Они подходили, молча стояли надо мной и так же молча уходили. А я даже не всегда знал, кто это был.
И если поначалу я их всех жалел, то теперь я жалел только самого себя. И если поначалу я пугался этих снов, то теперь они мне просто-напросто до чёртиков надоели своим однообразием. Сегодня, ещё ложась спать, я твёрдо решил обязательно покончить с этим. И дал себе честное слово, что покончу. И вот я опять барахтаюсь в болоте и никак не могу набраться храбрости и прекратить трепыхаться, чтобы выполнить обещание, данное самому себе, и покончить с этим.
Я чувствую, что скоро мне зачем-то надо будет просыпаться, а я так и не решился. Наконец набираю полные лёгкие воздуха, закрываю глаза, опускаю руки под чёрную тягучую воду, и тут меня кто-то хватает за плечо и тащит обратно, вверх. Я отчаянно и возмущённо вырываюсь, пытаюсь стряхнуть эту твёрдую руку, но она неумолимо тянет меня наверх.
Я выныриваю из болотной грязи и, хватая ртом воздух, понимаю, что я проснулся. И почему-то никак не могу вдохнуть так необходимый мне глоток воздуха. И окончательно просыпаюсь, потому что осознаю, что не могу вдохнуть воздух потому, что кто-то заткнул мне ладонью рот. Я пугаюсь, что сейчас задохнусь и пытаюсь укусить эту твёрдую, как доска, ладонь.
Кто-то, невидимый в темноте, приглушённо вскрикивает, отпускает ладонь, я судорожно глотаю разинутым ртом воздух, лихорадочно раздумывая, стоит ли кричать? Мои сомнения разрешает засунутый мне в рот твёрдый предмет, ощупав который языком я понимаю, что это ни что иное, как пистолет. Ну что же, весомый аргумент в пользу тишины.
- Успокоился? - раздается надо мной тихий голос.
- Тебе бы так успокоиться, - думаю я про себя, но поскольку сказать не могу, то просто киваю усердно головой.
- Смотри, закричишь, - сразу же пристрелю. Понял?
Я опять киваю головой, как китайский фарфоровый болванчик. Ствол пистолета медленно вытаскивают у меня изо рта, и я облегчённо вздыхаю.
- Только тихо! - ещё раз предупреждает меня невидимка. - Я - Соколик. Не узнал меня по голосу?
- Не узнал, - честно признаюсь я.
- А я вот проходил мимо, дай, думаю, зайду к приятелю, посмотрю, как он тут. А то всё только по телефону общаемся, надо хотя бы в лицо друг другу посмотреть.
Я хотел сказать, что в такой темноте это мало результативно, но промолчал, предоставив ему вести разговор самому.
- Значит так, - не дожидаясь моего ответа, говорит Соколик. - Я не буду ходить вокруг да около, скажу всё напрямик. Возможно, я ошибаюсь, буду счастлив, если это так, но лично мне кажется, что ты очень заинтересован в смерти своего сына.
Я делаю попытку возмутиться, но он зажимает мне рот, приложив к губам ствол пистолета.
- Молчи! В соседней комнате охрана. Учти, что первая пуля - твоя. И не вякай. Я не судья, я сказал только то, что мне кажется. Думаю, следствие само разберётся. А мне очень нужны деньги, те самые, за которые ты меня так жестоко подставил. Что - думал, что и меня и сына убьют? Молчи! Где деньги?
- Деньги здесь. Но где мой сын? - отвечаю я громким шёпотом.
- Тебе придётся поверить мне на слово. И я меняю условия. Сначала ты отдаёшь мне деньги, а потом я отпускаю твоего сына.
- А где гарантии?
- В часовой мастерской, - фыркает Соколик. - Нет гарантий. Но и выбора у тебя тоже нет. Ты отдаёшь мне деньги, а я, поскольку не верю тебе, передаю твоего сына ментам. На всякий случай, чтобы с ним ничего по дороге домой не случилось.
- Но если ты думаешь, что я хотел убить его, то почему возвращаешь мне его?
- Да потому, что если даже на тебя сейчас ничего не найдут, то после ты не сможешь повторить такую попытку. В любом твоём действии против сына, как бы ты его не обставил, будут подозревать в первую очередь тебя. Так что тебе придётся его поберечь. И хватит бесед. Давай деньги, и я пойду. Мне ещё поспать надо.
- Как же ты сюда попал? В соседних комнатах полно охраны.
- Я же говорил, что был не последним учеником. В окно.
- Но ведь здесь...
- Этаж - это мои проблемы. И как я проник - тоже мои. А вот твои проблемы - отдать мне деньги. Итак?
Я наклонился, пошарил рукой под тахтой и достал чемоданчик, который так и лежал там с самой злополучной субботы.
- Я могу не считать? - спросил он.
- А какой мне смысл тебя обманывать? - устало вздохнул я. - Ты же будешь иметь возможность всё проверить. Когда я смогу увидеть своего сына?
