А о себе почти ни слова не сказал; я понятия не имела, чем он зарабатывает на жизнь, обзавелся ли детьми, какие у него увлечения и интересы, – да мало ли что еще. Все это время мы говорили исключительно обо мне. Моргун спрашивал, а я отвечала. Любой мой вопрос оказывался перевернут и нацелен обратно на меня. Да, умный тип – редкий случай. И галантный к тому же: подал мне куртку, на улице взял под руку, чтобы я не потеряла равновесие со своим сломанным каблуком, и при этом вовсе не старался всячески подчеркнуть свою любезность. Да и никаких закидонов не делал – не зазывал к себе домой и не пытался залезть мне языком в глотку посреди улицы. От мужчин, угощающих ужином, только и ждешь, что Они потребуют чего-то подобного взамен, но Моргун оказался не из таких. Он, по-видимому, считал, что вечер в моей компании уже сам по себе развлечение. Даже не предложил увидеться снова. Что меня абсолютно устраивало.
Дождь уже прекратился, когда я миновала Ливерпуль-стрит, но небо оставалось непроглядным и мглистым. Ни луны, ни звезд. Воздух как будто сгустился, а предметы обступили тебя со всех сторон, словно кто-то затолкал весь Лондон в коробку и накрыл крышкой. Я свернула на Брик-лейн, где живет Стеф.
Спитлфилдз – это место, где Сити граничит с Ист-Эндом; теперь его называют Банглатауном – из-за разросшейся бангладешской общины. Чтобы отметить переименование, по всей улице развесили бангладешские флаги, а весной 99-го заявился психованный фашист и рванул там самодельную бомбу, начиненную гвоздями. Стеф жил на противоположном конце улицы, там этот взрыв почти и слышно не было, но оттуда всех тоже на всякий случай эвакуировали на тридцать шесть часов. Когда полиция пришла их вытуривать, Джимми, сосед Стефа, перепугался, что теперь найдут все видеомагнитофоны, которые он хранил под кроватью, а его самого арестуют. Но у полиции были дела поважнее.
Я припарковалась напротив дома Стефа. Терпеть не могу оставлять здесь машину. Может, Фурнье-стрит и Фэшн-стрит и стали на что-то похожи, когда хиппующие молодые художники и киношники перебрались следом за Гилбертом и Джорджем в большие старинные дома со ставнями, но на Брик-лейн ты по-прежнему как на передовой. Здесь так и кишат орущие по ночам придурки, на углах ошиваются проститутки и всякий сброд выползает из индийских ресторанчиков, чтобы подраться в канавах. Прошлым летом в квартиру Стефа забрались два типа, которые облазили по крышам всю улицу, взламывая люки. До сих пор с моей машиной здесь ничего не случалось, но это всего лишь вопрос времени.
Пшикнув пару раз освежителем для рта, я вылезла на тротуар и заперла машину. В воздухе висела крепкая смесь запахов – масала, корма, карри. От одного из ресторанчиков ко мне уже спешил официант с меню в руках, но я отмахнулась и зашагала к дверям дома 134А. Квартира прямо над «Ле Тай», модной пурпурно-раззолоченной пивнушкой. Я позвонила.
– Да? – отозвался по интеркому голос Стефа.
– Это я.
– Кэт! Сладенькая…
Раздался гудок, я открыла дверь и поднялась наверх. И вот я уже у него в объятиях, мы целуемся, прислонившись к стене. Во время поцелуя Стеф никогда не закрывает глаз. Я вдыхаю запах, который так люблю, – его кожи, его шеи, его волос. Этот запах трудно описать – напоминает только что открытую бутылочку чернил. Мне не хватало его. Я потянулась, чтобы взъерошить копну белокурых волос Стефа, и он тотчас отпихнул меня. Терпеть не может, когда я лохмачу его волосы.
– Кэт, выглядишь…
– Ага, знаю. Ты еще посмотри, что у меня под этим.
Я взяла Стефа за руку, чтобы отвести его наверх, в спальню, но он вырвался:
– Обнаглела! Является… сколько там? Без четверти одиннадцать, когда ужин чуть медным тазом не накрылся, – и прямиком в койку?
О господи. Он занимался стряпней. Я уловила запах, плывущий из кухни. Похоже, это… жареный цыпленок. Стеф сиял от гордости, на щеках играли ямочки. А все по моей вине. Нечего было перед самым его отъездом устраивать ему взбучку за то, что он никогда для меня не готовит.
– Дружок, но ведь целых три недели! Три недели без секса! Я же на стенку лезу. Со мной такое творится – слов нет.
– Не сомневаюсь. – Ямочки стали еще глубже. Он сдул со лба прядь волос. – Но я как проклятый у духовки пахал. Пошли.
