– спросил кто-то, нагнувшись к самому уху.
– Он здесь недавно.
– Какие у него румяные щеки!
– А кожа! – Холодные губы коснулись моей шеи.
Одна из женщин опустилась передо мной на колени и, робко улыбнувшись, потянулась ладонью к моему лицу. Мне стоило труда не отшатнуться. Ощутил на щеке влагу от прикосновения.
– Хороший, – прошептала она, бережно проведя по щеке рукой. – Хороший…
Сквозь нахлынувшую дрему я слышал ее ласковые, умиротворяющие слова. Веки мои стали тяжелеть. Я встряхнулся и глянул в глубокие, как омут, глаза…
– Не тот, что называл нас рыбами. Не тот, – сказала она и легонько хлопнула меня по щеке. Улыбнулась. – Другой!
И я очнулся. Теплая волна согрела мое озябшее, налившееся сонной тяжестью тело.
– Если ты ищешь больницы, то такие и под водой есть. Не в озере, конечно, а в морях, океанах. В больших реках есть, – сказал мужчина. – Твой приятель не знает о них. Зачем вы их переписываете?
– Не очень-то похоже на больницы, – возразил я, освоившись в кругу русалок. Я уже, будто ненароком, тронул сидящую рядом за колено – холодное, но живое и волнующее.
– Согласен, что не похожи. Но Черный вызвал к жизни Сухорукого. Опять же и не делал ничего плохого. Нет причин, чтоб не верить ему.
Русалка поймала мою руку, лежащую на ее колене, и повела ею по бедру – тоже холодному… Все дальше скользит моя ладонь, дальше… Наша игра не видна другим – русалка придвинулась ко мне вплотную, да еще и загородила мою руку до самого плеча своими шелковистыми волосами. Господи, прости ты меня!
Я уже не слушал, что говорил мне мужчина, хотя кивал, поддакивал, может невпопад.
– Хороший, – шептала русалка, прижимая мою ладонь к своей груди, тепловатой и упругой. – Хороший… – в самое ухо дрожащим шепотом.
Может, мне так казалось, но через тунику я почувствовал, что тело русалки становится все теплее, теплее… И сердце… Я слышал стук ее сердца.
– Мне пора, – сказал я, осознав неожиданность своих слов. Будто кто-то одернул меня.
Кто его знает, Стоца: возьмет и улетит в другое место. Поднимаясь, я бросил на ласковую русалку благодарный взгляд, получив в ответ такой же, но немного грустный.
Стоц сидел у потухшего костра, о чем-то думал. Сучьев оставалось еще много. Чего сидеть в темноте?.. Но мои руки схватили воздух.
– Яша! – крикнул Стоц, повернувшись к кустам. Из-за кустов вышел Яков и без лишних слов занялся костром.
– А кто такой Сухорукий? – спросил я.
– Не хочу я, чтоб ты встретил Черного, – сказал мне Стоц.
Он распахнул крылья и умчался в темноту.
– Кто тебе про Сухорукого сказал? – спросил Яков.
– Девушки с озера. Говорят, Черный воскресил его.
– Было такое дело… Однако чудес не бывает – не тот Сухорукий. Не он живет в моей памяти… Стоц сказал – Черный сделал фантом моего предка… Сухорукого будут смотреть эльфы. Они долго живут. Есть такие, кто знал его лично.
Яков замолчал, задумчиво уставившись в пламя оживающего костра.
– А я сейчас думаю об увиденном там, в горнице бабы Ани. Знаешь, очень захотелось глянуть на себя, спящего на топчане, – сказал я, желая отвлечь человечка от чего-то грустного, навеянного, видимо, воспоминаниями о Сухоруком.