- Если твой чемоданчик без фокусов, то завтра к вечеру сын будет с тобой. И я очень хотел бы ошибиться по твоему поводу. Мы больше не увидимся, прощай. Но учти, я постараюсь в будущем проследить за судьбой мальчика. И если с ним что-то случится, смотри, твоим судом буду я. Постарайся не шуметь после того, как я тебя покину, минуты три-четыре хотя бы. Понял?
Я уже привычно кивнул головой. На меня неожиданно напала жуткая апатия. Я сидел на тахте в какой-то прострации, наблюдая как Соколик тенью метнулся к окну, и исчез, словно его и не было в этой комнате. Я даже подумал, что мне просто приснился новый сон, но тут же сообразил, что не сплю. Молча посидел на тахте, потом подошёл к окну, чтобы закрыть его, и увидел на подоконнике маленький якорёк, с острыми крючками, который впился в подоконник, а от этого якорька уходил вниз, в холодную и мокрую темноту тонкий капроновый шнур. Я намотал его на якорёк и закрыл окно. Потом сел с ногами на тахту, закинув якорёк под неё, и сидел до самого утра так, глядя в задернутое шторой окно, подложив под спину подушку.
Я сидел и просто смотрел. Никаких мыслей у меня не было. Я ничего не чувствовал, мне было как-то всё безразлично. Завтра... Нет, уже сегодня всё кончится. Боже мой, как я устал. Как я устал. Мне даже было всё равно, как всё закончится. Лишь бы закончилось. Сил у меня ни на что не было.
Так сидя я и задремал. И впервые за все эти дни мне больше не снился этот мерзкий сон.
Потихоньку я сполз с подушки, свернулся калачиком, забился под одеяло и уснул совершенно счастливый оттого, что мне впервые за несколько последних длинных дней и ночей ровным счётом ничего не снилось.
Спал я, судя по всему, долго, потому что проснулся от пронзительного телефонного звонка. Я потянулся, не сразу вспомнив, что произошло ночью, а вспомнив, усомнился: было ли это? За дверью осторожно кашлянули основательно осточертевшие мне за это время охранники. Я все эти дни жил, ощущая себя куклой в витрине универмага, которую выставили, беспомощную, на всеобщее обозрение и обсуждение, лишив её права голоса.
Телефон звонил, не переставая. Я проигнорировал его, всё ещё пытаясь уточнить для себя, приснилась мне эта фантастическая встреча с Соколиком, или она была на самом деле.
Телефон, наконец, заткнулся, кто-то из охранников, устав натужно кашлять, решился сам взять трубку. А я полез под тахту, шаря там в темноте рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
И если поначалу я их всех жалел, то теперь я жалел только самого себя. И если поначалу я пугался этих снов, то теперь они мне просто-напросто до чёртиков надоели своим однообразием. Сегодня, ещё ложась спать, я твёрдо решил обязательно покончить с этим. И дал себе честное слово, что покончу. И вот я опять барахтаюсь в болоте и никак не могу набраться храбрости и прекратить трепыхаться, чтобы выполнить обещание, данное самому себе, и покончить с этим.
Я чувствую, что скоро мне зачем-то надо будет просыпаться, а я так и не решился. Наконец набираю полные лёгкие воздуха, закрываю глаза, опускаю руки под чёрную тягучую воду, и тут меня кто-то хватает за плечо и тащит обратно, вверх. Я отчаянно и возмущённо вырываюсь, пытаюсь стряхнуть эту твёрдую руку, но она неумолимо тянет меня наверх.
Я выныриваю из болотной грязи и, хватая ртом воздух, понимаю, что я проснулся. И почему-то никак не могу вдохнуть так необходимый мне глоток воздуха. И окончательно просыпаюсь, потому что осознаю, что не могу вдохнуть воздух потому, что кто-то заткнул мне ладонью рот. Я пугаюсь, что сейчас задохнусь и пытаюсь укусить эту твёрдую, как доска, ладонь.
Кто-то, невидимый в темноте, приглушённо вскрикивает, отпускает ладонь, я судорожно глотаю разинутым ртом воздух, лихорадочно раздумывая, стоит ли кричать? Мои сомнения разрешает засунутый мне в рот твёрдый предмет, ощупав который языком я понимаю, что это ни что иное, как пистолет. Ну что же, весомый аргумент в пользу тишины.
- Успокоился? - раздается надо мной тихий голос.
- Тебе бы так успокоиться, - думаю я про себя, но поскольку сказать не могу, то просто киваю усердно головой.
- Смотри, закричишь, - сразу же пристрелю. Понял?
Я опять киваю головой, как китайский фарфоровый болванчик. Ствол пистолета медленно вытаскивают у меня изо рта, и я облегчённо вздыхаю.
- Только тихо! - ещё раз предупреждает меня невидимка. - Я - Соколик. Не узнал меня по голосу?
- Не узнал, - честно признаюсь я.
- А я вот проходил мимо, дай, думаю, зайду к приятелю, посмотрю, как он тут. А то всё только по телефону общаемся, надо хотя бы в лицо друг другу посмотреть.
