— А зачем они вообще им понадобились?
— Ты видел нутрий? — спросил Тероян. — Эти твари жрут любое мясо, без разбора. А может быть, они, извини — самому тошно, проворачивают его в фарш и добавляют в пирожки.
— Слава богу, что мы там не ужинали, — Юнгов вновь передернулся. У них обоих вертелся один и тот же вопрос, но никто не решался задать его первым. Они не смотрели друг на друга. Георгий следил за закипающей водой, а Тим сосредоточенно курил.
— Но… откуда они берут этот… страшный корм? — спросил все же Юнгов. — Неужели… живые люди?
— Не исключено. Но, возможно, уже мертвые. Тут есть какая-то цепочка. Если мы вызовем Карпатова, он оборвет ее. А я располагаю кое-какой информацией. И мне надо подумать.
— Люди, совершающие подобное, способны на все, — заметил Юнгов.
— Квазимодо?
— Да. Именно это я и имел в виду. Ладно, пошли пить кофе.
Жора взял поднос, толкнул ногой дверь и вошел в комнату. Тероян последовал за ним. В полном молчании, сосредоточенно, они выпили по чашке. Разговаривать не хотелось. Слишком тяжело дались им последние полтора часа.
— Ну все, пойду прилягу, — сказал Юнгов. Тим лишь слабо махнул ему рукой. Глория также ушла в соседнюю комнату, а Тероян отнес пустой кофейник с чашками на кухню, вымыл их и уселся за столик. Он достал из кармана блокнот с авторучкой и написал на чистом листке всего одно слово: «Квазимодо». Затем поставил вопросительный знак и провел жирную черту. А ниже, в столбик, записал следующее:
«Хашиги.
Алекс — хозяин харчевни.
Его сыновья.
Серый и мотоциклисты.
Мавр.
Неизвестный Юра».
Подумав немного, Тероян добавил еще одно имя: «Гуркин». Потом поставил точку и откинулся на спинку стула. Каждый из них мог оказаться Квазимодо. Почти у каждого из них были физические изъяны или психические отклонения. У Хашиги — лицевой парез, Алекс — косоглазый, его сыновья — вообще дебилы, Серый с мотоциклистами, судя по всему, какая-то секта сатанистов, Мавр — с пигментированной кожей, и все они купаются в крови. Оставался загадочный Юра и Гуркин, но и у журналиста, который сам признался, что Квазимодо следовало бы выдумать, акушерка при родах сплющила щипцами кости черепа. Но возможно, есть еще кто-то, ускользнувший от внимания Терояна. Он где-то рядом, возле него и Глории. Потянув за ниточку, распутывая этот клубок, Тим уже наткнулся на следы страшного преступления на постоялом дворе. А что ожидает его впереди? Какие еще картины откроются ему в бездне человеческого падения? На мрачном дне безумия? Он не знал, но отступать уже было поздно. Тероян спрятал блокнот, вернулся в комнату и прилег на кушетку. За окном начинал подниматься рассвет.
Утром его разбудил осторожный стук в дверь.
— Ну входи, входи! — крикнул он Жоре. Юнгов вошел посвежевший, благоухающий, успевший уже побриться и принять душ.
— Какие планы? — спросил он.
— Поедем домой.
— Нет, что будешь предпринимать дальше?
— Теперь пора раскручивать мотоциклистов. Но без Влада мне не обойтись.
— Не забудь и обо мне. Держи меня в курсе всего. Когда мы доберемся до Квазимодо, я напишу классный материал.
— Все вы, журналисты, одинаковы. Вам бы лишь за сенсацию уцепиться. Оставь это для Гуркина.
— Перебьется. Ладно, Лариса нажарила целую сковороду печенки, несет сюда, — переменил тему Юнгов. — Не знаю, как ты, но я, после того, что ты мне рассказал, есть не могу.
— А я позавтракаю, — пожал плечами Тероян. — Не умирать же теперь с голоду? Жизнь продолжается.
— Тогда буди Глорию.
— Я уже встала, — послышалось за дверью в соседнюю комнату и на пороге появилась девушка. — Тим прав. Жизнь не кончается и будет продолжаться даже тогда, когда мы умрем. Хотя бы в наших детях.
— Вот так помидор! — усмехнулся Юнгов. — У вас же нет детей.
— Но это не значит, что их и не будет.
— А вам бы очень хотелось их иметь?
— Да, — чуть смущенно ответила Глория. Жора перевел взгляд на Терояна, но и тот отчего-то смутился, отвернувшись к окну: там, по дорожке шла Лариса, держа в здоровой руке накрытую крышкой сковороду, а левой прижимая к груди батон хлеба в целлофановом пакете.
— Ну, старайтесь, — махнул рукой Жора. — Бог в помощь! Он познакомил вошедшую сестру с Глорией, и две женщины окинули друг друга внимательными взглядами. Терояну почудилось, что какая-то невидимая искра вспыхнула между ними, словно соприкоснулись два оголенных провода.
— Как спали, милая? — любезно осведомилась Лариса, играя улыбкой.
— Спасибо, все было очень мягко, — также вежливо ответила Глория. Но глаза ее пристально следили за каждым движением Ларисы, оставаясь серьезными. Они обе изучали друг друга. «Может быть, они почувствовали что-то родственное?» — подумал Тероян. Или же, наоборот, отчуждение, скрытую угрозу? Трудно разобраться в женских симпатиях и неприязни.
— Салфет вашей милости! — вычурно произнес Юнгов. — Прошу к столу.
Завтракали только Тим и Глория, а брат с сестрой лишь сидели рядом, обмениваясь незначительными фразами. Через полчаса гости попрощались, и «Жигули» выехали из Бермудского треугольника, взяв курс на Москву.
— Мне показалось, вы как-то странно глядели на Ларису, — сказал Тероян, выруливая на Ярославское шоссе. — В чем дело?
— Это было заметно? — спросила девушка. — Извините. Но в ней есть какая-то магнетическая сила. Притягивающая к себе. Не знаю почему, но мне стало боязно. Будто я осталась с нею наедине, а у нее в руках спички — и мое платье может вспыхнуть от ее желания.
— Глупости, — возразил Тим. — Вы делаете из Лары салемскую ведьму, а она просто несчастный человек. И очень добрый.
— Не скажите. Нам, женщинам, проще чувствовать друг друга. Кроме того, моя интуиция сейчас крайне обострена. Верите ли, но я, сама того не желая, словно бы ощущаю идущие от людей волны — добрые или злые. Их трудно скрыть. Вот ваш друг, например, также пытается что-то замаскировать. Как пирог с совсем другой начинкой.
— Георгий Юнгов?
— Нет, я имела в виду иного, того, с кем мы встречались вечером.
— Влад Шелешев, — подсказал Тероян.
— Да-да. У него что-то лежит на душе, какая-то страшная тяжесть. И его взгляд… Мне хотелось поскорее остаться одной. Или с вами.
Тероян молча слушал ее откровения. В сущности, что он знал о жизни своих друзей, того же Влада? В последние годы каждый шел своим путем, жил сам по себе, а школа вспоминалась, как далекое и смешное детство. Когда они встречались, то только и слышалось за столом: «пас», «вист», «мизер», «семь пик» и тому подобное. Какие структурные, кристаллические изменения произошли в их душах? Какие тайны лежали тяжелым гнетом на дне их?
— У Влада весьма специфическая профессия, — произнес он. — Которая держит его в постоянном напряжении. На так называемой внутренней дрожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58