Ну, а я – в мать. Кем она была, спрашиваю я тебя? Одно из двух. Либо убийцей, либо сумасшедшей. И не нужны психотерапевты, чтобы понять, почему я не такая. Я наследница своей матери, вот и все. И последние недели меня в этом только убедили.
Дядя Стивен извлек трубку изо рта, остановился и постучал ею по каменному бордюру. Я терпеливо ждала, пока он отправит её в карман.
– Брак всегда соединяет двоих, Марни. Твой отец был таким же нормальным, как я. А разве во мне есть какие-то странности? Но ведь я ей брат. Ты не обязательно должна быть похожа на нее. Но даже если и похожа, разве ты должна поступать, как она? Ты все ещё её не понимаешь.
– А я и не хочу! И что тут понимать? Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Нет. Я вынужден защитить твою мать. Понимаешь, милая моя, она была одновременно очень страстной и очень сдержанной, замкнутой женщиной, и к тому же ещё довольно наивной. Я знаю, ты думаешь, все это выдумки, но представь, как в её случае поступила бы женщина с опытом. Прежде всего она позаботилась бы, чтобы вообще не залететь. Но уж если такое случилось, постаралась бы заранее от ребенка избавиться. А она и не думала. Все это время она была во власти фантастического склада ума, который унаследовала от отца, и своего собственного безудержного воображения. Это и привело её к временному помутнению рассудка. Но с какой стати думать, что она передала тебе свой характер и ты поступишь подобным образом, если попадешь в подобные обстоятельства? Борись со своими недостатками, старайся их преодолеть, но не пытайся, ради бога, внушить себе, что они неискоренимы!
Мы все шли и шли, но мне вдруг захотелось избавиться от него, просто побыть одной, посидеть в полном одиночестве и подумать.
– Ты когда-нибудь слышал, как она говорила о сексе, о любви? – спросила я – Всю жизнь она старалась внушить мне отвращение к сексу. Как теперь с этим справиться? Если тебе с детства вбивали отвращение…
– У людей часто возникает ненависть к тому, что приходится в себе подавлять. Когда твоя мама выздоровела и обнаружила, что секс уже не для неё – а так оно и было, – вполне естественно, что она стала видеть в сексе причину всех своих бед, и попыталась уберечь тебя от этого.
– Но разве не секс был причиной всех её бед?
– Только потому, что вначале его вовсе отрицали, а потом злоупотребляли.
– Ты рассуждаешь как Марк.
– Твой муж?
– Да.
– Расскажи о нем.
– Это уже бесполезно.
– Иногда, Марни, я чувствую себя очень виноватым за то, уйдя в море, оставив сначала Эди одну с отцом, а потом бросив тебя на Эди. Теперь я останусь и постараюсь помочь тебе во всем разобраться.
Мы свернули на Белгрейв-Роуд.
– Я знаю, что ты помог много лет назад, – сказала я. – Думаю, и сейчас ты здорово помог. Но продолжать разговор смысла нет. Ты вернешься в Ливерпуль, а я куда-нибудь уеду. Даже если бы мы говорили об этом до конца дней, простого ответа нам не найти, потому что его не существует. Ты оцениваешь эту историю так, Люси – этак, но того, кто бы мог рассказать мне все откровенно, уже нет в живых. Всю жизнь мать лгала мне и сошла в могилу, не сказав ни слова. Вот в чем дело. От этого никуда не деться, и мне придется с этим жить, если я вообще захочу жить. Но чтобы жить дальше, мне нужно самой со всем справиться. Самой разобраться. Так что оставь меня теперь, пожалуйста, одну. Я приду домой позднее. Пока я просто не могу видеть этот дом. Но я вернусь сегодня вечером.
Дядя Стивен взял меня за руку, и мы остановились.
– Марни, ты обещаешь, что вернешься?
– Обещаю.
– Лучше бы мне остаться с тобой.
– Лучше мне побыть одной.
20
Когда он ушел, я вновь повернула на Бэлгрейв-Роуд и пошла обратно по аллее. Ветер теперь налетал сзади, трепал юбку, бил мне в спину, словно подгонял, торопил вперед. По дорожке шли две монахини, ветер вздувал их одежды, словно обрезанные крылья. Они прошли мимо, не поднимая глаз, пригнув головы против ветра.
Я тоже могла бы уйти в монахини. Нужно только преодолеть отвращение к Богу. Пострижение избавит меня от неправедного пути. Хотя можно выбрать и прямо противоположный вариант и стать проституткой. Интересно, есть ли в Торки профессиональные проститутки? И как они выбрали свое ремесло?
Я стояла и перебирала в памяти все, что доставляло мне в жизни радость, пока я долгие месяцы работала в Бирмингеме, в Манчестере, в Баронете. Но ничего не помогало. Двигавшая мною сила вдруг иссякла. Жизнь моя вывернулась наизнанку, а душа словно раскололась надвое.
