Он действительно мог видеть. И наверное не просто кое-что. Он не читает газет и у него нет телевизора. Он любит говорить, что в жизни всё совсем не так, как в газетах и по ящику, и что наблюдать жизнь и участвовать в ней гораздо интереснее, чем читать об этом, или смотреть про это чужими глазами.
- Рассказывай, Портной, что ты там видел.
- Сегодня утром приехали на машине несколько человек, с мальчиком. Здоровые такие парни в кожаных куртках. Человека три, четыре. Очень торопились, почти не оглядывались, быстро спустились в подвал. Один прихрамывал.
Потом один из них уехал на машине и вернулся уже на другой. Позже несколько раз выходили по одному и по два. Сейчас все на месте, если я не просмотрел.
- Да уж, ты бы просмотрел.
А дело-то керосином пахнет. Отставник не представляет себе, с кем и с чем столкнулся. Я-то был там. Три огромных подвала, соединённые между собой, в каждом подвале полным-полно закутков и комнат, всевозможных закоулков. Да если там мои старые знакомые, а быстро проникнуть в подвал могли только они, то про них я слышал, что они в своём воровском мире не последние люди стали.
И если у них за спиной несколько убийств, в том числе милиционеры, тогда сопротивляться они будут отчаянно. И мальчишку мы так или иначе не увидим. Нет, надо на что-то решаться. Я верил в сведения Портного, тем более что сам по некоторым приметам со многим был согласен. Нет, без помощи нам не обойтись. Я только никак не мог ни на что решиться окончательно.
- Я помог вам чем-то? - вывел меня из задумчивости осторожный голос Портного.
- Помог, Портной, помог, - ответил я рассеянно.
И тут впервые за всё время обратил внимание на то, что он всегда называл и называет меня на "вы", а я его на "ты", хотя он и старше меня. И ещё я вспомнил, что за всё время ни разу не слышал от Портного грубого слова, жалобы на соседей, обстоятельства, или жизнь. Он воспринимал жизнь как данность и с достоинством принимал всё, что бы она с ним ни вытворяла.
- Могу я от вас позвонить? - спросил я, впервые за много лет нашего знакомства назвав его на "вы".
- Ну разумеется, - понимающе улыбнулся Портной и вежливо удалился на кухню,
Гурген Окрошидзе.
Город Мытищи. Московская область.
Улица лётчика Бабушкина. Дом 4. У входа в подвал.
Пятница, 27 февраля.
19 часов 50 минут.
Когда мы ехали сюда, на четырёх машинах, набитых под завязку вооружёнными до зубов братками, я думал о странных превратностях и гримасах судьбы. Кто мог подумать лет десять назад, что я, учитель, сын и внук учителей, буду когда-нибудь ехать на кровавую разборку вместе с бандитами, которые считают меня за своего?
Всё перевернулось в этом обезумевшем мире с ног на голову. Господь либо проклял нас и лишил разума либо сам сошёл с ума. Он не оставляет никакого выбора. Сначала мне пришлось бежать из Сухуми, города, где я родился и вырос, города, в котором родились и выросли мои родители, где мы учили тех самых людей, которые теперь громили наши дома, вспомнив, что они - абхазы, а мы - грузины.
И почему-то они сразу стали нас ненавидеть. За что? Видит Бог, я хорошо учил, и всегда только хорошему. Но моего отца убили. А мы с трудом ушли по ущелью. Я шёл среди бесконечной вереницы наспех одетых людей, которые бросили всё, спасая свою жизнь. И я видел, как они гибли, как шли через заснеженные перевалы без тёплой одежды и без пищи.
Мы шли в Грузию, где я до этого был всего несколько раз. Но там нас, как оказалось никто не ждал. Нам посочувствовали, но жить было негде. Мне сказали, что я должен взять оружие и сам вернуть то, что у меня отобрали. И отомстить за отца. А что мне оставалось?
Я не знаю, кто победил в той войне. Я знаю только, что в реке Ингури вместо воды должна течь кровь, столько её было пролито. И я понял, что никогда не вернусь в Сухуми. Никогда не будет он больше моим домом. Дом, в котором соседи убивают твоего отца, не может быть твоим домом. Дом, в который ты сам пришёл с оружием, тоже не может быть твоим домом.
А потом был Тбилиси, был Гамсахурдиа, президент интеллигентной Грузии. Самое интеллектуальное правительство. И была чёрная гвардия Гамсахурдиа. И был голод, и не было света, не было воды и тепла. Но люди жили надеждой. А потом была гражданская война. И я понял, что нет Грузии. Как в один день не стало Советского Союза, а стали Россия, Грузия, Азербайджан и другие республики, так не стало и Грузии.
