Трудно сказать, но капитан насторожился точь-в-точь как найденная Люси собака, только что не заворчал...
Обладатель невероятно громкого шепота между тем продолжал:
- Что значит никто уже не поможет? Это самые крутые ребята в городе!
- Но в милиции же сказали... - возразил было ему кто-то усталым голосом.
- Да говнюки они все там в твоей милиции! - категорическим тоном перебил его первый говоривший.
Василий, Омар и Люси с любопытством переглянулись.
- И не спорь со мной! Только и было, что двое толковых мужиков на все отделение - Коновалов и Михеев, пока Василий Андреевич не ушел, да ещё девка одна... Здорового бугая-хулигана одна уконтропупила!
Услышав свое любимое выражение, бывший оперативник изумленно уставился на Маркиза, а Люси тихонько прыснула в кулачок: уж очень озадаченный вид был у капитана. Еще бы, "уконтропупить" и "уконтропупить на фик савсем" - такое ведь только Василий Андреевич говорить может, а тут кто-то незнакомый посягнул на его монополию. Никто даже не удивился тому, что человек на лестнице упомянул про подвиг Любочки Синицкой, бывшей коллеги Коновалова.
Между тем неизвестный, очевидно человек немолодой и, вероятно, полный, тяжело дыша, остановился и произнес, обращаясь к своему спутнику:
- Постой, Филиппыч, дай дух перевести, ты человек молодой, а я как-никак восьмой десяток разменял. Так о чем бишь я? А, вот, значит, Василий Андреевич ушел, а Михеев ещё в отпуске... Ой, смотри-ка, у них тут открыто. Постучать, что ли? Или сразу войти?
- Входите, - громко сказал Коновалов, положив конец размышлениям неизвестного шептуна, который немедленно и воспользовалс приглашением. Шумно выдохнув воздух, он просунул лысоватую голову в открытую дверь.
Сказав "здрасьте", в огромный коридор Васиной квартиры ввалился невысокого роста, круглый, как колобок, старичок лет семидесяти на вид. На носу у незнакомца сидели круглые очочки в металлической оправе, совершенно неподходившие к его широкому, с крупными чертами лицу. Вошедший с беспокойством обернулся, не понимая, почему его товарищ замешкался на лестнице.
- Щас, - заявил старичок, сделав выразительный жест рукой, развернулся и недовольно проворчал в приоткрытую дверь, точно обращаясь к заигравшемуся в прятки ребенку: - Филиппыч, ты где?
В дверном проеме появилась высокая фигура тощего, как напряженно замерший в ожидании дог, и куда более несчастного на вид человека.
Он оказался бы, пожалуй, одного роста с Коноваловым, если бы не горбился. На вид "молодому" спутнику толстяка можно было дать лет пятьдесят пять или даже шестьдесят.
- Андрей Филиппович Голубев, - произнес толстяк, указывая на своего товарища, выдавившего из себя короткое "здрасьте", и продолжал: - А я, значит, Копайгора Иван Макарович.
Все трое - Василий, Омар и Люси - кивнули, но раскрыть рот никто из них не успел, потому что старик немедленно заговорил вновь:
- А вы - Коновалов, так? Василь Андреич?
Я вас знаю.
Разобравшись таким образом с хозяином, толстяк перенес свое внимание на его товарища.
- А вы - Хафизов Омар Маратович? - проговорил Копайгора. Никто никогда не называл Омара по имени и отчеству, поэтому вопрос прозвучал для него самого и его друзей как-то странно. Тем не менее Хафизов кивнул и попросил:
- Зовите меня просто Омаром.
- Как скажете.
Капитан представил гостям Люси.
Образовалась короткая пауза, позволивша Коновалову взять инициативу в свои руки:
- У вас, полагаю, к нам дело? Тогда прошу.
Мужчины направились в кабинет Васиного дедушки, а Люси скрылась на кухне, бросив Омару, замыкавшему процессию:
- Я вам кофе сварю.
Коновалов поспешил спрятать в секретер недопитую водку, мисочку с огурцами и хлеб, а когда все заняли места в креслах возле старинного стола, вновь образовалась пауза, потому что Голубев, как видно, человек молчаливый, сидел не раскрывая рта, а словоохотливый Копайгора умолк, озираясь по сторонам: разных антикварных вещичек в кабинете набралось бы на хороший аукцион.
По тому, как старик смотрел на окружавшие его предметы, можно было с уверенностью сказать, что он не принадлежал к числу коллекционеров всяких раритетных безделушек, просто они, вероятно, напоминали ему детство или юность, особенно громадный, как почти все в кабинете, портрет Сталина, выглядывавший изза шкафа. Кусок массивного багета, усы и трубка были столь характерны для портретов такого рода, что с первого взгляда становилось понятно, кто изображен на упрятанном холсте. Когда по настоянию Люси, опасавшейся, что "Васю неправильно поймут", капитан снял совершенно не мешавший ему портрет ("А что он мне? Есть не просит!"), тот, точно в отместку, рухнул ему на ногу... Досталось, конечно же, неугомонной Люси.
