Мэй-Анна позвонила руководству больницы и договорилась, чтобы меня перевели в отдельную палату, объяснив Виппи Берд, что мне тяжело будет находиться вместе с другими, более счастливыми матерями. Мэй-Анна знала, что гордость не позволит нам с Пинком согласиться, чтобы она оплачивала мое пребывание в отдельной палате, подобно тому как в свое время она сама не согласилась взять деньги у моей мамы, и поэтому она попросила Виппи Берд объяснить мне, что больничное начальство само так распорядилось, потому что одна одноместная палата случайно оказалась свободной. Лишь много позже я узнала, что отдельную палату оплатила мне Мэй-Анна.
Пинк так и не увидал нашу дочь живой и ни разу не подержал ее в своих больших руках, и это осталось моей печалью на всю жизнь. Перед самым ее концом доктор распорядился принести ее мне, и, лежа в постели, я держала ее на руках, а Виппи Берд сидела рядом со мной, и медсестра ждала у окна, но так тихо, что я про нее совсем забыла. В больнице по военному времени не хватало рабочих рук, но медсестра до последней секунды жизни моей крошки никуда не уходила и даже дала мне подержать ее еще чуть-чуть, а потом взяла из моих рук, словно живую, и сказала мне: «Господь прибрал ее, миссис Варско».
По словам Чика, он думал, что Пинк сойдет с ума от горя. Пинк сказал, что должен быть со мной, пусть хоть на похоронах, но начальство отказалось его отпускать, и он хотел уже уйти в самоволку, но Чик втолковал ему, что так он не успеет никуда добраться, а очень быстро окажется в тюрьме, и никому от этого не будет легче.
Пинк ругал себя за то, что ушел в армию, когда ему следовало быть дома, хотя никто не мог позаботиться обо мне лучше, чем Виппи Берд. Но в этой беде никто – ни он, ни она – не были в состоянии ничем мне помочь.
На похоронах были только самые близкие. Малютка Мэйберд лежала в своем крохотном гробике, как маленький ангелок, завернутая в саван из розового шелка. И гроб, и саван заказала Мэй-Анна, и она же дала Свиному Рылу денег на свечи, хотя Виппи Берд сказала, что свечи сейчас ни к чему, ведь души таких младенцев отправляются прямо в рай. Виппи Берд сказала, что свечи были нужны самой Мэй-Анне, потому что в этот момент она сама ближе всего была к материнству.
Вернувшись домой с кладбища, я села в гостиной в кресло-качалку, маленький Мун забрался ко мне на колени и сказал: «Я люблю тебя, тетя Эффа Коммандер», – и заснул у меня на руках. То, что он был у нас с Виппи Берд один на двоих, поддерживало меня, и Пинк тоже сумел пережить наше горе и чуть позже сказал мне, что у нас с ним будут еще дети, но это так и не осуществилось.
Мэй-Анна никогда не забывала Мэйберд, и с тех пор каждый год в одной из бьюттских газет в разделе «В память почивших» в день смерти Мэйберд появлялось несколько слов: «В память дорогой Мэйберд, ушедшей безвременно. Помним, скорбим. МАК» .
12
В день, когда наши ребята отправились в Европу на транспортном судне, Виппи Берд припомнила ту давнюю схватку на плотах – тогда, когда мы были еще детьми. «Бастер и Стеннер Свиное Рыло были сильнее всех остальных ребят, и ни тот, ни другой не пошли в армию. Забавно, ты не находишь?» – спросила она. Конечно, мы ни в чем не винили Бастера, но нам было странно, что федеральное правительство рассматривает чтение молитв и махание кадилом как «отрасль, важную для национальной обороны».
Я не исключаю, что молиться действительно необходимо, но по крайней мере нам с Виппи Берд для этого не нужен никто другой, кроме нас самих, а тем более такой посредник между нами и богом, как Свиное Рыло. Мы с Виппи Берд вознесли достаточно молитв за Пинка, Чика и всех солдат – наших земляков. Но наш вклад в победу не исчерпывался одними молитвами, еще мы собирали продуктовые посылки для солдат и принимали участие в посадке деревьев в Саду Победы, а Мун вместе с другими школьниками собирал старые газеты и тряпье, которые перерабатывались на картон и технический войлок для военных нужд. Пока Пинк и Чик находились в сборном лагере, все было не так плохо, мы беспокоились только о том, чтобы они не слишком напивались. Настоящие тревоги начались, лишь когда их отправили в Европу.
