не люблю истерических фигляров. Не знаешь, чего от них ожидать. Неустойчивая психика. Такие и укусить могут. Сами себя. В минуту опасности. С такими вести себя надо спокойно, без резких движений. Как с аспидами в питомнике.
И поэтому после повторной пикировки: а ты кто такой? Нет, ты кто такой? — мы возобновили беседу уже в теплых, дружеских тонах.
Да, вспомнил профессор, была шальная поездка на африканский материк. После окончания института. Как бы практика. Негроиды мерли как мухи. От тропической лихорадки. Наши специалисты и дипломаты тоже страдали. Некоторые гибли.
Нет, такого Александрова не помнит. Наверное, был, если я так утверждаю. Но чтобы сознательно залечить своего человека… Может быть, какая-то нелепая случайность, медицинская ошибка, передозировка вакцины, да мало ли чего? Когда это все было?.. Зачем ворошить прошлое?
И действительно, зачем? И почему кто-то должен помнить какого-то дипломатишку Александрова, загнувшегося от гнуса? Когда старушка смерть выкашивала целые огромные туземные поселения. И негроидов складывали в известковые ямы, как хворост, почерневший на обжигающем блатном шарике.
— А не помните, как вас называли в посольстве? — поинтересовался я. Прозвище? Кликуха там?
— Как же не помнить? — хохотнул. — Тогда я по документам… как Латынин… Поменяли Латкина-то… Чтобы ЦРУ не догадалось, ага. И в самое пекло. А там, в посольстве, очень даже симпатичная курочка… Сейчас вспомню-вспомню… Лия… Лилия… Вот!.. — Плотоядно облизнулся. — Такая. Очень даже недурственная. Вот с такой… э-э-э фигурой, да. — Руками обрисовал образ наяды. — Первая леди, так сказать. Муж у неё был первым атташе или как там… Все по делам-делам, мы тогда ставку на этих чернопопых… Ну да ладно!.. А я тогда был в самой что ни на есть боевой форме. И поимели мы симпатию. В сорок градусов. В тени. Вспомнишь вздрогнешь… — И мечтательно закатил глаза к небесам.
— И что дальше? — вернул я его на землю.
— А что дальше? Муж… как же его… имя такое… нафталинное…
— Фаддей?..
— Во! Про это дельце прознал. А как не прознать, когда стенки из спичек, а дама орет на всю Африку. От страсти-с… Как орала, ооо!.. — И снова замечтался.
Я несколько притомился от воспоминаний о любовных похождениях молодого эскулапа на далеком континенте. И напомнил о сути вопроса.
— Ну, Фаддей тихий скандалец супруге, мол, так и так, позор, а та опять орать, мол, он, в смысле я, рыцарь без страха и упрека, у него, в смысле у меня, копье и доспехи… Ого-го!..
— И что?
— Ну, пригрозила, что бросит его одного в черножопой дыре, если будет вмешиваться в её личную жизнь… И все, Фаддей треснул.
— А что с прозвищем?
— Так и пошло — Рыцарь с копьем, — сделал неприличный жест руками. Доспехов, ещё что-то. Веселенькое времечко было. Я потом негритяночек вкусил. Ооо! Это что-то! Темперамент, как у чумы. Никогда с черненькими не кувыркался?
— Нет, — заскрежетал я зубами. — Значит, все это помните, а?..
— Милый! — вскричал мой собеседник. — Я лучше подыхать буду с этим, чем вспоминать трупную кашу в цинковых гробах. Понимаю, тебе нужен крайний. Я — крайний. Если батя там был в это время… значит, помер на моих руках… Ну не помню я его. Такая у нас профессия. Еще с института. Трупы потрошили в моргах, как кур. Учились, так сказать, на практике. А притомишься знаниями, бутылочку водочки или спиртику да бутербродик на зубок. И порядок.
Я поднялся — о чем ещё можно говорить с потрошителем человеческих тушек? Хотя это тоже позиция — помнить лишь то, что приятно помнить. И верно: вспоминать жирноватые лебяжьи ляжки и собственное копье меж ними. На смертном одре. Что может быть милее?
— А вы, как я понимаю, встречались с Фаддеем… Как его там по батюшке? — задали мне вопрос на прощание.
— Было дело, — признался я. — Встречался. И не только с ним.
— С супругой, — по тону догадался Доспехов. — Как она, Лилия? Еще в соку? Ох, любительница. Ротик пламенный. А язычок — стручок перчика.
Тьфу ты, плюнул я в сердцах, тиснул бы тебе черт этот стручок в одно интересное место, откуда чупчапчи выклевываются попить молочка.
У двери профессор Латкин попридержал меня за локоток; затоптался, едва не наступив на котенка предрассветного февральского окраса.
— Да, что ещё помню. Лилия, блядь, рога мне… вот такие, — растопырил пятерню над лбом.
Я нервно дернул дверь, перекормленный воспоминаниями о прекрасном и любвеобильном прошлом.