– Что?.. – встрепенулся Яков. – Посмотреть?.. Можно и посмотреть. Отчего нельзя?.. Ты, надеюсь, глупостей не наделаешь. Запомнил дорогу?.. Стоцу о подземелье не говори. Мы много чего ему не рассказываем. Я быстро отыскал вход в подземелье. Вот и бревенчатая преграда на пути. Мышью скользнул… Щели в крышке… Отошедший от пола плинтус. Долго прислушивался. Наконец, превозмогая страх, высунул голову и… бегом под кровать. Успел заметить, что в комнате никого нет. Вернее, на топчане лежал… Лежал, заботливо укрытый лоскутным одеялом… Спал.
Мое лицо, мои руки, вытянутые вдоль туловища… Жутко смотреть. Даже, можно сказать, отвратительно. К глотке подступил ком. Почему? Почему я боюсь смотреть в лицо спящего?
Шаги в сенцах… Я притаился в складке одеяла. Я узнал звук шагов – Милка идет.
Она вошла в комнату и уселась за стол. «Боже, какая она огромная», – подумал я и представил, что, случайно попав под ее пятку, превращусь не в ангела, а в кровавое с серым пятно.
Великанша отложила листок бумаги и повернула лицо к окну. А я начал грызть уголок одеяла. Пусть останется метка. Ведь я вернусь сюда Поляковым и гляну на след мышиных зубов. Правда, не знаю, что подумаю, когда обнаружу изгрызенный уголок. И вообще, парадоксальная ситуация: говорю, что вернусь, но ведь я и сейчас, в эту самую минуту, здесь! Мало того, больше чем здесь – меня два – один в образе человека, другой – мышь… Милка повела глазами по комнате, прислушиваясь. Встала и пошла на кухню. Вернулась с веником. Начала подметать и без того чистый пол. Она двигалась к топчану. Я сделал неосторожное движение, и… наши глаза встретились, к несчастью конечно. Она взвизгнула, что-то крикнула и махнула веником. Я кубарем скатился по брошенным в изножье топчана собственным брюкам и метнулся к спасительной щели. Милка-таки достала меня веником, и я, получив дополнительное ускорение, пулей влетел под плинтус.
Об этом я рассказал Якову, ожидающему меня у выхода из подземелья. Рассказывал еле сдерживая смех.
– Она могла испортить тебе глаза ненароком. А если бы ты вернулся слепым? – Яков укоризненно покачал головой. – Ведь предупреждал – глупостей не допускать… Тебя ждет Стоц…
Торопись, Поляков, – услышал я густой шепот из ближайших кустов. – У нас мало времени.
– Перья, перья надень, – крикнул Яков.
Промашка… Я метнулся в небо за Стоцем, размахивая не ангельскими крыльями, а руками бородатого человечка, в образе которого вылез из подземелья.
Сейчас я впервые наслаждался полетом. Казалось, каждая клеточка моего ангельского тела впитывала пространство и время. Пропуская сквозь себя пространство, и время, я звенел как натянутая струна. Мне не хотелось спрашивать о цели полета – мне было хорошо.
– Сейчас мы будем в мире бабы Ани, – сказал Стоц. – Слышишь меня?.. Зажми нос пальцами и не дыши. Дышать нельзя. Ну? Готов?
От нехватки кислорода потяжелело в мозгах. Кровь, казалось, вспучивала сосуды, перед глазами поплыли фиолетовые круги.
Я очнулся на топчане. Несколько минут лежал не двигаясь, решая для себя: сон ли видел, явь ли такая? Вдруг понял: дышу ртом – нос все еще сжат пальцами правой руки. Вытянул ноги из-под одеяла и открыл глаза. Конечно же, в первую голову осмотрел уголок одеяла – покусан острыми мышиными зубами. Я усмехнулся и, хлопнув несколько раз ладонью по стене, заорал:
– Мил-ка-а-а-а-а!..
В открытом окне показалась Жоркина рожа.
– Жрать хочу! Пить хочу! – рявкнул я, чувствуя, как подвело живот от голода.
– Глотка-то у тебя, братуха, – спокойно сказал Жорка. – Самообслуживание у нас, понимаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Он здесь недавно.