До этого, однако, их отпустили на побывку домой, и их приезд мы отметили в кафе «Пекин», а оттуда перебрались в «Скалистые горы», где заказали по порции «Шона О» и несколько бутылок красного вина, но веселье не клеилось. Наши с Виппи Берд мужья уходили на войну, а мы с Пинком все еще были в трауре. За день до его отъезда я отвела Пинка на могилу Мэйберд, и мы долго молча сидели на траве, взявшись за руки, и я знала, что его терзает печаль, но он был не из тех, кто это показывает. Потом мы приобрели небольшой надгробный камень с изображением агнца. Я специально ждала приезда Пинка, чтобы мы могли выбрать его вместе. Пинк сам оформил заказ на надпись, потому что я была так подавлена, что не могла произнести имя Мэйберд вслух. Пока Пинк улаживал дела в конторе, я, сцепив руки, сидела на скамейке снаружи и старалась не разрыдаться. Камень установили уже после его отъезда, и, увидев надпись: «МЭЙБЕРД ЭФФА ВАРСКО«, я все-таки дала волю слезам. Поскольку я никогда не носила второго имени, я и не подумала дать его своей дочери, но Пинк вот догадался и назвал ее моим именем, благослови его за это господь.
Мы с Виппи Берд не знали, куда их отправили, писать об этом запрещалось, военная цензура проверяла все письма, но мы узнали об этом от Мэй-Анны, которая случайно встретила их в Северной Африке во время одного из фронтовых концертов.
К тому времени Мэй-Анна вошла в число самых ярких звезд голливудского небосклона и среди актеров студии «Уорнер Бразерс» занимала одно из первых мест по доходам, которые приносила своей студии. Мы с Виппи Берд как-то сказали ей, что, постоянно выступая в ролях бандитских марух, она может наскучить публике, но она ответила, что это амплуа приносит фирме стабильные доходы и ее наниматели пока что не собираются ничего менять.
Действительно, что касается внимания публики и кассовых сборов, то тут все было в порядке: каждый фильм с ее участием становился блокбастером, и миллионы людей приходили посмотреть, как она пьет мартини в коктейль-баре, сталкивает гангстеров в шахту лифта или погибает сама.
Любой ее следующий фильм был почти точным повторением предыдущего, и всегда было понятно, что произойдет в следующую минуту. Все они начинались с того, что она работала в ночном клубе, и в каждом из них присутствовала сцена, где она уходила вдаль по темной улице, освещенной только вспышками неоновой рекламы. Потом она бежала, кто-то преследовал ее, и стук ее каблучков становился все тише и тише, а сама она исчезала в тумане. Неоднократно повторялись сцены, где она в одиночестве неподвижно стояла на вершине холма, молча глядя в сторону океана, при этом туман клубился вокруг нее, а ее белое платье развевалось на ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Пинк так и не увидал нашу дочь живой и ни разу не подержал ее в своих больших руках, и это осталось моей печалью на всю жизнь. Перед самым ее концом доктор распорядился принести ее мне, и, лежа в постели, я держала ее на руках, а Виппи Берд сидела рядом со мной, и медсестра ждала у окна, но так тихо, что я про нее совсем забыла. В больнице по военному времени не хватало рабочих рук, но медсестра до последней секунды жизни моей крошки никуда не уходила и даже дала мне подержать ее еще чуть-чуть, а потом взяла из моих рук, словно живую, и сказала мне: «Господь прибрал ее, миссис Варско».
По словам Чика, он думал, что Пинк сойдет с ума от горя. Пинк сказал, что должен быть со мной, пусть хоть на похоронах, но начальство отказалось его отпускать, и он хотел уже уйти в самоволку, но Чик втолковал ему, что так он не успеет никуда добраться, а очень быстро окажется в тюрьме, и никому от этого не будет легче.
Пинк ругал себя за то, что ушел в армию, когда ему следовало быть дома, хотя никто не мог позаботиться обо мне лучше, чем Виппи Берд. Но в этой беде никто – ни он, ни она – не были в состоянии ничем мне помочь.
На похоронах были только самые близкие. Малютка Мэйберд лежала в своем крохотном гробике, как маленький ангелок, завернутая в саван из розового шелка. И гроб, и саван заказала Мэй-Анна, и она же дала Свиному Рылу денег на свечи, хотя Виппи Берд сказала, что свечи сейчас ни к чему, ведь души таких младенцев отправляются прямо в рай. Виппи Берд сказала, что свечи были нужны самой Мэй-Анне, потому что в этот момент она сама ближе всего была к материнству.
Вернувшись домой с кладбища, я села в гостиной в кресло-качалку, маленький Мун забрался ко мне на колени и сказал: «Я люблю тебя, тетя Эффа Коммандер», – и заснул у меня на руках. То, что он был у нас с Виппи Берд один на двоих, поддерживало меня, и Пинк тоже сумел пережить наше горе и чуть позже сказал мне, что у нас с ним будут еще дети, но это так и не осуществилось.