— Да погоди ты! — выказал неудовольствие Рыцарь шприца. — Я к чему?.. Комиссия в то времечко приехала. С инспекцией. Как бы. По медицинской части. Один такой — руководитель. Себя носил. Перед ними Фаддей ох уж лебезил. А уж Лилия как стелилась, стервь! И с ним такой… шестерка, так?
— И что?
— Я ж говорю: вроде как проверяли нас. А сами — ни дум-дум, акушеры. И фамилия-то этого руководителя… такая обыкновенная… Ну, как Иванов. Мне Лилия тогда все уши прожужжала. Как же его, черт! Из ГБ он был, точно. Я вашего брата за версту чую.
Я прекратил дергать дверь и рваться на свободу.
— И что они проверяли?
— Да больше Лилию, — хохотнул. — Инспекция, одним словом. Фаддей страху натерпелся. А зря: женушка весь удар в себя приняла. Ох, сука, я по ней тоже было усох, а потом на негритяночек. За бусы — такой фейерверк!.. Фрр!..
Я наконец открыл дверь, понимая, что ещё немного — и пристрелю любителя африканских сафари. И ничего мне за это не будет. Матерясь, я поспешил прочь. Вопль таки нагнал меня у лифта:
— А котенок не требуется? Добрый кот будет, как лев!.. Из Африки, мать её так!
В ответ я хрястнул металлической дверью кабины и рухнул вниз. На среднерусскую равнину. Под родное солнышко. Сел в теплую, как отмель, машину и задумался.
Что-то во всей этой african story не складывалось. То ли Фаддей Петрович пр нашей давнешней встречи сознательно опустил некоторые вешки своей биографии, то ли позабыл за давностью, то ли существовала ещё какая-то причина? Хотя его информация была во многом правдива. Вспомнил про Доспехова, например. А про африканскую страсть жены умолчал. И то правда: не рассказывать же первому встречному о слабостях парадного подъезда своей любимой супруги? Да и когда это было? А вот что касается «комиссии»? Не нравятся мне такие инспекции. После них возникали проблемы. Со здоровьем. И жизнью. У тех, кто неправильно понимал авангардную роль партии в истории международного освободительного движения.
На вопрос об этой таинственной инспекции, канувшей в глубину веков, мог ответить только Фаддей Петрович Фирсунков, этот зыбкий человечек, любитель алых тюльпанов.
И что мешает мне навестить подмосковный райский уголок, который я когда-то давно посещал? Где сибирские пельмени с солдатскими пуговицами. Где наливочка цвета летнего заката. И где меня ждут с нетерпением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
И поэтому после повторной пикировки: а ты кто такой? Нет, ты кто такой? — мы возобновили беседу уже в теплых, дружеских тонах.
Да, вспомнил профессор, была шальная поездка на африканский материк. После окончания института. Как бы практика. Негроиды мерли как мухи. От тропической лихорадки. Наши специалисты и дипломаты тоже страдали. Некоторые гибли.
Нет, такого Александрова не помнит. Наверное, был, если я так утверждаю. Но чтобы сознательно залечить своего человека… Может быть, какая-то нелепая случайность, медицинская ошибка, передозировка вакцины, да мало ли чего? Когда это все было?.. Зачем ворошить прошлое?
И действительно, зачем? И почему кто-то должен помнить какого-то дипломатишку Александрова, загнувшегося от гнуса? Когда старушка смерть выкашивала целые огромные туземные поселения. И негроидов складывали в известковые ямы, как хворост, почерневший на обжигающем блатном шарике.
— А не помните, как вас называли в посольстве? — поинтересовался я. Прозвище? Кликуха там?
— Как же не помнить? — хохотнул. — Тогда я по документам… как Латынин… Поменяли Латкина-то… Чтобы ЦРУ не догадалось, ага. И в самое пекло. А там, в посольстве, очень даже симпатичная курочка… Сейчас вспомню-вспомню… Лия… Лилия… Вот!.. — Плотоядно облизнулся. — Такая. Очень даже недурственная. Вот с такой… э-э-э фигурой, да. — Руками обрисовал образ наяды. — Первая леди, так сказать. Муж у неё был первым атташе или как там… Все по делам-делам, мы тогда ставку на этих чернопопых… Ну да ладно!.. А я тогда был в самой что ни на есть боевой форме. И поимели мы симпатию. В сорок градусов. В тени. Вспомнишь вздрогнешь… — И мечтательно закатил глаза к небесам.
— И что дальше? — вернул я его на землю.
— А что дальше? Муж… как же его… имя такое… нафталинное…
— Фаддей?..
— Во! Про это дельце прознал. А как не прознать, когда стенки из спичек, а дама орет на всю Африку. От страсти-с… Как орала, ооо!.. — И снова замечтался.
Я несколько притомился от воспоминаний о любовных похождениях молодого эскулапа на далеком континенте. И напомнил о сути вопроса.