Я свернула в бар на углу и заказала бренди. Хотя заведение только открылось, народу было полно. У мужчины рядом со мной рот напоминал кузов самосвала, который опрокидывается, высыпая гравий. Од рассказывал о футбольном матче, который состоялся на прошлой неделе. Сосед его в это время пожирал меня глазами. Коротышка в клетчатой кепке рассматривал меня в упор с ног до головы. Понятно, о чем он думал, – не нужно быть дочерью Эди, чтобы догадаться.
Накурено было, как в опиумном притоне. Толстая черноволосая барменша терла мокрую стойку тряпкой. Стоило только улыбнуться тому, в клетчатой кепке только разок улыбнуться. Остальное он сделает сам. Чего ты боишься? думала я. Что у тебя появится ребенок и ты убьешь его, а потом будешь жить с этим всю жизнь? Будешь потеть в постели и убеждать себя, что ненавидишь секс, что это мерзость? Неужели к этому ты идешь?
Ну, а воровство разве не ложь? Почему я осуждаю маму строже, чем себя?
Я отвернулась от соседей и пошла со стаканом к столику, за которым в одиночестве сидела какая-то женщина. Ей было около сорока – потрепанная, с большими глазами, полными губами и большой уютной грудью. Пальто и платье напоминали те, что я носила лет пять назад, прежде чем начала понимать толк в одежде.
– Привет, дорогая, – сказала она пропитым голосом. – Жарко, правда?
Сев за столик, я поймала наши отражения в зеркале. Я видела её, а рядом девушку в коротком коричневом пальто, с завивкой, челкой, в желтой блузке. И вид был вполне обыкновенный. Ничего похожего на загнанное животное.
– Тебе нехорошо, дорогая? – спросила женщина. – Тут сильно накурено…
Перед ней стояли три пустых стакана и четвертый, до половины налитый крепким ирландским портером.
– Попробуй портера, дорогая, – предложила женщина. – Это что у тебя, бренди? От таких маленьких рюмок никакого проку.
– Да, – сказала я самой себе, а вовсе не ей. Это была первая рюмка бренди, которую я выпила после вечера в том, другом баре в Ибизе, когда все вокруг пировали, а мы с Марком спорили о любви. И вдруг из глаз моих брызнули слезы. Бог знает, почему, но хлынули потоком.
– Что случилось, дорогая? Поссорилась с приятелем?
Девушка в зеркале поискала платок, достала его и утерла лицо. Но поток слез иссяк не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Дядя Стивен извлек трубку изо рта, остановился и постучал ею по каменному бордюру. Я терпеливо ждала, пока он отправит её в карман.
– Брак всегда соединяет двоих, Марни. Твой отец был таким же нормальным, как я. А разве во мне есть какие-то странности? Но ведь я ей брат. Ты не обязательно должна быть похожа на нее. Но даже если и похожа, разве ты должна поступать, как она? Ты все ещё её не понимаешь.
– А я и не хочу! И что тут понимать? Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Нет. Я вынужден защитить твою мать. Понимаешь, милая моя, она была одновременно очень страстной и очень сдержанной, замкнутой женщиной, и к тому же ещё довольно наивной. Я знаю, ты думаешь, все это выдумки, но представь, как в её случае поступила бы женщина с опытом. Прежде всего она позаботилась бы, чтобы вообще не залететь. Но уж если такое случилось, постаралась бы заранее от ребенка избавиться. А она и не думала. Все это время она была во власти фантастического склада ума, который унаследовала от отца, и своего собственного безудержного воображения. Это и привело её к временному помутнению рассудка. Но с какой стати думать, что она передала тебе свой характер и ты поступишь подобным образом, если попадешь в подобные обстоятельства? Борись со своими недостатками, старайся их преодолеть, но не пытайся, ради бога, внушить себе, что они неискоренимы!
Мы все шли и шли, но мне вдруг захотелось избавиться от него, просто побыть одной, посидеть в полном одиночестве и подумать.
– Ты когда-нибудь слышал, как она говорила о сексе, о любви? – спросила я – Всю жизнь она старалась внушить мне отвращение к сексу. Как теперь с этим справиться? Если тебе с детства вбивали отвращение…
– У людей часто возникает ненависть к тому, что приходится в себе подавлять. Когда твоя мама выздоровела и обнаружила, что секс уже не для неё – а так оно и было, – вполне естественно, что она стала видеть в сексе причину всех своих бед, и попыталась уберечь тебя от этого.
– Но разве не секс был причиной всех её бед?
– Только потому, что вначале его вовсе отрицали, а потом злоупотребляли.
– Ты рассуждаешь как Марк.
– Твой муж?
– Да.
– Расскажи о нем.
– Это уже бесполезно.
