что-нибудь закажем.
За обедом Дейзи тоже позволила себе задать Эндрю Харвуду несколько вопросов. Она узнала, что Эндрю тридцать лет. Он был зачат сразу же после того, как отец вернулся со второй мировой войны. Учился в Мальборо, там и познакомился с Джайлзом. Потом Оксфорд – колледж Балиол. Его родители очень привязаны друг к другу. («Мои тоже. Они хорошо смотрятся вместе», – ответила на это Дейзи.) У Харвудов был небольшой кусочек земли в Шропшире. Отец Эндрю шутя называл себя фермером. Хотя знакомые почему-то предпочитали слово «землевладелец». Как-никак мистер Харвуд был баронетом.
– Я пока еще не знаю, что такое баронет, – призналась Дейзи.
Эндрю рассмеялся.
– Действительно, откуда вам знать? Ни один иностранец не способен разобраться в наших титулах.
– Но это ведь то же самое, что рыцарь, да? Их обоих называют «сэр кто-то там Джоунс». Ведь так?
– Совершенно точно. Разница только в том, что рыцарство умирает вместе с тобой, а титул баронета – наследственный. Мой отец – семнадцатый. А ваш покорный слуга станет когда-нибудь восемнадцатым. Если, конечно, я не угожу до этого под автобус.
– А каково это – быть баронетом? Вы, наверное, чувствуете себя жутко важным?
– Вообще-то не особенно. Это ведь самый мелкий наследственный титул, Дейзи. Зато он хорош тем, что это единственный титул, который не лишает права заседать в палате общин. Так что, если хочешь стать премьер-министром, нет необходимости отказываться от титула, как это пришлось сделать Тони Бенну и лорду Хейлшему.
– А у вас есть братья или сестры? – спросила Дейзи.
К удивлению девушки, Эндрю Харвуд заметно заколебался, прежде чем ответить на этот простой вопрос.
– У меня есть брат, – произнес он наконец.
– Вы сказали это так, точно не уверены, – смеясь, заметила Дейзи.
Эндрю слегка нахмурился.
– Вы что, не ладите? – продолжала расспрашивать Дейзи.
– Примерно так.
От Дейзи не укрылось угрюмое выражение лица Эндрю. Она тут же пожалела, что не остановилась вовремя и продолжала расспрашивать молодого человека о том, о чем ему явно не хотелось говорить.
Дейзи перевела взгляд с лица Эндрю на картины, висевшие на противоположной стене. Ей понравилось, что владельцы ресторана придумали развесить картины Хокни с французскими плакатами двадцатых годов.
Когда девушка снова посмотрела на своего спутника, лицо его выглядело дружелюбным и одновременно каким-то… непроницаемым.
– А почему вы решили стать адвокатом? – спросила она. В конце концов, надо же им о чем-то говорить. А Дейзи от природы была любопытной.
– Я отвечу на этот вопрос. Но сначала скажите, что вы имели в виду, когда сказали там, на вечеринке у Анджелы, что адвокаты делают карьеру, наживаясь на несправедливости.
– Я всегда считала своего брата справедливым человеком, – сказала Дейзи. – Но, когда он выиграл свое первое дело и пришел домой, светясь от гордости, оказалось, что брат защищал негодяя, а невиновная сторона проиграла.
– А что это было за дело?
– Конечно, не убийство и не изнасилование. Речь шла о деньгах. Благодаря какому-то юридическому трюку, который изобрел мой брат, его клиент вышел сухим из воды, а вдова, предъявившая иск, в результате разорилась. Я считаю это возмутительным.
– Я тоже, – согласился Эндрю. – А мне сейчас уже трудно вспомнить, почему именно я выбрал право. – Эндрю вновь замялся, а затем продолжал таким тоном, точно говорит не о себе, а о ком-то еще.
– Еще в Оксфорде я хотел заняться политикой, но очень долго этого не делал. Кажется, я просто хотел заработать денег.
