Он видел Каменный мост. На мосту пустынно. Время близится к рассвету. В тишине ночи мерно раздаются твердые шаги постового. Это идет тот самый сержант, который подходил к нему, когда Николай стоял на мосту с Наташей.
- Что же ты не ложишься? Ведь завтра на работу, - донесся из-за ширмы голос матери.
Видение моста, сержанта исчезло. Очутившись снова в этом реальном, тесном мирке своей комнатки, Николай еще резче почувствовал боль утраты любимой девушки. Слова песни выходили не из груди, а прямо из сердца.
Лишь от тех, кто сегодня влюблен,
Кто в аллеях рассвет ожидает,
Отвернется сержант... Ведь и он
Хорошо понимает...
Понимает, кто с чистой душой,
Кто отъявленный плут, или франт...
Спи, Москва, бережет твой покой
Милицейский сержант.
Песня, в которой переплетались два мотива: колыбельное убаюкивание родного города и прощальная тоска, обращенная к любимой, растрогала и мать. Она лежала за своей ширмочкой и глотала слезы. Песня будила в ее сердце те же чувства, которыми была переполнена душа сына.
Завтра снова рабочий день,
И забот у нас завтра немало,
Спи и ты, на бульваре сирень,
Ты ведь тоже устала...
Ну, а если случится - другой
Снимет с кос ее девичьих бант...
Спи, Москва, сбережет твой покой
Милицейский сержант.
То, что предстало воображению Николая на этот раз, - защемило его сердце особенно больно. Красивый балкон с чугунными узорчатыми перилами обвит плющом. Сквозь него на лицо Наташи пятнами падает лунный свет. Завернувшись в клетчатое одеяло, она сидит в кресле и, не мигая, рассеянным взглядом смотрит в темноту ночи.
...Спи, Москва, сбережет твой покой
Милицейский сержант...
Долго еще стоял у окна Николай и смотрел на уснувшую Москву. Не спала и мать. Поворачиваясь с боку на бок, она тяжело вздыхала и уснула только на заре.
Такое уж сердце матери - горе сына в нем отдается эхом.
39
Елена Прохоровна вышла на балкон. Любуясь толстым загорелым карапузом, который возился в песке, она вдруг заметила, как, скользя взглядом по окнам второго этажа, двориком медленно шла молодая цыганка.
- Смотри, смотри, Наташенька, какая красавица! Какое удивительное лицо! А костюм, костюм!
Наташа вышла на балкон в то время, когда цыганка поравнялась с окнами их квартиры. Глаза цыганки вспыхнули тем особенным зеленоватым блеском, который в них уже светился, когда Ленчик пообещал ей часы. Напротив окон Луговых цыганка остановилась.
- Зря мать не слушаешь, красавица, - таинственно заговорила она. - Мать всем сердцем добра желает. Сердце матери, как колода карт сербиянки - никогда не обманет.
Наташа смутилась и повернулась к матери.
- О чем это она?
- Чего отворачиваешься? Смотри мне в глаза, всю правду скажу. Я не цыганка, я сербиянка. Сохнет твое сердце по червонному королю, да мать стоит на твоем пути.
Не обращая внимания на подошедшую дворничиху, цыганка продолжала:
- Секрет твоей жизни в глазах твоих спрятан. Не все его видят, красавица, сама ты не знаешь себя. А год этот в жизни твоей будет большим годом, тяжелым годом. Ведет тебя сердце в глубокий омут. Разум не видит этого омута, а мать ты не слушаешь. Благородный король у ног твоих, спасти тебя хочет, но гонишь ты его. Из богатой семьи этот благородный король, и тебя он любит, но сердце твое не лежит к нему...
Заинтригованная гаданьем, Елена Прохоровна стояла растерянная. Потом, словно опомнившись, замахала руками:
- Подождите, постойте, я спущусь к вам и проведу вас в квартиру...
Прямо в халате и в комнатных туфлях она сошла во двор и через несколько минут вернулась с цыганкой.
Вначале Наташа хотела уйти, но что-то ее удержало. "Послушаю, из любопытства", - мысленно оправдывалась она и стала вдумываться в то, что сказала гадалка.
Елена Прохоровна была так возбуждена, что не знала, куда посадить столь необычного гостя.
- Пожалуйста, садитесь.
- Когда гадают, сидеть нельзя. А ну, дай свою руку, сиротка. Чего боишься?
- Откуда вы знаете, что я сирота? - спросила Наташа, но ее вопрос остался без ответа.
В течение нескольких минут цыганка внимательно рассматривала линии Наташиной ладони. Мать и дочь не спускали с ворожейки удивленных глаз.
- Ну, говорите же, - не выдержала Елена Прохоровна.
- Два короля любят тебя, - начала, наконец, цыганка. - Казенный человек и благородный король. Всем сердцем ты стремишься к казенному человеку. Правильно говорю?