– Какие у него румяные щеки!
– А кожа! – Холодные губы коснулись моей шеи.
Одна из женщин опустилась передо мной на колени и, робко улыбнувшись, потянулась ладонью к моему лицу. Мне стоило труда не отшатнуться. Ощутил на щеке влагу от прикосновения.
– Хороший, – прошептала она, бережно проведя по щеке рукой. – Хороший…
Сквозь нахлынувшую дрему я слышал ее ласковые, умиротворяющие слова. Веки мои стали тяжелеть. Я встряхнулся и глянул в глубокие, как омут, глаза…
– Не тот, что называл нас рыбами. Не тот, – сказала она и легонько хлопнула меня по щеке. Улыбнулась. – Другой!
И я очнулся. Теплая волна согрела мое озябшее, налившееся сонной тяжестью тело.
– Если ты ищешь больницы, то такие и под водой есть. Не в озере, конечно, а в морях, океанах. В больших реках есть, – сказал мужчина. – Твой приятель не знает о них. Зачем вы их переписываете?
– Не очень-то похоже на больницы, – возразил я, освоившись в кругу русалок. Я уже, будто ненароком, тронул сидящую рядом за колено – холодное, но живое и волнующее.
– Согласен, что не похожи. Но Черный вызвал к жизни Сухорукого. Опять же и не делал ничего плохого. Нет причин, чтоб не верить ему.
Русалка поймала мою руку, лежащую на ее колене, и повела ею по бедру – тоже холодному… Все дальше скользит моя ладонь, дальше… Наша игра не видна другим – русалка придвинулась ко мне вплотную, да еще и загородила мою руку до самого плеча своими шелковистыми волосами. Господи, прости ты меня!
Я уже не слушал, что говорил мне мужчина, хотя кивал, поддакивал, может невпопад.
– Хороший, – шептала русалка, прижимая мою ладонь к своей груди, тепловатой и упругой. – Хороший… – в самое ухо дрожащим шепотом.
Может, мне так казалось, но через тунику я почувствовал, что тело русалки становится все теплее, теплее… И сердце… Я слышал стук ее сердца.
– Мне пора, – сказал я, осознав неожиданность своих слов. Будто кто-то одернул меня.
Кто его знает, Стоца: возьмет и улетит в другое место. Поднимаясь, я бросил на ласковую русалку благодарный взгляд, получив в ответ такой же, но немного грустный.
Стоц сидел у потухшего костра, о чем-то думал. Сучьев оставалось еще много. Чего сидеть в темноте?.. Но мои руки схватили воздух.
– Яша! – крикнул Стоц, повернувшись к кустам. Из-за кустов вышел Яков и без лишних слов занялся костром.
– А кто такой Сухорукий? – спросил я.
– Не хочу я, чтоб ты встретил Черного, – сказал мне Стоц.
Он распахнул крылья и умчался в темноту.
– Кто тебе про Сухорукого сказал? – спросил Яков.
– Девушки с озера. Говорят, Черный воскресил его.
– Было такое дело… Однако чудес не бывает – не тот Сухорукий. Не он живет в моей памяти… Стоц сказал – Черный сделал фантом моего предка… Сухорукого будут смотреть эльфы. Они долго живут. Есть такие, кто знал его лично.
Яков замолчал, задумчиво уставившись в пламя оживающего костра.
– А я сейчас думаю об увиденном там, в горнице бабы Ани. Знаешь, очень захотелось глянуть на себя, спящего на топчане, – сказал я, желая отвлечь человечка от чего-то грустного, навеянного, видимо, воспоминаниями о Сухоруком.