Мне оставалось только последовать за ним на кухню, очень сомневаясь, что смогу проглотить еще хоть кусочек.
В прихожей высилась целая гора коробок, похожих на обувные.
– Это что такое? – спросила я.
– Да так. Это все Джимми с Эдди, я к этому отношения не имею, – отозвался Стеф с кухни.
– Да, но внутри-то что? – Я разглядывала пирамиду.
– Ферби. Такие интерактивные финтифлюшки. Их можно научить разговаривать, ну и всякое такое. Старые запасы. Тут их сотни три.
Старые запасы, дуру нашел. Но я ничего не сказала. Не мое дело. Пока в это не втягивают Стефа.
– Выпьешь? – он протянул бокал красного вина, едва я переступила порог кухни. – Или с тебя уже хватит?
– С чего ты взял, что я пила?
Стеф посмотрел на меня. Этот его «всезнающий» взгляд – но выходит довольно мило. Стеф вообще удивительно милый со своими рассчитанными на публику повадками школьника и наигранно уличной манерой говорить. Нелепо, но очаровательно. Джимми ведет себя так же, но его это не делает особо привлекательным. Оба они помешались на гангстерах. Слишком много Мартина Скорсезе в подростковом возрасте. А вот Эдди изображать уличный говор не нужно. Для него это естественно. Из-за Эдди я действительно беспокоилась, – точнее, из-за его влияния на Стефа.
Я села за расшатанный столик, а Стеф надел фартук, словно образцовая домохозяйка, залил кипятком зеленые бобы в кастрюльке и поставил все это на огонь. Потом подсел ко мне.
– Как в Испании? – спросила я. – Загар что надо.
– Ага, смотрится, да? – Стеф продемонстрировал коричневую руку, покрытую золотистыми волосками. – Что скажешь о вине?
Я сделала глоток.
– Здорово.
– И все?
Я отпила еще. Чего он от меня хочет? Я не слишком-то разбираюсь в винах.
– Хорошее. Фруктовое.
Стеф улыбнулся и через стол подтолкнул ко мне бутылку. Наверное, нужно прочитать этикетку – ладно. «Хосе Мария Маркес 1996, Риоха».
– Ты бы сколько за это выложила?
Эта игра уже начинала меня утомлять.
– Ну не знаю я, Стеф. Шесть фунтов? Семь? Улыбка стала еще шире:
– Грандиозно. В розницу вино идет за пять девяносто девять в аэропортах и на паромах. Внутри страны – за шесть девяносто девять.
– И что?
Стеф придвинул ко мне еще одну откупоренную бутылку, уже без этикетки:
– Теперь попробуй это.
Я отхлебнула и этого вина, но разницы не заметила.
– Если бы я тебя плохо знала, то подумала бы, будто все три недели ты учился на дегустатора.
– Нет, скажи, а об этом ты что думаешь?
– Жаль тебя разочаровывать, но для меня на вкус одинаково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Дождь уже прекратился, когда я миновала Ливерпуль-стрит, но небо оставалось непроглядным и мглистым. Ни луны, ни звезд. Воздух как будто сгустился, а предметы обступили тебя со всех сторон, словно кто-то затолкал весь Лондон в коробку и накрыл крышкой. Я свернула на Брик-лейн, где живет Стеф.
Спитлфилдз – это место, где Сити граничит с Ист-Эндом; теперь его называют Банглатауном – из-за разросшейся бангладешской общины. Чтобы отметить переименование, по всей улице развесили бангладешские флаги, а весной 99-го заявился психованный фашист и рванул там самодельную бомбу, начиненную гвоздями. Стеф жил на противоположном конце улицы, там этот взрыв почти и слышно не было, но оттуда всех тоже на всякий случай эвакуировали на тридцать шесть часов. Когда полиция пришла их вытуривать, Джимми, сосед Стефа, перепугался, что теперь найдут все видеомагнитофоны, которые он хранил под кроватью, а его самого арестуют. Но у полиции были дела поважнее.
Я припарковалась напротив дома Стефа. Терпеть не могу оставлять здесь машину. Может, Фурнье-стрит и Фэшн-стрит и стали на что-то похожи, когда хиппующие молодые художники и киношники перебрались следом за Гилбертом и Джорджем в большие старинные дома со ставнями, но на Брик-лейн ты по-прежнему как на передовой. Здесь так и кишат орущие по ночам придурки, на углах ошиваются проститутки и всякий сброд выползает из индийских ресторанчиков, чтобы подраться в канавах. Прошлым летом в квартиру Стефа забрались два типа, которые облазили по крышам всю улицу, взламывая люки. До сих пор с моей машиной здесь ничего не случалось, но это всего лишь вопрос времени.