- Правильно, - смущенно пролепетала Наташа и покраснела.
- Краснеть не надо, ручку позолоти, не идет дальше гаданье.
Елена Прохоровна достала из сумки двадцатипятирублевую бумажку.
- Вот вам, пожалуйста.
- Беду предчувствует сердце материнское и верно предчувствует. Только мать может спасти тебя от погибели. Хоть двадцать два года тебе и ученая ты, а погубишь ты свою жизнь, если мать не послушаешь, злые люди окружают казенного человека, смерть за плечами его ходит. А замуж выйдешь за него, будешь жить в большой бедности, на тридцатом году овдовеешь, сама в постель сляжешь. Несчастье тебе принесет этот казенный человек. Другое дело - благородный король. Под счастливой звездой он родился, большая слава его ждет впереди. Но не лежит твое сердце к нему. Гонишь ты его от себя и мучаешь. Счастье свое сама от себя отталкиваешь. Пожалеешь, да поздно будет. Попомнишь меня, сербиянку...
Елена Прохоровна расслабленно села в кресло. Ее бледное лицо вытянулось.
- Продолжайте, продолжайте, ради бога, - просила она.
Разбросав на столе карты, цыганка продолжала:
- Ждет тебя дальняя дорога в чужую сторону. Но не дома родного боишься покинуть ты, а казенного человека. Вот он червонный король - и в сердце твоем и все мысли твои перепутал. Любишь ты его, очень любишь, но не надолго, скоро разлюбишь. Гордый он, и характер у него тяжелый, работа у него опасная и бедность его сокрушает. А вот благородный король в ногах твоих, хлопочет о тебе и ночью и днем. Будете с ним скоро в дальней дороге. Сильно тебя любит, но и ты его полюбишь. Замуж за него выйдешь, будет у вас трое детей. Проживете вы с ним большой век, до восьмидесяти лет. Много внуков будет у вас, и вечное счастье будет жить в вашем доме, люди завидовать вам будут...
Глаза цыганки остановились на золотом перстне с рубином, который рядом с обручальным кольцом слабо сидел на пальце Елены Прохоровны.
- А ну, сними перстень, на золоте гадать буду.
Повелительный тон ворожейки еще сильнее подействовал на Елену Прохоровну, которая теперь воспринимала ее слова как голос самой судьбы. Она была суеверной женщиной.
Проворно сняв перстень и кольцо, она подала их цыганке...
- Может быть, еще нужны золотые вещи? У меня есть кое-что другое. Только вы погадайте и мне, скажите, что и меня ожидает впереди?
- Чем больше золота, тем больше скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Что же ты не ложишься? Ведь завтра на работу, - донесся из-за ширмы голос матери.
Видение моста, сержанта исчезло. Очутившись снова в этом реальном, тесном мирке своей комнатки, Николай еще резче почувствовал боль утраты любимой девушки. Слова песни выходили не из груди, а прямо из сердца.
Лишь от тех, кто сегодня влюблен,
Кто в аллеях рассвет ожидает,
Отвернется сержант... Ведь и он
Хорошо понимает...
Понимает, кто с чистой душой,
Кто отъявленный плут, или франт...
Спи, Москва, бережет твой покой
Милицейский сержант.
Песня, в которой переплетались два мотива: колыбельное убаюкивание родного города и прощальная тоска, обращенная к любимой, растрогала и мать. Она лежала за своей ширмочкой и глотала слезы. Песня будила в ее сердце те же чувства, которыми была переполнена душа сына.
Завтра снова рабочий день,
И забот у нас завтра немало,
Спи и ты, на бульваре сирень,
Ты ведь тоже устала...
Ну, а если случится - другой
Снимет с кос ее девичьих бант...
Спи, Москва, сбережет твой покой
Милицейский сержант.
То, что предстало воображению Николая на этот раз, - защемило его сердце особенно больно. Красивый балкон с чугунными узорчатыми перилами обвит плющом. Сквозь него на лицо Наташи пятнами падает лунный свет. Завернувшись в клетчатое одеяло, она сидит в кресле и, не мигая, рассеянным взглядом смотрит в темноту ночи.
...Спи, Москва, сбережет твой покой
Милицейский сержант...
Долго еще стоял у окна Николай и смотрел на уснувшую Москву. Не спала и мать. Поворачиваясь с боку на бок, она тяжело вздыхала и уснула только на заре.
Такое уж сердце матери - горе сына в нем отдается эхом.
39
Елена Прохоровна вышла на балкон. Любуясь толстым загорелым карапузом, который возился в песке, она вдруг заметила, как, скользя взглядом по окнам второго этажа, двориком медленно шла молодая цыганка.
- Смотри, смотри, Наташенька, какая красавица! Какое удивительное лицо! А костюм, костюм!
Наташа вышла на балкон в то время, когда цыганка поравнялась с окнами их квартиры. Глаза цыганки вспыхнули тем особенным зеленоватым блеском, который в них уже светился, когда Ленчик пообещал ей часы. Напротив окон Луговых цыганка остановилась.