– Иногда, Марни, я чувствую себя очень виноватым за то, уйдя в море, оставив сначала Эди одну с отцом, а потом бросив тебя на Эди. Теперь я останусь и постараюсь помочь тебе во всем разобраться.
Мы свернули на Белгрейв-Роуд.
– Я знаю, что ты помог много лет назад, – сказала я. – Думаю, и сейчас ты здорово помог. Но продолжать разговор смысла нет. Ты вернешься в Ливерпуль, а я куда-нибудь уеду. Даже если бы мы говорили об этом до конца дней, простого ответа нам не найти, потому что его не существует. Ты оцениваешь эту историю так, Люси – этак, но того, кто бы мог рассказать мне все откровенно, уже нет в живых. Всю жизнь мать лгала мне и сошла в могилу, не сказав ни слова. Вот в чем дело. От этого никуда не деться, и мне придется с этим жить, если я вообще захочу жить. Но чтобы жить дальше, мне нужно самой со всем справиться. Самой разобраться. Так что оставь меня теперь, пожалуйста, одну. Я приду домой позднее. Пока я просто не могу видеть этот дом. Но я вернусь сегодня вечером.
Дядя Стивен взял меня за руку, и мы остановились.
– Марни, ты обещаешь, что вернешься?
– Обещаю.
– Лучше бы мне остаться с тобой.
– Лучше мне побыть одной.
20
Когда он ушел, я вновь повернула на Бэлгрейв-Роуд и пошла обратно по аллее. Ветер теперь налетал сзади, трепал юбку, бил мне в спину, словно подгонял, торопил вперед. По дорожке шли две монахини, ветер вздувал их одежды, словно обрезанные крылья. Они прошли мимо, не поднимая глаз, пригнув головы против ветра.
Я тоже могла бы уйти в монахини. Нужно только преодолеть отвращение к Богу. Пострижение избавит меня от неправедного пути. Хотя можно выбрать и прямо противоположный вариант и стать проституткой. Интересно, есть ли в Торки профессиональные проститутки? И как они выбрали свое ремесло?
Я стояла и перебирала в памяти все, что доставляло мне в жизни радость, пока я долгие месяцы работала в Бирмингеме, в Манчестере, в Баронете. Но ничего не помогало. Двигавшая мною сила вдруг иссякла. Жизнь моя вывернулась наизнанку, а душа словно раскололась надвое.
Я свернула в бар на углу и заказала бренди. Хотя заведение только открылось, народу было полно. У мужчины рядом со мной рот напоминал кузов самосвала, который опрокидывается, высыпая гравий. Од рассказывал о футбольном матче, который состоялся на прошлой неделе. Сосед его в это время пожирал меня глазами. Коротышка в клетчатой кепке рассматривал меня в упор с ног до головы. Понятно, о чем он думал, – не нужно быть дочерью Эди, чтобы догадаться.
Накурено было, как в опиумном притоне. Толстая черноволосая барменша терла мокрую стойку тряпкой. Стоило только улыбнуться тому, в клетчатой кепке только разок улыбнуться. Остальное он сделает сам. Чего ты боишься? думала я. Что у тебя появится ребенок и ты убьешь его, а потом будешь жить с этим всю жизнь? Будешь потеть в постели и убеждать себя, что ненавидишь секс, что это мерзость? Неужели к этому ты идешь?
Ну, а воровство разве не ложь? Почему я осуждаю маму строже, чем себя?
Я отвернулась от соседей и пошла со стаканом к столику, за которым в одиночестве сидела какая-то женщина. Ей было около сорока – потрепанная, с большими глазами, полными губами и большой уютной грудью. Пальто и платье напоминали те, что я носила лет пять назад, прежде чем начала понимать толк в одежде.
– Привет, дорогая, – сказала она пропитым голосом. – Жарко, правда?
Сев за столик, я поймала наши отражения в зеркале. Я видела её, а рядом девушку в коротком коричневом пальто, с завивкой, челкой, в желтой блузке. И вид был вполне обыкновенный. Ничего похожего на загнанное животное.
– Тебе нехорошо, дорогая? – спросила женщина. – Тут сильно накурено…
Перед ней стояли три пустых стакана и четвертый, до половины налитый крепким ирландским портером.
– Попробуй портера, дорогая, – предложила женщина. – Это что у тебя, бренди? От таких маленьких рюмок никакого проку.
– Да, – сказала я самой себе, а вовсе не ей. Это была первая рюмка бренди, которую я выпила после вечера в том, другом баре в Ибизе, когда все вокруг пировали, а мы с Марком спорили о любви. И вдруг из глаз моих брызнули слезы. Бог знает, почему, но хлынули потоком.
– Что случилось, дорогая? Поссорилась с приятелем?
Девушка в зеркале поискала платок, достала его и утерла лицо. Но поток слез иссяк не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68