Игорь человек осторожный; и, возвращаясь к признанию Красильникова о совершенном преступлении, я лишний раз убедился, что с его стороны признание - совсем неглупый, а возможно, и единственно правильный ход. Во-первых, доказательства его вины слишком серьезны, чтобы пренебрегать ими, а во-вторых, как шахматист, сознательно идущий на жертву фигуры, он пошел на это из стратегических соображений - признался в малом, чтобы скрыть большое. Правильность такого вывода косвенно подтверждало и то, что с его признанием наша работа усложнилась. "Легенда" о неосторожно совершенном убийстве была настолько складной, глубоко продуманной, что, явив нам будто бы четкую картину происшедшего, не приблизила к истине ни на шаг.
- Я виноват, - "изливал душу" Красильников. - Мне ужасно неприятно, что все так получилось, но, гражданин следователь, войдите в мое положение: мы с Жорой много выпили, что называется, до чертиков, поневоле потеряешь контроль над собой, не только про газ, но и как зовут не вспомнишь.
- Ближе к делу, Красильников, - попросил я, - ближе к делу.
Это был период, когда мне уже удавалось отсеивать из его речей крупицы правды. Не всегда, но удавалось. "Потеря контроля над собой" явно относилась к области фантастики.
- Значит, как было, - ни капли не смутившись, продолжал он. Волонтир позвал меня к себе. Я пришел с бутылкой водки, у него тоже была бутылка "Экстры". Сидели выпивали. Потом вижу, он уже буквально с ног валится, из-за стола подняться не может. Дотащил я его до дивана, уложил и сам собрался уходить, да черт дернул - захотелось чаю попить: выпью, думаю, тут чашечку, чтобы дома жену не будить. Подошел к плите, открыл конфорку, а спичек под рукой не оказалось - ведь некурящий. Нашел в комнате коробок. Вернулся к плите, открыл другую конфорку - про ту, первую, видно, забыл начисто, - чиркнул спичкой, она не зажглась, сера отлетела. Я в коробок, а он пустой, в нем всего одна спичка и была. Ну, разозлился я, опять по комнате стал искать. Не нашел. Смотрю на часы, а на них уже два часа ночи. Пора, думаю, домой бежать. Ну и побежал, а про газ-то и забыл. Что значит выпивший! Такое только спьяну могло случиться. И ведь не пил никогда водки этой проклятой в таких количествах. Шутка ли больше бутылки в себя влил. У кого мозги не затуманятся...
Он продолжал в том же духе и, если бы я не остановил, пожалуй, перешел бы на актуальную тему о вреде алкоголя.
- Коробок куда дели?
Я понимал, что пустой коробок тоже миф, но интересно было, как он выкрутится. Я, что называется, накапливал опыт общения.
- Затерялся где-то, - бойко ответил Красильников. - Может, даже захватил с собой, а по дороге выбросил.
Его самообладанию можно было позавидовать.
- В доме Георгия Васильевича, на полке, в метре от газовой плиты, мы обнаружили около четырех десятков коробок спичек, - сказал я, собственно, уже не сомневаясь, какой услышу ответ.
- Чужой дом, как и чужая семья, - потемки, - ответствовал Красильников. - Трезвый я бы тоже нашел. Да и чай, если б был трезвый, вряд ли стал разогревать.
Довод сколь простой, столь и лишенный намека на правду: спички лежали на виду, их невозможно было не заметить. Честное слово, по мне, лучше бы он продолжал отпираться.
- Куда вы дели пустую бутылку от "Пшеничной", которую принесли с собой?
- Это уже когда выпили? - уточнил Игорь. - Отнес домой. Думал, может понадобиться в хозяйстве. Она литровая, удобно подсолнечное масло держать.
- А бутылку из-под "Экстры"? Ведь обе пустые бутылки вы унесли с собой.
- А зачем их оставлять?
- Отвечайте на вопрос: куда вы ее дели?
- Вы же сами показывали снимки, на них все видно - бросил в пустующий дом, в окно.
- Зачем?
- А черт его знает, - простодушно улыбнулся он: мол, судите меня, виноват, но такой уж я бестолковый человек. - Знал бы, что так обернется, конечно, оставил бы на столе. Прихватил случайно, с каждым может случиться...
Сделав сноску на скудность материалов, которыми я располагал в то время, можно понять двойственность моего положения: я чувствовал, что в объяснениях Красильникова нет ни слова правды, но доказать этого не мог. Еще не мог: на любой вопрос был готов заранее продуманный, тщательно взвешенный ответ. Да, следует признать, что в те дни у меня было слишком мало фактов, и с этим приходилось считаться.
- Следы пальцев на ручках плиты вы тоже случайно стерли? - спросил я. - Или холодно было, и надели перчатки?
Он посмотрел на меня с укоризной, будто упрекая в неуместном в данной ситуации легкомыслии.
- А это уж вам лучше знать - вы специалисты, вам и карты в руки.
- Но ведь вы брались за ручки?
- Брался... - Он изобразил глубокую задумчивость. - Ума не приложу... Смазались, наверно?
- Да нет, не смазались. На пластмассе отпечатался рисунок ткани, следы которой были уничтожены.
- А вы не ошиблись? Может быть, отпечатки есть, а вы не заметили...
- Нет отпечатков. - Я намеренно давал ему выговориться.
Он сделал недоумевающие глаза:
- Ну, не знаю, не знаю...
Странно, что не добавил ставшее привычным: "Ну, стер следы - пьян был, с каждым может случиться".
Я прекрасно понимал, что следы пальцев стер не кто иной, как Красильников. Понимал и то, что сейчас он страшно жалеет об этом, ведь отсутствие отпечатков подтверждало первоначальную версию, которую он приготовил заранее, зато явно противоречило второй. Теперь, когда собранные нами улики вынудили его признаться, что у Волонтира он был, что брался за ручки газовой плиты, эта деталь работала против него.
Красильникова увели в камеру, а я сидел и, признаться, чувствовал себя растерянным. Слабость моего подследственного была очевидной, только вот ясности это не прибавило, а мне нужна была ясность.
Примерно то же ощущение возникло у меня часом позже, когда стали известны результаты эксгумации трупа Щетинниковой. Не стану говорить, какие мысли роились в моей голове накануне, но заключение о том, что Нина Ивановна умерла от приступа стенокардии, свидетельствовало, что ее смерть не имела отношения к делу, во всяком случае, прямого.
Сотниченко установил, что старушка - ей было семьдесят два - жила одиноко, родственников не имела, последние годы никуда не выезжала, никого у себя не принимала и в гости никуда не ходила. В рапорте инспектора преобладала частица "не", и лишь когда речь пошла о здоровье Нины Ивановны, сведения стали разнообразнее: на здоровье Щетинникова жаловалась постоянно, в поликлинике хранилась двухтомная история ее болезни. В числе недугов ревматизм, люмбаго, гастрит, приступы радикулита, простуды и, наконец, сердце...
Так, не успев обрасти уликами, рухнула еще одна версия, выскользнула из рук еще одна ниточка, а их и без того было не слишком много.
"Где пресловутые зацепки? - спрашивал я себя вечером, сидя на кухне и невпопад отвечая на вопросы жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59