Мы стали грузинами, абхазами, звиадистами. И прав был всегда тот, у кого в руках автомат.
Я уехал. И меня прибило в Москву. Тут я надеялся устроиться на работу, но оказался лицом кавказской национальности. Меня по несколько раз на день останавливали на улицах милиционеры и проверяли документы. А уж чего я наслушался при этих проверках!
О работе же не могло быть и речи. В Москве своих безработных учителей было навалом. Я уже думал уезжать обратно, не зная, как буду кормить мать, но на вокзале ко мне подошли два грузина, с одним из которых я вместе воевал, и предложили работу.
Так я стал своим среди бандитов. Только никогда и никому я не говорил про то, что был учителем.
А вот сейчас я стою на нижней ступени подвала и стучу в обитые железом двери. Я знаю, что там засели отчаянные ребята, но мне наплевать. Мне давно всё безразлично. Трудно убить в первый раз. А потом ты сам перестаёшь жить. Ты просто убиваешь.
За дверями тишина.
- Может, там их и нет? - из-за спин подаёт голос Свисток.
- Рассредоточьтесь по стенкам, - оглянувшись, командую я. - Встали толпой. Нас двадцать пять человек, если откроют и начнут стрелять - всех покосят.
Подействовало. Прилипли к стенам. Боятся. А я не боюсь? Я не боюсь. Я сам себе глубоко безразличен.
- Кто? - глухо доносится из-за двери.
Под ложечкой слегка похолодело. Будет бой. Будет шанс умереть. Искоса замечаю, как напряглись и побелели лица братков. Ничего, привыкайте иметь дело с равными противниками.
- Аткрывайте! Пришли неприятности, - нарочно слегка усиливая акцент, говорю я.
- Давай я, - нетерпеливо требует Терминатор.
Большего несоответствия клички и натуры я ещё не встречал. Маленький, щуплый, в очках, с реденькими белёсыми волосами, с пухлыми губами, он похож на большого мальчика-отличника. Кем он, собственно, и является.
Про него рассказывали, что в школе он действительно был отличником, даже сумел перейти через два класса вперёд, ему прочили большое будущее, он блистал на всевозможных химических олимпиадах, даже международного масштаба. Впереди у него была широкая дорога. Но на ней выросла фигура школьного учителя истории, который не согласился давать поблажек юному вундеркинду и потребовал от него в обмен на оценки знаний.
Юный вундеркинд затаил обиду и вскоре учитель нашёл на столе адресованный ему конверт. Он вскрыл его, и тут же раздался взрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
- Рассказывай, Портной, что ты там видел.
- Сегодня утром приехали на машине несколько человек, с мальчиком. Здоровые такие парни в кожаных куртках. Человека три, четыре. Очень торопились, почти не оглядывались, быстро спустились в подвал. Один прихрамывал.
Потом один из них уехал на машине и вернулся уже на другой. Позже несколько раз выходили по одному и по два. Сейчас все на месте, если я не просмотрел.
- Да уж, ты бы просмотрел.
А дело-то керосином пахнет. Отставник не представляет себе, с кем и с чем столкнулся. Я-то был там. Три огромных подвала, соединённые между собой, в каждом подвале полным-полно закутков и комнат, всевозможных закоулков. Да если там мои старые знакомые, а быстро проникнуть в подвал могли только они, то про них я слышал, что они в своём воровском мире не последние люди стали.
И если у них за спиной несколько убийств, в том числе милиционеры, тогда сопротивляться они будут отчаянно. И мальчишку мы так или иначе не увидим. Нет, надо на что-то решаться. Я верил в сведения Портного, тем более что сам по некоторым приметам со многим был согласен. Нет, без помощи нам не обойтись. Я только никак не мог ни на что решиться окончательно.
- Я помог вам чем-то? - вывел меня из задумчивости осторожный голос Портного.
- Помог, Портной, помог, - ответил я рассеянно.
И тут впервые за всё время обратил внимание на то, что он всегда называл и называет меня на "вы", а я его на "ты", хотя он и старше меня. И ещё я вспомнил, что за всё время ни разу не слышал от Портного грубого слова, жалобы на соседей, обстоятельства, или жизнь. Он воспринимал жизнь как данность и с достоинством принимал всё, что бы она с ним ни вытворяла.
- Могу я от вас позвонить? - спросил я, впервые за много лет нашего знакомства назвав его на "вы".
- Ну разумеется, - понимающе улыбнулся Портной и вежливо удалился на кухню,
Гурген Окрошидзе.
Город Мытищи. Московская область.
Улица лётчика Бабушкина. Дом 4. У входа в подвал.
Пятница, 27 февраля.
19 часов 50 минут.