- Зря мать не слушаешь, красавица, - таинственно заговорила она. - Мать всем сердцем добра желает. Сердце матери, как колода карт сербиянки - никогда не обманет.
Наташа смутилась и повернулась к матери.
- О чем это она?
- Чего отворачиваешься? Смотри мне в глаза, всю правду скажу. Я не цыганка, я сербиянка. Сохнет твое сердце по червонному королю, да мать стоит на твоем пути.
Не обращая внимания на подошедшую дворничиху, цыганка продолжала:
- Секрет твоей жизни в глазах твоих спрятан. Не все его видят, красавица, сама ты не знаешь себя. А год этот в жизни твоей будет большим годом, тяжелым годом. Ведет тебя сердце в глубокий омут. Разум не видит этого омута, а мать ты не слушаешь. Благородный король у ног твоих, спасти тебя хочет, но гонишь ты его. Из богатой семьи этот благородный король, и тебя он любит, но сердце твое не лежит к нему...
Заинтригованная гаданьем, Елена Прохоровна стояла растерянная. Потом, словно опомнившись, замахала руками:
- Подождите, постойте, я спущусь к вам и проведу вас в квартиру...
Прямо в халате и в комнатных туфлях она сошла во двор и через несколько минут вернулась с цыганкой.
Вначале Наташа хотела уйти, но что-то ее удержало. "Послушаю, из любопытства", - мысленно оправдывалась она и стала вдумываться в то, что сказала гадалка.
Елена Прохоровна была так возбуждена, что не знала, куда посадить столь необычного гостя.
- Пожалуйста, садитесь.
- Когда гадают, сидеть нельзя. А ну, дай свою руку, сиротка. Чего боишься?
- Откуда вы знаете, что я сирота? - спросила Наташа, но ее вопрос остался без ответа.
В течение нескольких минут цыганка внимательно рассматривала линии Наташиной ладони. Мать и дочь не спускали с ворожейки удивленных глаз.
- Ну, говорите же, - не выдержала Елена Прохоровна.
- Два короля любят тебя, - начала, наконец, цыганка. - Казенный человек и благородный король. Всем сердцем ты стремишься к казенному человеку. Правильно говорю?
- Правильно, - смущенно пролепетала Наташа и покраснела.
- Краснеть не надо, ручку позолоти, не идет дальше гаданье.
Елена Прохоровна достала из сумки двадцатипятирублевую бумажку.
- Вот вам, пожалуйста.
- Беду предчувствует сердце материнское и верно предчувствует. Только мать может спасти тебя от погибели. Хоть двадцать два года тебе и ученая ты, а погубишь ты свою жизнь, если мать не послушаешь, злые люди окружают казенного человека, смерть за плечами его ходит. А замуж выйдешь за него, будешь жить в большой бедности, на тридцатом году овдовеешь, сама в постель сляжешь. Несчастье тебе принесет этот казенный человек. Другое дело - благородный король. Под счастливой звездой он родился, большая слава его ждет впереди. Но не лежит твое сердце к нему. Гонишь ты его от себя и мучаешь. Счастье свое сама от себя отталкиваешь. Пожалеешь, да поздно будет. Попомнишь меня, сербиянку...
Елена Прохоровна расслабленно села в кресло. Ее бледное лицо вытянулось.
- Продолжайте, продолжайте, ради бога, - просила она.
Разбросав на столе карты, цыганка продолжала:
- Ждет тебя дальняя дорога в чужую сторону. Но не дома родного боишься покинуть ты, а казенного человека. Вот он червонный король - и в сердце твоем и все мысли твои перепутал. Любишь ты его, очень любишь, но не надолго, скоро разлюбишь. Гордый он, и характер у него тяжелый, работа у него опасная и бедность его сокрушает. А вот благородный король в ногах твоих, хлопочет о тебе и ночью и днем. Будете с ним скоро в дальней дороге. Сильно тебя любит, но и ты его полюбишь. Замуж за него выйдешь, будет у вас трое детей. Проживете вы с ним большой век, до восьмидесяти лет. Много внуков будет у вас, и вечное счастье будет жить в вашем доме, люди завидовать вам будут...
Глаза цыганки остановились на золотом перстне с рубином, который рядом с обручальным кольцом слабо сидел на пальце Елены Прохоровны.
- А ну, сними перстень, на золоте гадать буду.
Повелительный тон ворожейки еще сильнее подействовал на Елену Прохоровну, которая теперь воспринимала ее слова как голос самой судьбы. Она была суеверной женщиной.
Проворно сняв перстень и кольцо, она подала их цыганке...
- Может быть, еще нужны золотые вещи? У меня есть кое-что другое. Только вы погадайте и мне, скажите, что и меня ожидает впереди?
- Чем больше золота, тем больше скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76