Интересно, почему он так напряженно смеется? Дейзи чувствовала себя немного разочарованной. Она была воспитана в легком презрении к людям, которые ставят на первое место денежные интересы.
Увидев, как изменилось лицо девушки, Эндрю Харвуд рассмеялся.
– Возможно, вам это покажется вульгарным, но в нашей стране политикам платят гораздо меньше, чем в Америке. И потом, адвокаты все же иногда защищают справедливость. Самое противное в моей работе – это сама процедура судебного разбирательства. Такая скука! Вам надо как-нибудь зайти в суд справедливости, – Эндрю вновь улыбнулся, на этот раз от напряжения не осталось и следа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Да, мне интересно, – подтвердила Дейзи. – Но я еще мало прожила здесь и почти ничего не знаю об этих людях, хотя я и читаю о них каждый день. И я так и не поняла, почему лейбористам так нравится всевозможная грызня.
– Мы тоже финансируем что-то в этом роде, но не так открыто. Вам еще предстоит услышать о том, что партия тори пытается протолкнуть за закрытыми дверями Маргарет Тэтчер, хотя она всего год пробыла нашим лидером. А в Америке вы занимались политикой?
– Нет, у меня сложное отношение к этому вопросу. Я очень любила всаживать шпильки в своих консервативных «обожателей». Но сама никогда ничем таким не занималась, в отличие от большинства студентов Рэдклиффа.
– Вы учились в Рэдклиффе?
– Да. А потом два года изучала скульптуру в Колумбии. На самом деле больше всего на свете мне нравится лепить.
Дейзи нравилось, что Эндрю заказал мартини без льда. Дейзи всегда считала, что лед не только разбавлял мартини, но и лишал его настоящего вкуса.
– А что бы вам хотелось лепить?
– Портреты – головы. И еще птиц, лошадей. Я попыталась бы изобразить, что чувствуют животные, а не просто показать их такими, какими их видит человек.
Эндрю улыбнулся.
– А с каким материалом вы стали бы работать?
– С гипсом. Хотя мне хотелось бы как-нибудь попробовать поработать с мрамором.
– А почему вы не занимаетесь в Лондоне скульптурой вместо того, чтобы работать в «Бастионе»? Или делаете наблюдения для скульптурного портрета Бенджамена Фронвелла?
Дейзи рассмеялась.
– Я не смогу жить на то, что заработаю в качестве скульптора. Ведь я пока новичок в этом деле. А в «Бастионе» платят приличную зарплату, даже если у тебя практически нет опыта, и еще там очень весело. Работа в газете – прекрасный способ завести друзей в незнакомом городе.
– А почему вы вообще решили приехать в Лондон? Половина моих знакомых была бы рада возможности пожить хотя бы год в Америке.
Дейзи вовсе не хотелось врать Эндрю. С другой стороны, почему она должна исповедоваться каждому, кого встретит? Хотя вполне возможно, что Дейзи не хотелось рассказывать одному мужчине о своей любви к другому просто из здорового женского кокетства. Дейзи молча изучала то, что осталось от ее мартини, не спеша ответить на вопрос Эндрю. Молодой человек неловко рассмеялся:
– Я понимаю. Это не мое дело. Давайте тогда что-нибудь закажем.
За обедом Дейзи тоже позволила себе задать Эндрю Харвуду несколько вопросов. Она узнала, что Эндрю тридцать лет. Он был зачат сразу же после того, как отец вернулся со второй мировой войны. Учился в Мальборо, там и познакомился с Джайлзом. Потом Оксфорд – колледж Балиол. Его родители очень привязаны друг к другу. («Мои тоже. Они хорошо смотрятся вместе», – ответила на это Дейзи.) У Харвудов был небольшой кусочек земли в Шропшире. Отец Эндрю шутя называл себя фермером. Хотя знакомые почему-то предпочитали слово «землевладелец». Как-никак мистер Харвуд был баронетом.
