Знал, что оружие отрицательно действует на детскую психику, но, увы, я не Ушинский, это правда. Надо сказать, меня поняли сразу и соединили через космос с господином Бармалеем. Тот вспомнил меня, и я был любезно приглашен на прием. Что само по себе было приятным событием.
Кабинет напоминал выставку спортивных достижений общества «Трудовые резервы» — кубки из дешевеньких сплавов, хрустальные горшки, на стенах дипломы в рамочках. Застывшая память прошлых побед. Хозяин кабинета не изменился — был уверенный, как бандит, и деловой, как государственный чиновник.
Мы сели за столик с видом на Тверскую, погружавшуюся, как океанский лайнер, в пучину мглистой, вечерней пурги. Я коротко изложил проблему. Бармалей задумался, как депутат над нуждами народа. И своими.
— Тухлое дельце, да, — покачал головой. — Меня же уроют в три минуты, если… Сам понимаешь, мужик, да?
— Не понимаю, — проговорил я.
— Эх, Рита-Рита, знал бы… — Вздохнул. — Нет, мужик, ты меня прости. Но шкура мне моя…
Тут раздался хлопок, будто открыли бутылку шампанского. Или далеко взорвалась авиационная бомба. Нет, оказывается, это «Стечкин» проявил самостоятельность, выплюнув пулю в сторону музея спортивной славы. И весьма удачно. Хрустальная ваза, искрясь алмазными кусками, разметалась по кабинету.
— Ты что, мужик? — последовал тихий и грустный вопрос. — Я из тебя….
Я занервничал от угрозы, и вторая стекляшка разметалась по стене. Красивым бисером. Такие мишени во всех отношениях удобны — сразу виден положительный результат.
— Ну все, все, да! — заорал Бармалей. — Что тебе надо?
— А ещё есть «Шевроле», — вспомнил я. — Люблю взрывать красивый тыхтун с вертуном.
— Ты — мент, да?
— Нет, товарищ, я куда хуже. Ты, детка, крутой, но я ещё круче, как кипяток… — Много говорил, правда, имею такую слабость, но что делать, надо уметь переубеждать собеседников. — Смотри, не ошпарь шкуру.
— Да иди ты…
— Говори, куда, говори, к кому, пойду, родной.
И в этот напряженный момент — тук в дверь. И, не дожидаясь разрешения, проклюнулся дубовый, как бита, исполнительного лакея:
— Артем Борисович, эвакуация. В здании бомба.
— Что?!
— Да-да, бомба. Срочная эвакуация.
— Что за бред? — не поверил Бармалей и посмотрел на меня.
— И, может быть, под «Шевроле», — хмыкнул я. — С дистанционным управлением. — И похлопал себя по куртке. Аккуратно, но с чувством. — Ну, что? Считаем до трех? Раз…
У моего собеседника был выбор: верить или не верить. Наверное, мои предыдущие действия убеждали в том, что предпочтительнее первый вариант, чем второй.
— Два!
— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…
— Нет проблем, — ответил я.
Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Рита.
Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут ещё появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.
То есть начался такой бедлам, что я решил удалиться. От греха подальше. Может быть, и вправду какой-нибудь исламский фундаменталист спрятал фугас в покоях обожаемого владыки всей Сахары. Известно, что Восток — дело тонкое, и поэтому кому куда, а мне в западном направлении.
Очевидно, что информация от господина Бармалея меня заинтересовала. В противном случае я бы отправился домой дрыхнуть у знойной батареи отопления, а не квасить вечернее шоссе в промерзшей колымаге. Куда же я ехал на ночь глядя? Вместе с друзьями, которые тоже пожирали холодные километры, как пломбир. На джипе и по другой скоростной трассе. Целью нашей поездки была зимняя избушка ресторана «Русь». По утверждениям Бармалея, там любит отдыхать от трудов воровских Лева Шишинский, по прозвищу Шиш, шестерка сучья, имеющий непосредственный выход на владельцев компании.