На обоях над головой капитана, который всегда сидел на одном и том же месте, остался след от провисевшего там много лет портрета "вожд всех времен и народов". О том, чтобы повесить на его место какую-нибудь другую картину, капитан как-то не подумал (Люси же, дабы не навлечь на себя новой вспышки гнева патрона, предложить не решилась), он вообще совершенно по-другому относился к убранству дедушкиного кабинета, чем те, кто приходил сюда первый раз. Что там первый! Омар и Люси, которые с середины лета бывали здесь каждый день, а иногда даже и ночевали, тоже никак не могли привыкнуть к давящей атмосфере прошлого, царившей в любимой комнате много лет как покойного настоящего хозяина квартиры. Он, казалось, продолжал жить здесь и после своей смерти.
- Обстановка старая, - констатировал не подлежавший никакому сомнению факт Копайгора. - Дедушки вашего?
Коновалов молча кивнул. Он не удивился осведомленности посетителя - только совершенно слепой не мог заметить мемориальной доски, висевшей прямо у подъезда.
- Мне это, знаете ли, молодые годы напоминает, - проговорил старик несколько рассеянно, он, казалось, забыл, зачем вообще пришел сюда, погрузившись в воспоминания. - Я-то сам с Украины. В двадцать втором родился. Родители сюда подались, я ещё малышом был. Нас у отца с матерью девять сынов и три дочери было. Теперь я один остался. Семьдесят два мне уже... Это Филиппыч молодой, с тридцать девятого года он...
В этот момент в кабинет в обществе найденной ею догини вошла Люси с подносом, на котором стояли четыре чашки кофе, четыре маленькие рюмочки, нераспечатанная бутылка индийского виски "McGill" и бутылочка фанты.
Копайгора на секунду умолк, и капитан решил воспользоваться паузой.
- Люси, позвони-ка господину Липкину, - скомандовал Василий Андреевич. Пусть приедет и заберет свое животное... - Он хотел было добавить: "Пока оно не сожрало все, что лежит в моем холодильнике", однако постеснялся гостей и вслух проговорил: - Нет, знаешь что? Поезжай к нему сама и отвези собаку, премия все равно твоя, так что действуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Обладатель невероятно громкого шепота между тем продолжал:
- Что значит никто уже не поможет? Это самые крутые ребята в городе!
- Но в милиции же сказали... - возразил было ему кто-то усталым голосом.
- Да говнюки они все там в твоей милиции! - категорическим тоном перебил его первый говоривший.
Василий, Омар и Люси с любопытством переглянулись.
- И не спорь со мной! Только и было, что двое толковых мужиков на все отделение - Коновалов и Михеев, пока Василий Андреевич не ушел, да ещё девка одна... Здорового бугая-хулигана одна уконтропупила!
Услышав свое любимое выражение, бывший оперативник изумленно уставился на Маркиза, а Люси тихонько прыснула в кулачок: уж очень озадаченный вид был у капитана. Еще бы, "уконтропупить" и "уконтропупить на фик савсем" - такое ведь только Василий Андреевич говорить может, а тут кто-то незнакомый посягнул на его монополию. Никто даже не удивился тому, что человек на лестнице упомянул про подвиг Любочки Синицкой, бывшей коллеги Коновалова.
Между тем неизвестный, очевидно человек немолодой и, вероятно, полный, тяжело дыша, остановился и произнес, обращаясь к своему спутнику:
- Постой, Филиппыч, дай дух перевести, ты человек молодой, а я как-никак восьмой десяток разменял. Так о чем бишь я? А, вот, значит, Василий Андреевич ушел, а Михеев ещё в отпуске... Ой, смотри-ка, у них тут открыто. Постучать, что ли? Или сразу войти?
- Входите, - громко сказал Коновалов, положив конец размышлениям неизвестного шептуна, который немедленно и воспользовалс приглашением. Шумно выдохнув воздух, он просунул лысоватую голову в открытую дверь.
Сказав "здрасьте", в огромный коридор Васиной квартиры ввалился невысокого роста, круглый, как колобок, старичок лет семидесяти на вид. На носу у незнакомца сидели круглые очочки в металлической оправе, совершенно неподходившие к его широкому, с крупными чертами лицу. Вошедший с беспокойством обернулся, не понимая, почему его товарищ замешкался на лестнице.
- Щас, - заявил старичок, сделав выразительный жест рукой, развернулся и недовольно проворчал в приоткрытую дверь, точно обращаясь к заигравшемуся в прятки ребенку: - Филиппыч, ты где?