Мэй-Анна никогда не забывала Мэйберд, и с тех пор каждый год в одной из бьюттских газет в разделе «В память почивших» в день смерти Мэйберд появлялось несколько слов: «В память дорогой Мэйберд, ушедшей безвременно. Помним, скорбим. МАК» .
12
В день, когда наши ребята отправились в Европу на транспортном судне, Виппи Берд припомнила ту давнюю схватку на плотах – тогда, когда мы были еще детьми. «Бастер и Стеннер Свиное Рыло были сильнее всех остальных ребят, и ни тот, ни другой не пошли в армию. Забавно, ты не находишь?» – спросила она. Конечно, мы ни в чем не винили Бастера, но нам было странно, что федеральное правительство рассматривает чтение молитв и махание кадилом как «отрасль, важную для национальной обороны».
Я не исключаю, что молиться действительно необходимо, но по крайней мере нам с Виппи Берд для этого не нужен никто другой, кроме нас самих, а тем более такой посредник между нами и богом, как Свиное Рыло. Мы с Виппи Берд вознесли достаточно молитв за Пинка, Чика и всех солдат – наших земляков. Но наш вклад в победу не исчерпывался одними молитвами, еще мы собирали продуктовые посылки для солдат и принимали участие в посадке деревьев в Саду Победы, а Мун вместе с другими школьниками собирал старые газеты и тряпье, которые перерабатывались на картон и технический войлок для военных нужд. Пока Пинк и Чик находились в сборном лагере, все было не так плохо, мы беспокоились только о том, чтобы они не слишком напивались. Настоящие тревоги начались, лишь когда их отправили в Европу.
До этого, однако, их отпустили на побывку домой, и их приезд мы отметили в кафе «Пекин», а оттуда перебрались в «Скалистые горы», где заказали по порции «Шона О» и несколько бутылок красного вина, но веселье не клеилось. Наши с Виппи Берд мужья уходили на войну, а мы с Пинком все еще были в трауре. За день до его отъезда я отвела Пинка на могилу Мэйберд, и мы долго молча сидели на траве, взявшись за руки, и я знала, что его терзает печаль, но он был не из тех, кто это показывает. Потом мы приобрели небольшой надгробный камень с изображением агнца. Я специально ждала приезда Пинка, чтобы мы могли выбрать его вместе. Пинк сам оформил заказ на надпись, потому что я была так подавлена, что не могла произнести имя Мэйберд вслух. Пока Пинк улаживал дела в конторе, я, сцепив руки, сидела на скамейке снаружи и старалась не разрыдаться. Камень установили уже после его отъезда, и, увидев надпись: «МЭЙБЕРД ЭФФА ВАРСКО«, я все-таки дала волю слезам. Поскольку я никогда не носила второго имени, я и не подумала дать его своей дочери, но Пинк вот догадался и назвал ее моим именем, благослови его за это господь.
Мы с Виппи Берд не знали, куда их отправили, писать об этом запрещалось, военная цензура проверяла все письма, но мы узнали об этом от Мэй-Анны, которая случайно встретила их в Северной Африке во время одного из фронтовых концертов.
К тому времени Мэй-Анна вошла в число самых ярких звезд голливудского небосклона и среди актеров студии «Уорнер Бразерс» занимала одно из первых мест по доходам, которые приносила своей студии. Мы с Виппи Берд как-то сказали ей, что, постоянно выступая в ролях бандитских марух, она может наскучить публике, но она ответила, что это амплуа приносит фирме стабильные доходы и ее наниматели пока что не собираются ничего менять.
Действительно, что касается внимания публики и кассовых сборов, то тут все было в порядке: каждый фильм с ее участием становился блокбастером, и миллионы людей приходили посмотреть, как она пьет мартини в коктейль-баре, сталкивает гангстеров в шахту лифта или погибает сама.
Любой ее следующий фильм был почти точным повторением предыдущего, и всегда было понятно, что произойдет в следующую минуту. Все они начинались с того, что она работала в ночном клубе, и в каждом из них присутствовала сцена, где она уходила вдаль по темной улице, освещенной только вспышками неоновой рекламы. Потом она бежала, кто-то преследовал ее, и стук ее каблучков становился все тише и тише, а сама она исчезала в тумане. Неоднократно повторялись сцены, где она в одиночестве неподвижно стояла на вершине холма, молча глядя в сторону океана, при этом туман клубился вокруг нее, а ее белое платье развевалось на ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75