Была суббота, а именно по выходным дням Лева любил отдыхать. В обществе двух телохранителей и блядовитых цесарок.
И мы решили составить ему компанию. Чтобы вечер для именинника проходил весело и с неожиданными по возможности сюрпризами. Ведь так мало радости вокруг, и это печальный факт нашего бытия. Больше праздников, господа, больше и разных!
Островерхая бревенчатая избушка притулилась к лесу задом, а к дороге передом. Гирлянды перед входом, оставшиеся после Нового года, плясали на студеном ветру. Липкий снег покрывал коростой автомобили на площадке. Под родным снежком угадывались импортные металлические коробки, не приспособленные к нашей суровой и простой действительности. Через год-другой от них останется лишь ржавая труха. Впрочем, ржавеет и создатель их, человек. И нельзя остановить этот разлагающий, мерзкий процесс. И каждое мгновение, каждая секунда — минута — час ведет нас к вечному покою. И спасение, повторю, одно — наши дети. Право, я никогда не задумывался над тем, что по свету может бегать ещё какой-нибудь Санька, зеркальное отражение мое. Никогда не задумывался, к сожалению.
И что же теперь? Моего Саню хотят насильно пересадить на искусственную почву, чтобы из него вырос благополучный янки, никогда не задумывающийся о том, что есть великая гибнущая страна. Которая возродится из мрака бездны. Возродится, е' ваш кремлевский род, возродится, потому что я верну Саньку в этот родной край, тяжелый для жизни и прекрасный для души. Да простится мне этот высокий слог, выражаюсь я на нем в исключительных случаях. В торжественных. Когда чувствую, что скоро будет большая жатва. Для старушенции с сельхозинвентарем.
Наконец подковылял джип, весь в снегу, похожий на механизированные сани. Мои друзья вывалились из транспортного средства, как добрые купцы, желающие гульнуть ночку. Я присоединился к ним, и мы втроем заявились в окультуренный общепит, напоминающий как бы русскую избу. Самовары, лакированные ложки-плошки, матрешки… Туфта для любителей экзотики с берегов Темзы, Сены, Потомака и прочих водоемов мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Кабинет напоминал выставку спортивных достижений общества «Трудовые резервы» — кубки из дешевеньких сплавов, хрустальные горшки, на стенах дипломы в рамочках. Застывшая память прошлых побед. Хозяин кабинета не изменился — был уверенный, как бандит, и деловой, как государственный чиновник.
Мы сели за столик с видом на Тверскую, погружавшуюся, как океанский лайнер, в пучину мглистой, вечерней пурги. Я коротко изложил проблему. Бармалей задумался, как депутат над нуждами народа. И своими.
— Тухлое дельце, да, — покачал головой. — Меня же уроют в три минуты, если… Сам понимаешь, мужик, да?
— Не понимаю, — проговорил я.
— Эх, Рита-Рита, знал бы… — Вздохнул. — Нет, мужик, ты меня прости. Но шкура мне моя…
Тут раздался хлопок, будто открыли бутылку шампанского. Или далеко взорвалась авиационная бомба. Нет, оказывается, это «Стечкин» проявил самостоятельность, выплюнув пулю в сторону музея спортивной славы. И весьма удачно. Хрустальная ваза, искрясь алмазными кусками, разметалась по кабинету.
— Ты что, мужик? — последовал тихий и грустный вопрос. — Я из тебя….
Я занервничал от угрозы, и вторая стекляшка разметалась по стене. Красивым бисером. Такие мишени во всех отношениях удобны — сразу виден положительный результат.
— Ну все, все, да! — заорал Бармалей. — Что тебе надо?
— А ещё есть «Шевроле», — вспомнил я. — Люблю взрывать красивый тыхтун с вертуном.
— Ты — мент, да?
— Нет, товарищ, я куда хуже. Ты, детка, крутой, но я ещё круче, как кипяток… — Много говорил, правда, имею такую слабость, но что делать, надо уметь переубеждать собеседников. — Смотри, не ошпарь шкуру.