— Ну, Фаддей тихий скандалец супруге, мол, так и так, позор, а та опять орать, мол, он, в смысле я, рыцарь без страха и упрека, у него, в смысле у меня, копье и доспехи… Ого-го!..
— И что?
— Ну, пригрозила, что бросит его одного в черножопой дыре, если будет вмешиваться в её личную жизнь… И все, Фаддей треснул.
— А что с прозвищем?
— Так и пошло — Рыцарь с копьем, — сделал неприличный жест руками. Доспехов, ещё что-то. Веселенькое времечко было. Я потом негритяночек вкусил. Ооо! Это что-то! Темперамент, как у чумы. Никогда с черненькими не кувыркался?
— Нет, — заскрежетал я зубами. — Значит, все это помните, а?..
— Милый! — вскричал мой собеседник. — Я лучше подыхать буду с этим, чем вспоминать трупную кашу в цинковых гробах. Понимаю, тебе нужен крайний. Я — крайний. Если батя там был в это время… значит, помер на моих руках… Ну не помню я его. Такая у нас профессия. Еще с института. Трупы потрошили в моргах, как кур. Учились, так сказать, на практике. А притомишься знаниями, бутылочку водочки или спиртику да бутербродик на зубок. И порядок.
Я поднялся — о чем ещё можно говорить с потрошителем человеческих тушек? Хотя это тоже позиция — помнить лишь то, что приятно помнить. И верно: вспоминать жирноватые лебяжьи ляжки и собственное копье меж ними. На смертном одре. Что может быть милее?
— А вы, как я понимаю, встречались с Фаддеем… Как его там по батюшке? — задали мне вопрос на прощание.
— Было дело, — признался я. — Встречался. И не только с ним.
— С супругой, — по тону догадался Доспехов. — Как она, Лилия? Еще в соку? Ох, любительница. Ротик пламенный. А язычок — стручок перчика.
Тьфу ты, плюнул я в сердцах, тиснул бы тебе черт этот стручок в одно интересное место, откуда чупчапчи выклевываются попить молочка.
У двери профессор Латкин попридержал меня за локоток; затоптался, едва не наступив на котенка предрассветного февральского окраса.
— Да, что ещё помню. Лилия, блядь, рога мне… вот такие, — растопырил пятерню над лбом.
Я нервно дернул дверь, перекормленный воспоминаниями о прекрасном и любвеобильном прошлом.
— Да погоди ты! — выказал неудовольствие Рыцарь шприца. — Я к чему?.. Комиссия в то времечко приехала. С инспекцией. Как бы. По медицинской части. Один такой — руководитель. Себя носил. Перед ними Фаддей ох уж лебезил. А уж Лилия как стелилась, стервь! И с ним такой… шестерка, так?
— И что?
— Я ж говорю: вроде как проверяли нас. А сами — ни дум-дум, акушеры. И фамилия-то этого руководителя… такая обыкновенная… Ну, как Иванов. Мне Лилия тогда все уши прожужжала. Как же его, черт! Из ГБ он был, точно. Я вашего брата за версту чую.
Я прекратил дергать дверь и рваться на свободу.
— И что они проверяли?
— Да больше Лилию, — хохотнул. — Инспекция, одним словом. Фаддей страху натерпелся. А зря: женушка весь удар в себя приняла. Ох, сука, я по ней тоже было усох, а потом на негритяночек. За бусы — такой фейерверк!.. Фрр!..
Я наконец открыл дверь, понимая, что ещё немного — и пристрелю любителя африканских сафари. И ничего мне за это не будет. Матерясь, я поспешил прочь. Вопль таки нагнал меня у лифта:
— А котенок не требуется? Добрый кот будет, как лев!.. Из Африки, мать её так!
В ответ я хрястнул металлической дверью кабины и рухнул вниз. На среднерусскую равнину. Под родное солнышко. Сел в теплую, как отмель, машину и задумался.
Что-то во всей этой african story не складывалось. То ли Фаддей Петрович пр нашей давнешней встречи сознательно опустил некоторые вешки своей биографии, то ли позабыл за давностью, то ли существовала ещё какая-то причина? Хотя его информация была во многом правдива. Вспомнил про Доспехова, например. А про африканскую страсть жены умолчал. И то правда: не рассказывать же первому встречному о слабостях парадного подъезда своей любимой супруги? Да и когда это было? А вот что касается «комиссии»? Не нравятся мне такие инспекции. После них возникали проблемы. Со здоровьем. И жизнью. У тех, кто неправильно понимал авангардную роль партии в истории международного освободительного движения.
На вопрос об этой таинственной инспекции, канувшей в глубину веков, мог ответить только Фаддей Петрович Фирсунков, этот зыбкий человечек, любитель алых тюльпанов.
И что мешает мне навестить подмосковный райский уголок, который я когда-то давно посещал? Где сибирские пельмени с солдатскими пуговицами. Где наливочка цвета летнего заката. И где меня ждут с нетерпением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84