Только слово "путча" с буквой "т" пишется: пут-ча. Путча. - Ты уверена? - высокомерно спросила Марина. - Да. Пиши: "Мы видим, как вам трудно приходится и очень хотим вам помочь. Мы умеем вызывать духов с того света, разных великих людей, в том числе крупных политических деятелей или ученых, например, Ленина, Кеннеди или кардинала Ришелье." - "Еще мы умеем будущее предсказывать", - продолжила Марина. - "Только не выигрышные номера в лото", - сказала Кореянка Хо. - "Мы клятву давали Высшему Существу никогда не использовать наши способности в корыстных целях." - "Если вам понадобится наша помощь", - продолжила Марина. - "Позвоните к нам на мобильный. Еще мы умеем порчу насылать и лечить неизлечимые болезни." - Постскириптум, - сказала Кореянка Хо, - письма без постскриптума не бывает. Пэ латинское, точка, эс латинское, точка. "Нас зовут Лиза и Валя, нам по двадцать два года и мы похожи на Софию Марсо и Ванессу Мэй". - Я на что угодно могу поспорить, что он не знает, кто такая Ванесса Мэй, - возразила Марина. - Спросит, - ответила Кореянка Хо, критически перечитывая письмо. - У него референтов три тысячи человек. - Знаю я этих референтов, - сказала Марина. - Они Игоря Северянина от Аркадия Северного не отличают. У меня был один в Москве референт знакомый. Он думал, что Мейерхольд - это еврейская холдинговая компания. "То есть очень красивые", - дописала она в конце постскриптума на свой страх и риск. - Зато у них кокаин всегда первый сорт, - парировала Кореянка Хо. Она купила конверт с цветочками и отправила письмо. - Ну вот. Дело сделано, констатировала она удовлетворенно. - Пошли. Они снова вышли на улицу. У края тротуара вместо мостовой начиналась ничем не огороженная глубокая яма, на дне которой, среди черных труб копошились грязные рабочие в блестящих пластмассовых касках. Наверху, около уходящей вниз деревянной лестницы, стояли трое мужчин в костюмах и держали на весу похрустывающий от ветра лист бумаги с чертежами. Ветер поднял пыль с тротуара и, крутя, понес ее через улицу в подворотню. Канарейка заглянула в яму и зажмурилась. Завернул за угол и скрылся, подумала Марина. Со спортивной сумкой на плече. Наверное, у Антона взял. Что, интересно, он таскает в этой спортивной сумке? Может быть, он домой заезжал и вещи свои забрал? - с неожиданным ужасом подумала она. - Ключ у него второй остался. Может быть, я его в последний раз в жизни видела? От этой мысли ей стало нехорошо. Буквально. Она едва успела отвернуться, чтобы ее не стошнило прямо на головы рабочих внизу. Кореянка Хо схватила ее за плечи. - Маринка, что случилось? Мороженого объелась? Поводок упал на тротуар. Ничего страшного, подумала Марина. Беременную тошнит, обычное дело. Она достала бумажные салфетки и вытерла рот. - Принеси мне попить чего-нибудь, - сказала она. У нее отчаянно кружилась голова. Я так умру, испугалась Марина, если он ко мне не вернется. Она отошла в сторону, неуклюже перешагнула через высаженные вдоль тротуара, обрезанные на уровне колена кустики роз, и села на парапет чугунной ограды. Просто возьму и умру, и все. - Сейчас, - Кореянка Хо протянула ей поводок. - Возьми, а то Канарейка убежит. Марина взяла поводок. Канарейка отыскала проем среди роз, подошла и, задрав голову, смотрела вверх, на хозяйку. От хозяйки пахло теплой слабостью, неинтересной, приторной уже беременностью и головокружительно едким, как все фальшивые запахи, французским дезодорантом. Только что, в противной комнате с чистым, правда, кафельным полом Марина источала деликатный съедобный аромат. Они во что-то играли там наверху с Антихозяйкой, в какие-то свои микроскопические игры, без крови на этот раз, без железных заводских запахов бесцеремонно громкого грома и без неожиданной падали. Из ямы на улице изысканно пахло гнилью. Из хозяйки сразу полился уксусный страх. Люди ничего не понимают в гнили, - подумала собачка, - боятся. "Гнилое не едят", - попыталась объяснить хозяйке Канарейка, чувствуя, как в застоявшемся запахе отчаяния все более и более отчетливо проступает свежий минеральный запах слез, - "гнилое читают". Она помолчала, потом снова негромко тявкнула и лизнула Марине лодыжку. Кореянка Хо вернулась с откупоренной бутылкой "Кока-Колы". Марина прополоскала рот, выпила несколько глотков ледяной содовой и почувствовала, как у нее заскрипели зубы от углекислого газа. - Ну как? - настороженно спросила Кореянка Хо. - Ты до угла дойдешь? Я машину сейчас поймаю, домой поедем. Или, хочешь, в садике посидим, на скамейке? - Как ты думаешь, - спросила Марина, приходя в себя, - он вернется ко мне или нет? Кореянка Хо вытаращила глаза. - Ах, вот оно что, - сказала она разочарованно и отобрала бутылку. Слушай, это нечестно. Ты мне сама говорила, что любовь только у гомосексуалистов бывает, а сама?! Марина плюнула на траву, поймала критический взгляд проходившей мимо старушки с большой хозяйственной сумкой на колесиках и поморщилась. - Тьфу, - сказала она, - какая разница. Как ты думаешь? - повторила она невесело. - Может мне еще раз попробовать с ним поговорить? - Зачем? - спросила Кореянка Хо. - Я не знаю, - сказала Марина Я ваккуумная упаковка, подумала она, пенопластовая плошка с чем-то вроде индюшачьей ноги внутри, плотно обтянутая морщинистым полиэтиленом. - Может нормальный человек влюбиться в мороженую котлету в супермаркете? она ясно представила себе черное, твердое, как молоток, мясо, облепленное заиндевевшим пластиком. - Или в пачку молотого кофе? - спросила она у Кореянки Хо, приходя в себя понемногу. - Теоретически да, - ответила та, не задумываясь, - если только у них ваккуум в упаковке не нарушился или срок годности не кончился. Что ты несешь? - спохватилась Кореянка Хо. - О чем ты думаешь, вообще? - Я? - переспросила Марина, - о нем. - Ты хочешь сказать, что он тебя не любит? - Он поэт, - сказала Марина, - а я детородное устройство. Неожиданно она совсем успокоилась. Я - детородное устройство, - повторила она про себя. Щелк, щелк, клик-клик, хлоп-хлоп. Я думала, я помесь Симоны де Бовуар и Линды Евангелисты, а на самом деле я просто курица, груша, плодовое дерево, инкубатор. Серийная модель. Она почувствовала некоторое умиротворение. Она представила себя внутри себя, в монастыре собственного тела, в черном платье с большой белой шапкой на голове. Она сидит на стуле и смотрит в стену своего живота, а над головой у нее - плоский гризайль, как на репродукциях ренессансных художников, раковина и яйцо на ниточке, яйцо Иосиф. Мир совершенен, подумала она, - если только дать себе труд подлаживаться под него немножко. - Скажи еще, что ты ребенка больше не хочешь, - презрительно сказала Кореянка Хо, глядя на несчастное Маринино лицо. - Иосифа-беби. Вот просто скажи, вслух. Посмотрим, как это у тебя получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68