— Да иди ты…
— Говори, куда, говори, к кому, пойду, родной.
И в этот напряженный момент — тук в дверь. И, не дожидаясь разрешения, проклюнулся дубовый, как бита, исполнительного лакея:
— Артем Борисович, эвакуация. В здании бомба.
— Что?!
— Да-да, бомба. Срочная эвакуация.
— Что за бред? — не поверил Бармалей и посмотрел на меня.
— И, может быть, под «Шевроле», — хмыкнул я. — С дистанционным управлением. — И похлопал себя по куртке. Аккуратно, но с чувством. — Ну, что? Считаем до трех? Раз…
У моего собеседника был выбор: верить или не верить. Наверное, мои предыдущие действия убеждали в том, что предпочтительнее первый вариант, чем второй.
— Два!
— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…
— Нет проблем, — ответил я.
Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Рита.
Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут ещё появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.
То есть начался такой бедлам, что я решил удалиться. От греха подальше. Может быть, и вправду какой-нибудь исламский фундаменталист спрятал фугас в покоях обожаемого владыки всей Сахары. Известно, что Восток — дело тонкое, и поэтому кому куда, а мне в западном направлении.
Очевидно, что информация от господина Бармалея меня заинтересовала. В противном случае я бы отправился домой дрыхнуть у знойной батареи отопления, а не квасить вечернее шоссе в промерзшей колымаге. Куда же я ехал на ночь глядя? Вместе с друзьями, которые тоже пожирали холодные километры, как пломбир. На джипе и по другой скоростной трассе. Целью нашей поездки была зимняя избушка ресторана «Русь». По утверждениям Бармалея, там любит отдыхать от трудов воровских Лева Шишинский, по прозвищу Шиш, шестерка сучья, имеющий непосредственный выход на владельцев компании.
Была суббота, а именно по выходным дням Лева любил отдыхать. В обществе двух телохранителей и блядовитых цесарок.
И мы решили составить ему компанию. Чтобы вечер для именинника проходил весело и с неожиданными по возможности сюрпризами. Ведь так мало радости вокруг, и это печальный факт нашего бытия. Больше праздников, господа, больше и разных!
Островерхая бревенчатая избушка притулилась к лесу задом, а к дороге передом. Гирлянды перед входом, оставшиеся после Нового года, плясали на студеном ветру. Липкий снег покрывал коростой автомобили на площадке. Под родным снежком угадывались импортные металлические коробки, не приспособленные к нашей суровой и простой действительности. Через год-другой от них останется лишь ржавая труха. Впрочем, ржавеет и создатель их, человек. И нельзя остановить этот разлагающий, мерзкий процесс. И каждое мгновение, каждая секунда — минута — час ведет нас к вечному покою. И спасение, повторю, одно — наши дети. Право, я никогда не задумывался над тем, что по свету может бегать ещё какой-нибудь Санька, зеркальное отражение мое. Никогда не задумывался, к сожалению.
И что же теперь? Моего Саню хотят насильно пересадить на искусственную почву, чтобы из него вырос благополучный янки, никогда не задумывающийся о том, что есть великая гибнущая страна. Которая возродится из мрака бездны. Возродится, е' ваш кремлевский род, возродится, потому что я верну Саньку в этот родной край, тяжелый для жизни и прекрасный для души. Да простится мне этот высокий слог, выражаюсь я на нем в исключительных случаях. В торжественных. Когда чувствую, что скоро будет большая жатва. Для старушенции с сельхозинвентарем.
Наконец подковылял джип, весь в снегу, похожий на механизированные сани. Мои друзья вывалились из транспортного средства, как добрые купцы, желающие гульнуть ночку. Я присоединился к ним, и мы втроем заявились в окультуренный общепит, напоминающий как бы русскую избу. Самовары, лакированные ложки-плошки, матрешки… Туфта для любителей экзотики с берегов Темзы, Сены, Потомака и прочих водоемов мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84