В дверном проеме появилась высокая фигура тощего, как напряженно замерший в ожидании дог, и куда более несчастного на вид человека.
Он оказался бы, пожалуй, одного роста с Коноваловым, если бы не горбился. На вид "молодому" спутнику толстяка можно было дать лет пятьдесят пять или даже шестьдесят.
- Андрей Филиппович Голубев, - произнес толстяк, указывая на своего товарища, выдавившего из себя короткое "здрасьте", и продолжал: - А я, значит, Копайгора Иван Макарович.
Все трое - Василий, Омар и Люси - кивнули, но раскрыть рот никто из них не успел, потому что старик немедленно заговорил вновь:
- А вы - Коновалов, так? Василь Андреич?
Я вас знаю.
Разобравшись таким образом с хозяином, толстяк перенес свое внимание на его товарища.
- А вы - Хафизов Омар Маратович? - проговорил Копайгора. Никто никогда не называл Омара по имени и отчеству, поэтому вопрос прозвучал для него самого и его друзей как-то странно. Тем не менее Хафизов кивнул и попросил:
- Зовите меня просто Омаром.
- Как скажете.
Капитан представил гостям Люси.
Образовалась короткая пауза, позволивша Коновалову взять инициативу в свои руки:
- У вас, полагаю, к нам дело? Тогда прошу.
Мужчины направились в кабинет Васиного дедушки, а Люси скрылась на кухне, бросив Омару, замыкавшему процессию:
- Я вам кофе сварю.
Коновалов поспешил спрятать в секретер недопитую водку, мисочку с огурцами и хлеб, а когда все заняли места в креслах возле старинного стола, вновь образовалась пауза, потому что Голубев, как видно, человек молчаливый, сидел не раскрывая рта, а словоохотливый Копайгора умолк, озираясь по сторонам: разных антикварных вещичек в кабинете набралось бы на хороший аукцион.
По тому, как старик смотрел на окружавшие его предметы, можно было с уверенностью сказать, что он не принадлежал к числу коллекционеров всяких раритетных безделушек, просто они, вероятно, напоминали ему детство или юность, особенно громадный, как почти все в кабинете, портрет Сталина, выглядывавший изза шкафа. Кусок массивного багета, усы и трубка были столь характерны для портретов такого рода, что с первого взгляда становилось понятно, кто изображен на упрятанном холсте. Когда по настоянию Люси, опасавшейся, что "Васю неправильно поймут", капитан снял совершенно не мешавший ему портрет ("А что он мне? Есть не просит!"), тот, точно в отместку, рухнул ему на ногу... Досталось, конечно же, неугомонной Люси.
На обоях над головой капитана, который всегда сидел на одном и том же месте, остался след от провисевшего там много лет портрета "вожд всех времен и народов". О том, чтобы повесить на его место какую-нибудь другую картину, капитан как-то не подумал (Люси же, дабы не навлечь на себя новой вспышки гнева патрона, предложить не решилась), он вообще совершенно по-другому относился к убранству дедушкиного кабинета, чем те, кто приходил сюда первый раз. Что там первый! Омар и Люси, которые с середины лета бывали здесь каждый день, а иногда даже и ночевали, тоже никак не могли привыкнуть к давящей атмосфере прошлого, царившей в любимой комнате много лет как покойного настоящего хозяина квартиры. Он, казалось, продолжал жить здесь и после своей смерти.
- Обстановка старая, - констатировал не подлежавший никакому сомнению факт Копайгора. - Дедушки вашего?
Коновалов молча кивнул. Он не удивился осведомленности посетителя - только совершенно слепой не мог заметить мемориальной доски, висевшей прямо у подъезда.
- Мне это, знаете ли, молодые годы напоминает, - проговорил старик несколько рассеянно, он, казалось, забыл, зачем вообще пришел сюда, погрузившись в воспоминания. - Я-то сам с Украины. В двадцать втором родился. Родители сюда подались, я ещё малышом был. Нас у отца с матерью девять сынов и три дочери было. Теперь я один остался. Семьдесят два мне уже... Это Филиппыч молодой, с тридцать девятого года он...
В этот момент в кабинет в обществе найденной ею догини вошла Люси с подносом, на котором стояли четыре чашки кофе, четыре маленькие рюмочки, нераспечатанная бутылка индийского виски "McGill" и бутылочка фанты.
Копайгора на секунду умолк, и капитан решил воспользоваться паузой.
- Люси, позвони-ка господину Липкину, - скомандовал Василий Андреевич. Пусть приедет и заберет свое животное... - Он хотел было добавить: "Пока оно не сожрало все, что лежит в моем холодильнике", однако постеснялся гостей и вслух проговорил: - Нет, знаешь что? Поезжай к нему сама и отвези собаку, премия все равно твоя, так что действуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88