Пшикнув пару раз освежителем для рта, я вылезла на тротуар и заперла машину. В воздухе висела крепкая смесь запахов – масала, корма, карри. От одного из ресторанчиков ко мне уже спешил официант с меню в руках, но я отмахнулась и зашагала к дверям дома 134А. Квартира прямо над «Ле Тай», модной пурпурно-раззолоченной пивнушкой. Я позвонила.
– Да? – отозвался по интеркому голос Стефа.
– Это я.
– Кэт! Сладенькая…
Раздался гудок, я открыла дверь и поднялась наверх. И вот я уже у него в объятиях, мы целуемся, прислонившись к стене. Во время поцелуя Стеф никогда не закрывает глаз. Я вдыхаю запах, который так люблю, – его кожи, его шеи, его волос. Этот запах трудно описать – напоминает только что открытую бутылочку чернил. Мне не хватало его. Я потянулась, чтобы взъерошить копну белокурых волос Стефа, и он тотчас отпихнул меня. Терпеть не может, когда я лохмачу его волосы.
– Кэт, выглядишь…
– Ага, знаю. Ты еще посмотри, что у меня под этим.
Я взяла Стефа за руку, чтобы отвести его наверх, в спальню, но он вырвался:
– Обнаглела! Является… сколько там? Без четверти одиннадцать, когда ужин чуть медным тазом не накрылся, – и прямиком в койку?
О господи. Он занимался стряпней. Я уловила запах, плывущий из кухни. Похоже, это… жареный цыпленок. Стеф сиял от гордости, на щеках играли ямочки. А все по моей вине. Нечего было перед самым его отъездом устраивать ему взбучку за то, что он никогда для меня не готовит.
– Дружок, но ведь целых три недели! Три недели без секса! Я же на стенку лезу. Со мной такое творится – слов нет.
– Не сомневаюсь. – Ямочки стали еще глубже. Он сдул со лба прядь волос. – Но я как проклятый у духовки пахал. Пошли.
Мне оставалось только последовать за ним на кухню, очень сомневаясь, что смогу проглотить еще хоть кусочек.
В прихожей высилась целая гора коробок, похожих на обувные.
– Это что такое? – спросила я.
– Да так. Это все Джимми с Эдди, я к этому отношения не имею, – отозвался Стеф с кухни.
– Да, но внутри-то что? – Я разглядывала пирамиду.
– Ферби. Такие интерактивные финтифлюшки. Их можно научить разговаривать, ну и всякое такое. Старые запасы. Тут их сотни три.
Старые запасы, дуру нашел. Но я ничего не сказала. Не мое дело. Пока в это не втягивают Стефа.
– Выпьешь? – он протянул бокал красного вина, едва я переступила порог кухни. – Или с тебя уже хватит?
– С чего ты взял, что я пила?
Стеф посмотрел на меня. Этот его «всезнающий» взгляд – но выходит довольно мило. Стеф вообще удивительно милый со своими рассчитанными на публику повадками школьника и наигранно уличной манерой говорить. Нелепо, но очаровательно. Джимми ведет себя так же, но его это не делает особо привлекательным. Оба они помешались на гангстерах. Слишком много Мартина Скорсезе в подростковом возрасте. А вот Эдди изображать уличный говор не нужно. Для него это естественно. Из-за Эдди я действительно беспокоилась, – точнее, из-за его влияния на Стефа.
Я села за расшатанный столик, а Стеф надел фартук, словно образцовая домохозяйка, залил кипятком зеленые бобы в кастрюльке и поставил все это на огонь. Потом подсел ко мне.
– Как в Испании? – спросила я. – Загар что надо.
– Ага, смотрится, да? – Стеф продемонстрировал коричневую руку, покрытую золотистыми волосками. – Что скажешь о вине?
Я сделала глоток.
– Здорово.
– И все?
Я отпила еще. Чего он от меня хочет? Я не слишком-то разбираюсь в винах.
– Хорошее. Фруктовое.
Стеф улыбнулся и через стол подтолкнул ко мне бутылку. Наверное, нужно прочитать этикетку – ладно. «Хосе Мария Маркес 1996, Риоха».
– Ты бы сколько за это выложила?
Эта игра уже начинала меня утомлять.
– Ну не знаю я, Стеф. Шесть фунтов? Семь? Улыбка стала еще шире:
– Грандиозно. В розницу вино идет за пять девяносто девять в аэропортах и на паромах. Внутри страны – за шесть девяносто девять.
– И что?
Стеф придвинул ко мне еще одну откупоренную бутылку, уже без этикетки:
– Теперь попробуй это.
Я отхлебнула и этого вина, но разницы не заметила.
– Если бы я тебя плохо знала, то подумала бы, будто все три недели ты учился на дегустатора.
– Нет, скажи, а об этом ты что думаешь?
– Жаль тебя разочаровывать, но для меня на вкус одинаково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70