– Я пока еще не знаю, что такое баронет, – призналась Дейзи.
Эндрю рассмеялся.
– Действительно, откуда вам знать? Ни один иностранец не способен разобраться в наших титулах.
– Но это ведь то же самое, что рыцарь, да? Их обоих называют «сэр кто-то там Джоунс». Ведь так?
– Совершенно точно. Разница только в том, что рыцарство умирает вместе с тобой, а титул баронета – наследственный. Мой отец – семнадцатый. А ваш покорный слуга станет когда-нибудь восемнадцатым. Если, конечно, я не угожу до этого под автобус.
– А каково это – быть баронетом? Вы, наверное, чувствуете себя жутко важным?
– Вообще-то не особенно. Это ведь самый мелкий наследственный титул, Дейзи. Зато он хорош тем, что это единственный титул, который не лишает права заседать в палате общин. Так что, если хочешь стать премьер-министром, нет необходимости отказываться от титула, как это пришлось сделать Тони Бенну и лорду Хейлшему.
– А у вас есть братья или сестры? – спросила Дейзи.
К удивлению девушки, Эндрю Харвуд заметно заколебался, прежде чем ответить на этот простой вопрос.
– У меня есть брат, – произнес он наконец.
– Вы сказали это так, точно не уверены, – смеясь, заметила Дейзи.
Эндрю слегка нахмурился.
– Вы что, не ладите? – продолжала расспрашивать Дейзи.
– Примерно так.
От Дейзи не укрылось угрюмое выражение лица Эндрю. Она тут же пожалела, что не остановилась вовремя и продолжала расспрашивать молодого человека о том, о чем ему явно не хотелось говорить.
Дейзи перевела взгляд с лица Эндрю на картины, висевшие на противоположной стене. Ей понравилось, что владельцы ресторана придумали развесить картины Хокни с французскими плакатами двадцатых годов.
Когда девушка снова посмотрела на своего спутника, лицо его выглядело дружелюбным и одновременно каким-то… непроницаемым.
– А почему вы решили стать адвокатом? – спросила она. В конце концов, надо же им о чем-то говорить. А Дейзи от природы была любопытной.
– Я отвечу на этот вопрос. Но сначала скажите, что вы имели в виду, когда сказали там, на вечеринке у Анджелы, что адвокаты делают карьеру, наживаясь на несправедливости.
– Я всегда считала своего брата справедливым человеком, – сказала Дейзи. – Но, когда он выиграл свое первое дело и пришел домой, светясь от гордости, оказалось, что брат защищал негодяя, а невиновная сторона проиграла.
– А что это было за дело?
– Конечно, не убийство и не изнасилование. Речь шла о деньгах. Благодаря какому-то юридическому трюку, который изобрел мой брат, его клиент вышел сухим из воды, а вдова, предъявившая иск, в результате разорилась. Я считаю это возмутительным.
– Я тоже, – согласился Эндрю. – А мне сейчас уже трудно вспомнить, почему именно я выбрал право. – Эндрю вновь замялся, а затем продолжал таким тоном, точно говорит не о себе, а о ком-то еще.
– Еще в Оксфорде я хотел заняться политикой, но очень долго этого не делал. Кажется, я просто хотел заработать денег.
Интересно, почему он так напряженно смеется? Дейзи чувствовала себя немного разочарованной. Она была воспитана в легком презрении к людям, которые ставят на первое место денежные интересы.
Увидев, как изменилось лицо девушки, Эндрю Харвуд рассмеялся.
– Возможно, вам это покажется вульгарным, но в нашей стране политикам платят гораздо меньше, чем в Америке. И потом, адвокаты все же иногда защищают справедливость. Самое противное в моей работе – это сама процедура судебного разбирательства. Такая скука! Вам надо как-нибудь зайти в суд справедливости, – Эндрю вновь улыбнулся, на этот раз от напряжения не осталось и следа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107