Когда мы ехали сюда, на четырёх машинах, набитых под завязку вооружёнными до зубов братками, я думал о странных превратностях и гримасах судьбы. Кто мог подумать лет десять назад, что я, учитель, сын и внук учителей, буду когда-нибудь ехать на кровавую разборку вместе с бандитами, которые считают меня за своего?
Всё перевернулось в этом обезумевшем мире с ног на голову. Господь либо проклял нас и лишил разума либо сам сошёл с ума. Он не оставляет никакого выбора. Сначала мне пришлось бежать из Сухуми, города, где я родился и вырос, города, в котором родились и выросли мои родители, где мы учили тех самых людей, которые теперь громили наши дома, вспомнив, что они - абхазы, а мы - грузины.
И почему-то они сразу стали нас ненавидеть. За что? Видит Бог, я хорошо учил, и всегда только хорошему. Но моего отца убили. А мы с трудом ушли по ущелью. Я шёл среди бесконечной вереницы наспех одетых людей, которые бросили всё, спасая свою жизнь. И я видел, как они гибли, как шли через заснеженные перевалы без тёплой одежды и без пищи.
Мы шли в Грузию, где я до этого был всего несколько раз. Но там нас, как оказалось никто не ждал. Нам посочувствовали, но жить было негде. Мне сказали, что я должен взять оружие и сам вернуть то, что у меня отобрали. И отомстить за отца. А что мне оставалось?
Я не знаю, кто победил в той войне. Я знаю только, что в реке Ингури вместо воды должна течь кровь, столько её было пролито. И я понял, что никогда не вернусь в Сухуми. Никогда не будет он больше моим домом. Дом, в котором соседи убивают твоего отца, не может быть твоим домом. Дом, в который ты сам пришёл с оружием, тоже не может быть твоим домом.
А потом был Тбилиси, был Гамсахурдиа, президент интеллигентной Грузии. Самое интеллектуальное правительство. И была чёрная гвардия Гамсахурдиа. И был голод, и не было света, не было воды и тепла. Но люди жили надеждой. А потом была гражданская война. И я понял, что нет Грузии. Как в один день не стало Советского Союза, а стали Россия, Грузия, Азербайджан и другие республики, так не стало и Грузии.
Мы стали грузинами, абхазами, звиадистами. И прав был всегда тот, у кого в руках автомат.
Я уехал. И меня прибило в Москву. Тут я надеялся устроиться на работу, но оказался лицом кавказской национальности. Меня по несколько раз на день останавливали на улицах милиционеры и проверяли документы. А уж чего я наслушался при этих проверках!
О работе же не могло быть и речи. В Москве своих безработных учителей было навалом. Я уже думал уезжать обратно, не зная, как буду кормить мать, но на вокзале ко мне подошли два грузина, с одним из которых я вместе воевал, и предложили работу.
Так я стал своим среди бандитов. Только никогда и никому я не говорил про то, что был учителем.
А вот сейчас я стою на нижней ступени подвала и стучу в обитые железом двери. Я знаю, что там засели отчаянные ребята, но мне наплевать. Мне давно всё безразлично. Трудно убить в первый раз. А потом ты сам перестаёшь жить. Ты просто убиваешь.
За дверями тишина.
- Может, там их и нет? - из-за спин подаёт голос Свисток.
- Рассредоточьтесь по стенкам, - оглянувшись, командую я. - Встали толпой. Нас двадцать пять человек, если откроют и начнут стрелять - всех покосят.
Подействовало. Прилипли к стенам. Боятся. А я не боюсь? Я не боюсь. Я сам себе глубоко безразличен.
- Кто? - глухо доносится из-за двери.
Под ложечкой слегка похолодело. Будет бой. Будет шанс умереть. Искоса замечаю, как напряглись и побелели лица братков. Ничего, привыкайте иметь дело с равными противниками.
- Аткрывайте! Пришли неприятности, - нарочно слегка усиливая акцент, говорю я.
- Давай я, - нетерпеливо требует Терминатор.
Большего несоответствия клички и натуры я ещё не встречал. Маленький, щуплый, в очках, с реденькими белёсыми волосами, с пухлыми губами, он похож на большого мальчика-отличника. Кем он, собственно, и является.
Про него рассказывали, что в школе он действительно был отличником, даже сумел перейти через два класса вперёд, ему прочили большое будущее, он блистал на всевозможных химических олимпиадах, даже международного масштаба. Впереди у него была широкая дорога. Но на ней выросла фигура школьного учителя истории, который не согласился давать поблажек юному вундеркинду и потребовал от него в обмен на оценки знаний.
Юный вундеркинд затаил обиду и вскоре учитель нашёл на столе адресованный ему конверт. Он вскрыл его, и тут же раздался взрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110