— Ладно, — согласился Тероян, вешая трубку. Но далеко отойти от телефона ему не удалось. На сей раз звонил Влад Шелешев, и разговор был краток. Он лишь как-то туманно сообщил, что тот район находится под чужим влиянием, но мотоциклистов ищут, а хозяина харчевни вскоре начнут тихонько простукивать. И все. «Никто ничего толком не объяснит», — подумал Тероян, но все равно был рад всем трем звонкам своих старых приятелей. Видно, осталось еще между ними что-то помимо преферанса… Он посмотрел на часы пора было ехать к Юнгову на дачу, на Тайнинскую.
Тероян поднялся и постучал в комнату Глории.
— Нельзя! — услышал он ее голос. Пришлось ждать минут пять, прежде чем она вышла, одетая в те темно-вишневые брючки и кремовую блузку. Все сидело отлично и подчеркивало что надо. Терояну захотелось сделать ей какой-нибудь комплимент, но он не нашел ничего лучшего, чем сказать:
— По-моему, ткань очень прочная.
Глория мило улыбнулась в ответ на эту нелепую фразу.
— Я ненадолго покидаю вас, — смущенно произнес Тероян. — Часиков до пяти. А вы никому не открывайте ни при каких обстоятельствах. И не подходите пока к телефону. Могу я оставить вас одну?
— Конечно, — сказала она. — Я знаю, что еда в холодильнике, а газовая плитка включается посредством зажигания спички. Спичка — это такая маленькая палочка…
— Ну хорошо, хорошо, — остановил ее Тим, поднимая обе руки. — Будьте снисходительны. Да, вот еще что. Вечером мы приглашены в гости. В форму одежды почему-то входят очки, — он достал их из ящика и протянул девушке. Ну-ка, примерьте.
Она послушно нацепила их на нос, разом преобразившись в глуповатую классную даму.
— Но я же ничегошеньки не вижу! — возмутилась Глория.
— Тогда снимите и выбросьте в окно. Явимся без очков. Скрывать за ними такие чудесные, синие глаза — измена Родине, — этот комплимент, вырвавшийся как-то сам собой, прозвучал уже несколько лучше. А у Терояна сразу отлегло от сердца, когда он подумал, что сумочка с ее неприятным содержимым, все же, очевидно, не ее. Он еще раз взглянул на Глорию, которая, словно позабыв о нем, стояла перед зеркалом, поворачиваясь гибкой талией, и чувствовала себя здесь, как дома.
Глава четвертая
РАЗВЕДКА
Дачный поселок, где в летнее время жил Георгий Юнгов со своей сестрой Ларой, назывался почему-то Бермудским треугольником. Может быть, потому, что с высоты птичьего полета он имел именно эту геометрическую форму. Но люди здесь не исчезали бесследно вместе со своими дачами и время не останавливалось. Обитали тут журналисты, писатели, разные деятели культуры. Чистых бизнесменов не допускали, брезговали.
Тероян въехал через открытые ворота, мимо будки со сторожем, который его узнал и махнул рукой. Проехал по главной улице, свернул в боковую и еще двигался метров сто, а возле дома Юнгова, обнесенного металлической копьевидной решеткой, развернул «Жигули» и направил их через распахнутые створки, затормозив на участке, рядом с «Москвичом» своего школьного приятеля.
Но из машины выходить не стал. У Юнгова был огромный черный дог, большой «любитель» разных непрошеных гостей. Он признавал и слушался только своих хозяев — Георгия и Лару, а ко всем остальным относился, как к смертельным врагам. За пределы участка дог не выбегал, а лежал где-нибудь за деревом или кустом, слившись с землей, и настороженно ждал — кто посмеет войти через открытые ворота. Никто и не входил, все знали его характер и силу клыков. Звали скверного дога — Стингер. У Юнгова вообще была странная привычка давать своим животным какие-то имена из оружейного арсенала. Жил у него еще белый кот БТР, Бетеэрчик, нрава доброго и ласкового; два попугая, один — Птурс, другой — Нурс, тут он отдал дань отечественным ракетам; черепаха Трайдент и множество рыбок в аквариумах, которые, наверное, также были всякими кольтами, винчестерами или, на худой конец, просто стреляными гильзами. Зная, что едва он выйдет из машины, «выстрел» Стингера настигнет его, Тероян просигналил пару раз. Штора за одним из окон на втором этаже слегка отодвинулась, его заметили…
Дом Юнгова являл собой причудливое зрелище. Как, впрочем, и остальные дачи в этом Бермудском треугольнике, построенные по проектам самих же творческих деятелей: где-то стоял дом-гриб, где-то русский сказочный терем, а где-то любитель концептуализма установил некий черный квадрат, вернее куб, но издали, на фоне заходящего солнца, он виделся именно произведением Казимира Малевича, сошедшего с полотна. Здание же Юнгова представляло вросшую в землю атомную бомбу: оно было цилиндрической формы, с остроконечной, сливающейся со стенами крышей, с маленькими оконцами-бойницами, покрашено в темно-коричневый цвет и как-то угрожающе нацелено в самое небо, словно готово было в любую секунду — по желанию хозяина — оторваться от земли и поразить солнце. И тут сказалась какая-то необъяснимая тяга Георгия к оружию, хотя все его профессии были сугубо мирными, если не считать службу в армии, когда ему пришлось на два года оставить сестру одну. До этого и после они всегда были вместе.
Родители их погибли очень рано, когда Жоре было одиннадцать лет, а его младшей сестре — пять. Произошел трагический случай: они уснули в машине, в которой работал двигатель, а выхлопные газы поступали в салон. Самоубийство? Очевидно, так оно и было, хотя никаких видимых причин для этого не существовало. Кроме, возможно, одной: кому-то из своих друзей отец намекнул о размолвке и предстоящем, очевидно, разводе. Но тогда зачем уходить из жизни вместе? Или настолько сильна была их любовь, что они не смогли бы выдержать разлуки друг с другом? Следствие так и не прояснило эту печальную историю двух любящих людей, покинувших мир в расцвете лет. А Жору и Лару взял к себе на воспитание их дядя, и они росли в его доме, не чувствуя ни в чем ущерба, но часто вспоминая своих родителей. Может быть, их ранняя смерть и сблизила так брата и сестру, спаяла их маленькие сердца, и они никогда уже больше не расставались. Конечно, у Георгия была своя жизнь — метания, поиски, женщины, карьера, а у Лары — своя: тихая, незаметная, почти одинокая, но она как бы всюду следовала тенью за своим братом, и в его переездах с места на место, и в его поступках, посильно выполняя ту или иную работу. Лара была инвалидом с детства: у нее была сухая рука, левая, так называемая «заячья лапка». Из-за этой ущербности, сухорукости у нее и развились некие комплексы, расстраивающие порой сознание, вялотекущие, погружающие ее в апатичное состояние. И раза два в году, чаще всего весной, осенью, она отправлялась на лечение в санаторий на три-четыре недели, где вновь набиралась сил и возвращалась в жизнь, к брату, вполне здоровой и способной всячески заботиться о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58