— Ивар! Как, по-твоему, не лежат ли на склоне холма мои раненые соотечественники?
— Скорее всего, так оно и есть. Их остановили лучники, а стрелы не всегда убивают, — он сочувственно посмотрел на своего друга. — Тебе туда нельзя. Аттила может вызвать тебя в любую минуту. Но я съезжу, — он тяжело поднялся. — Возможно, мы опоздали, но я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Едва высокая фигура Ивара растворилась в темноте, собравшаяся вокруг Аттилы кучка распалась. Известие о принятом решение распространилось по армии со скоростью степного пожара. Аттила отдал приказ об отступлении. Воины восприняли его скорее с радостью, чем с огорчением. Лучше уж ночной марш, чем еще один день резни на равнине.
Николан услышал, что его зовут. Встал. Гизо, слуга Аттилы, направлялся к нему.
— Ты ему нужен.
Аттила так и не слез с лошади. Услышав шаги Николана, он не повернул головы. Долго молчал, прежде чем разлепить губы.
— Я отдал приказ об отступлении.
— Да, великий Танджо.
— Я хочу узнать твое мнение, только честное. От остальных правды не дождешься. Как будет оценена эта битва? Я потерпел поражение?
— Да у кого повернется язык сказать такое? Еще один день сражения привел бы к полному уничтожению обоих армий.
— Это так.
— И ты не можешь оставаться здесь, поскольку у нас нет ни еды, ни корма для лошадей.
— И это так.
— Так с какой стати эту битву расценят иначе, чем поединок равных, с ничейным исходом?
Аттила кивнул.
— Поединок равных с ничейным исходом. Но те, кто меня боится, кто меня ненавидит, будут верещать о моем поражении хотя бы потому, что не победил, — в голосе его появились злые нотки. — Они даже скажут, что этот мерзкий Аэций одержал победу!
В обычной ситуации Николан предпочел бы промолчать. Но сейчас он почувствовал, что Аттила жаждет слов о том, что и его армии есть что записать в свой актив.
— Готы скорбят о своем погибшем короле. Есть сведения, что они уже отступают.
— Да, я знаю.
Николан посмел высказать свое предложение.
— Торисмонд, старший его сын, сейчас будет больше занят мыслями о престоле. Желающие на него найдутся. Тишина за позициями готов означает, что он уже покинул Каталаунские поля. Если это так, завтра ты можешь схватиться с Аэцием один на один.
— Мои люди не могут воевать на пустой желудок, — Аттила продолжал всматриваться в темноту, но настроение у него явно улучшилось. Он начал излагать свое видение битвы.
— Как только я увидел, что Сангибан, этот слабосильный павлин, командует центром, я понял, что Аэций готовит мне западню. Он ожидал, что я раздавлю Сангибана и погоню его войска на готов, а он в нужный момент двинет на меня свои легионы и разрежет мою армию надвое. Что ж, я решил рискнуть. Я ударил по Сангибану, но не собирался долго преследовать его. Обратив его солдат в бегство, я намеревался развернуть свою кавалерию и вместе с правым флангом обрушиться на римлян, — Аттила покачал головой. — Но я переоценил Аэция. Для того, чтобы бить наверняка, он должен был еще какое-то время подождать с фланговым ударом, но выдержки ему не хватило. Он двинул легионы слишком рано. Тот из нас, кто сумел бы правильно выбрать время для атаки, мог стать властелином мира, — внезапно он простер руки к небу. — Сегодня могла решиться его судьба.
Трое курьеров добрались до меня с твоими донесениями. И я сказал себе: «У этого мышонка зоркий глаз. Он видит главное». Я следил на расширяющимся разрывом между моими центром и правым флангом. Еще бы четверть часа, и я сокрушил бы и легионы, и стены Рима. «Аэций будет выжидать, — сказал я себе, — чтобы ударить наверняка». Но он не стал ждать. У него душа гиены, питающейся падалью. Он не так смел, как боги, решившиеся на азартную игру. Он хотел лишь ничьей. Он ударил слишком рано. То был не смертельный удар, а легкий тычок. Будь он смелее и решительнее, я бы победил его. Но он повел себя мышкой, глодающей головку сыра.
Ни единой звезды не светилось в черноте неба. Крики обреченных на смерть по-прежнему отдавались в их ушах. Другие звуки как отрезало.
— Мы начнем отступление, как только ты сможешь подготовить маршруты движения войск, — добавил Аттила.
Сердце Николана упало. Он так устал, что едва держался на ногах. Выдержит ли он еще несколько часов интенсивной работы. Он пошевелил пальцами, гадая, не откажутся ли они ему служить.
Аттила всматривался в темноту, вслушивался в каждый долетающий до него звук.
— Римляне притихли. Горит лишь несколько костров. Что бы это значило? — он вновь повернулся к Николану. — Первыми отправь принцев. Я не хочу видеть их пьяные рожи. Затем балтийские племена, после них — тюрингийцев. Тебе придется проложить для всех разные маршруты. Мы уничтожили все живое на территории, по которой прошли. Там не найти ни одной животины, ни мешка зерна.
— Ты оставил позади лишь выжженную землю, — согласно кивнул Николан. И еды там не хватит и стае ворон.
— Не теряй времени, — добавил вождь гуннов. — Мы должны выступить задолго до рассвета. Я уйду последним. Только мои люди смогут противостоять римлянам, если те вдруг двинутся следом.
Николан принялся за работу. Седло стало ему столом, костерок из сухого овечьего навоза — лампой. Ему недоставало Ивара, который всегда делал надписи на картах.
И едва начав писать первый приказ понял, что в жизни его наступил кризис. Мог ли он служить человеку, который, в стремлении покорить мир, мог уничтожить его? Аэцию, похоже, недоставало сил, чтобы остановить Аттилу. Дорога на Рим была открыта. Но он, Николан, мог уничтожить Аттилу, если бы решился на это.
«Он доверяет мне и никогда не заглядывает в написанные мною приказы, — думал Николан. Аттила тем временем отъехал от него, чтобы отдать распоряжения о начале сборов. — Я могу послать армии по уже опустошенной территории. Смогут ли сотни тысяч голодных людей пересечь страну, в которой не осталось ни крошки съестного? Аттила выступит последним и слишком поздно узнает о случившемся. Солдаты разбредутся в поисках еды и собрать их вновь едва ли удастся. Лошади падут и обозы придется бросить. Аттила останется без армии. Мир будет спасен».
А как накажут его, если поймают? Самой мучительной смертью, какую только сможет выдумать Аттила.
Противоречивые чувства боролись в нем. Он мог сыграть роль предателя и люди плевались бы при одном упоминании его имени. На него легла бы тяжкая вина, ибо он обрекал на голодную смерть целые армии. С другой стороны, этим деянием он мог спасти цивилизацию. И навеки остался бы в истории человечества.
Николан бросил перо, встал. Он должен пойти на это, сколь бы высокую цену не пришлось потом заплатить. Такой шанс еще не представлялся никому. И он обязан не упустить его.
Николан услышал приближающиеся шаги, мужской голос спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109