Я хотел сказать, что в такой темноте это мало результативно, но промолчал, предоставив ему вести разговор самому.
- Значит так, - не дожидаясь моего ответа, говорит Соколик. - Я не буду ходить вокруг да около, скажу всё напрямик. Возможно, я ошибаюсь, буду счастлив, если это так, но лично мне кажется, что ты очень заинтересован в смерти своего сына.
Я делаю попытку возмутиться, но он зажимает мне рот, приложив к губам ствол пистолета.
- Молчи! В соседней комнате охрана. Учти, что первая пуля - твоя. И не вякай. Я не судья, я сказал только то, что мне кажется. Думаю, следствие само разберётся. А мне очень нужны деньги, те самые, за которые ты меня так жестоко подставил. Что - думал, что и меня и сына убьют? Молчи! Где деньги?
- Деньги здесь. Но где мой сын? - отвечаю я громким шёпотом.
- Тебе придётся поверить мне на слово. И я меняю условия. Сначала ты отдаёшь мне деньги, а потом я отпускаю твоего сына.
- А где гарантии?
- В часовой мастерской, - фыркает Соколик. - Нет гарантий. Но и выбора у тебя тоже нет. Ты отдаёшь мне деньги, а я, поскольку не верю тебе, передаю твоего сына ментам. На всякий случай, чтобы с ним ничего по дороге домой не случилось.
- Но если ты думаешь, что я хотел убить его, то почему возвращаешь мне его?
- Да потому, что если даже на тебя сейчас ничего не найдут, то после ты не сможешь повторить такую попытку. В любом твоём действии против сына, как бы ты его не обставил, будут подозревать в первую очередь тебя. Так что тебе придётся его поберечь. И хватит бесед. Давай деньги, и я пойду. Мне ещё поспать надо.
- Как же ты сюда попал? В соседних комнатах полно охраны.
- Я же говорил, что был не последним учеником. В окно.
- Но ведь здесь...
- Этаж - это мои проблемы. И как я проник - тоже мои. А вот твои проблемы - отдать мне деньги. Итак?
Я наклонился, пошарил рукой под тахтой и достал чемоданчик, который так и лежал там с самой злополучной субботы.
- Я могу не считать? - спросил он.
- А какой мне смысл тебя обманывать? - устало вздохнул я. - Ты же будешь иметь возможность всё проверить. Когда я смогу увидеть своего сына?
- Если твой чемоданчик без фокусов, то завтра к вечеру сын будет с тобой. И я очень хотел бы ошибиться по твоему поводу. Мы больше не увидимся, прощай. Но учти, я постараюсь в будущем проследить за судьбой мальчика. И если с ним что-то случится, смотри, твоим судом буду я. Постарайся не шуметь после того, как я тебя покину, минуты три-четыре хотя бы. Понял?
Я уже привычно кивнул головой. На меня неожиданно напала жуткая апатия. Я сидел на тахте в какой-то прострации, наблюдая как Соколик тенью метнулся к окну, и исчез, словно его и не было в этой комнате. Я даже подумал, что мне просто приснился новый сон, но тут же сообразил, что не сплю. Молча посидел на тахте, потом подошёл к окну, чтобы закрыть его, и увидел на подоконнике маленький якорёк, с острыми крючками, который впился в подоконник, а от этого якорька уходил вниз, в холодную и мокрую темноту тонкий капроновый шнур. Я намотал его на якорёк и закрыл окно. Потом сел с ногами на тахту, закинув якорёк под неё, и сидел до самого утра так, глядя в задернутое шторой окно, подложив под спину подушку.
Я сидел и просто смотрел. Никаких мыслей у меня не было. Я ничего не чувствовал, мне было как-то всё безразлично. Завтра... Нет, уже сегодня всё кончится. Боже мой, как я устал. Как я устал. Мне даже было всё равно, как всё закончится. Лишь бы закончилось. Сил у меня ни на что не было.
Так сидя я и задремал. И впервые за все эти дни мне больше не снился этот мерзкий сон.
Потихоньку я сполз с подушки, свернулся калачиком, забился под одеяло и уснул совершенно счастливый оттого, что мне впервые за несколько последних длинных дней и ночей ровным счётом ничего не снилось.
Спал я, судя по всему, долго, потому что проснулся от пронзительного телефонного звонка. Я потянулся, не сразу вспомнив, что произошло ночью, а вспомнив, усомнился: было ли это? За дверью осторожно кашлянули основательно осточертевшие мне за это время охранники. Я все эти дни жил, ощущая себя куклой в витрине универмага, которую выставили, беспомощную, на всеобщее обозрение и обсуждение, лишив её права голоса.
Телефон звонил, не переставая. Я проигнорировал его, всё ещё пытаясь уточнить для себя, приснилась мне эта фантастическая встреча с Соколиком, или она была на самом деле.
Телефон, наконец, заткнулся, кто-то из охранников, устав натужно кашлять, решился сам взять трубку. А я полез под тахту, шаря там в темноте рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110