– Что?.. – встрепенулся Яков. – Посмотреть?.. Можно и посмотреть. Отчего нельзя?.. Ты, надеюсь, глупостей не наделаешь. Запомнил дорогу?.. Стоцу о подземелье не говори. Мы много чего ему не рассказываем. Я быстро отыскал вход в подземелье. Вот и бревенчатая преграда на пути. Мышью скользнул… Щели в крышке… Отошедший от пола плинтус. Долго прислушивался. Наконец, превозмогая страх, высунул голову и… бегом под кровать. Успел заметить, что в комнате никого нет. Вернее, на топчане лежал… Лежал, заботливо укрытый лоскутным одеялом… Спал.
Мое лицо, мои руки, вытянутые вдоль туловища… Жутко смотреть. Даже, можно сказать, отвратительно. К глотке подступил ком. Почему? Почему я боюсь смотреть в лицо спящего?
Шаги в сенцах… Я притаился в складке одеяла. Я узнал звук шагов – Милка идет.
Она вошла в комнату и уселась за стол. «Боже, какая она огромная», – подумал я и представил, что, случайно попав под ее пятку, превращусь не в ангела, а в кровавое с серым пятно.
Великанша отложила листок бумаги и повернула лицо к окну. А я начал грызть уголок одеяла. Пусть останется метка. Ведь я вернусь сюда Поляковым и гляну на след мышиных зубов. Правда, не знаю, что подумаю, когда обнаружу изгрызенный уголок. И вообще, парадоксальная ситуация: говорю, что вернусь, но ведь я и сейчас, в эту самую минуту, здесь! Мало того, больше чем здесь – меня два – один в образе человека, другой – мышь… Милка повела глазами по комнате, прислушиваясь. Встала и пошла на кухню. Вернулась с веником. Начала подметать и без того чистый пол. Она двигалась к топчану. Я сделал неосторожное движение, и… наши глаза встретились, к несчастью конечно. Она взвизгнула, что-то крикнула и махнула веником. Я кубарем скатился по брошенным в изножье топчана собственным брюкам и метнулся к спасительной щели. Милка-таки достала меня веником, и я, получив дополнительное ускорение, пулей влетел под плинтус.
Об этом я рассказал Якову, ожидающему меня у выхода из подземелья. Рассказывал еле сдерживая смех.
– Она могла испортить тебе глаза ненароком. А если бы ты вернулся слепым? – Яков укоризненно покачал головой. – Ведь предупреждал – глупостей не допускать… Тебя ждет Стоц…
Торопись, Поляков, – услышал я густой шепот из ближайших кустов. – У нас мало времени.
– Перья, перья надень, – крикнул Яков.
Промашка… Я метнулся в небо за Стоцем, размахивая не ангельскими крыльями, а руками бородатого человечка, в образе которого вылез из подземелья.
Сейчас я впервые наслаждался полетом. Казалось, каждая клеточка моего ангельского тела впитывала пространство и время. Пропуская сквозь себя пространство, и время, я звенел как натянутая струна. Мне не хотелось спрашивать о цели полета – мне было хорошо.
– Сейчас мы будем в мире бабы Ани, – сказал Стоц. – Слышишь меня?.. Зажми нос пальцами и не дыши. Дышать нельзя. Ну? Готов?
От нехватки кислорода потяжелело в мозгах. Кровь, казалось, вспучивала сосуды, перед глазами поплыли фиолетовые круги.
Я очнулся на топчане. Несколько минут лежал не двигаясь, решая для себя: сон ли видел, явь ли такая? Вдруг понял: дышу ртом – нос все еще сжат пальцами правой руки. Вытянул ноги из-под одеяла и открыл глаза. Конечно же, в первую голову осмотрел уголок одеяла – покусан острыми мышиными зубами. Я усмехнулся и, хлопнув несколько раз ладонью по стене, заорал:
– Мил-ка-а-а-а-а!..
В открытом окне показалась Жоркина рожа.
– Жрать хочу! Пить хочу! – рявкнул я, чувствуя, как подвело живот от голода.
– Глотка-то у тебя, братуха, – спокойно сказал Жорка. – Самообслуживание у нас, понимаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60