А над нами уже проносились невидимые волны приказа, и Степа, сын командира, ловил их привезенным мною аппаратом.
В хате командира Степа поднялся от аппарата, доложил:
– Движение санной колонны опережает намеченные сроки. Приказано уточнить данные участка «Теплых криниц» и на гребле.
– Слыхал? – весело спросил Михаил Васильевич.
Давно уже Игнат не видел командира в таком настроении.
– О-пере-жают сро-ки! – повторил учитель, как диктант. – Значит, наши вот-вот здесь будут… Ты, разведка, их первый встретишь и проведешь по дорожке… Это, брат, главное дело…
Привычка командира всякое дело называть главным была хорошо известна партизанам. Однако сейчас Игнат не сомневался, что дело действительно не пустяковое. Немцы еще осенью возвели на гребле «замок», закрыв единственный путь через непроходимые «криницы». Правда, зима внесла свои поправки: партизанские разведчики обходили коварное болото по тонкому льду, но то пешеходы-лыжники, а тут кони с санями.
И на гребле дот, с немалой огневой силой.
– Один не справлюсь, – задумчиво ответил Игнат, имея в виду не себя одного, а всю его молодую команду. – Дот надо блокировать.
– Ну что там за дот для таких орлов? Два наката для Игната да три жерди и на них черти… – подражая обычному тону легкого на поговорки разведчика, пошутил Михаил Васильевич. – Вам же это как семечки.
Игнат покрутил головой.
– Дот, да не тот. Всем отрядом дай бог одолеть.
– Точно знаешь? – теряя веселость, спросил командир.
– По всему видать, не на сквозняке гады сидят. Да ты не печалься, Михаил Васильевич, дай нам с хлопцами по чарке первача, в порядке толкача, и…
– Это еще к чему?
– Так праздник же, – улыбнулся Игнат, – сам говорил…
– Тут не до шуток, коли не по зубам орешек, – оборвал его командир. – Задача у нас серьезная…
Он зашагал из угла в угол, поскрипывая половицами, опустив голову и с хрустом сжимая пальцы рук.
Михаил Васильевич не боялся предстоящей операции. Даже был уверен в удаче. Отряд недавно пополнили новыми бойцами, снабдили в большом количестве дорогой для партизан взрывчаткой. Вот и радио из Минска прислали, строго наказав поддерживать регулярную связь с подпольным обкомом. Хватало и оружия. Не это беспокоило. Чем больше сживался учитель со своими учениками-партизанами, тем чаще думал о возможных потерях. Горечь потерь уже изранила душу этого доброго человека. Один за другим погибли два его старших сына, умерла жена. От всей семьи остался он да Степа-радист, с которым теперь Михаил Васильевич не расставался ни на отдыхе, ни в походах. Всегда их видели вместе. Высокого сутулого учителя и худого, ростом догонявшего батьку паренька. Михаил Васильевич оглянулся на сына. Степа снова сидел в углу, на корточках, над драгоценным ящиком. Одной рукой он прижимал наушники, другой помечал цифры в блокноте.
– Что там? – спросил Михаил Васильевич.
Не переставая слушать, глядя снизу вверх на отца, Степа шепотом сообщил:
– Новый приказ… «Во что бы то ни стало очистить дорогу на гребле. Результаты сообщить».
Игнат подполз к траншее и осторожно оглянулся.
В нескольких шагах от него на неровном снегу лежали партизаны в маскировочных халатах, сшитых из трофейной бязи. Слева едва различимая группа подрывников с командиром заползала в тыл дота. Игнат следил за ними, пока не скрылся ползущий впереди Михаил Васильевич, и снова повернулся к траншее.
Траншея пуста. Видно, охрана убралась за толстые стены, в которых слабо просвечивались щели пулеметных бойниц. Из отведенной в сторону согнутой железной трубы струился дымок, донося тающий запах тепла.
Игнат уже собирался бесшумно скользнуть в траншею, когда в полосе света скрипнувшей двери дота показался немецкий солдат в тулупе с поднятым воротником, за ним другой. Затоптав окурки сигарет и вглядываясь в темноту, они молча разошлись в разные стороны. Куда вела прокопанная в снегу траншея? Была она ходом сообщения, связывающим дот с другими огневыми точками, или только служила для обхода дозорных? Солдат, свернувший влево, растаял в темноте, а другой остановился близко от Игната, так близко, что его можно было, потянувшись, схватить за высокий воротник тулупа. Рука, державшая нож, дрогнула и вдавилась в снег… Тулуп толстый, дубленный, да еще что под ним? Сразу и не пробьешь… Затаив дыхание, Игнат ждал, пока солдат отойдет шага на два, затем быстро взял нож в зубы… Лезвие обожгло губы, язык… Сильно оттолкнувшись, Игнат прыгнул…
Падая на дно траншеи, немец успел повернуться и увидел над собой страшное лицо с ножом в зубах и горящими глазами. А за ним привидения на широких белых крыльях, летящие над траншеей. В ужасе он хотел закричать, но край воротника с длинной холодной шерстью полез ему в рот, в глотку.
Вспыхнули короткие взрывы, заметались тени. Непривычно долго стучал автомат… Больше солдат ничего не слышал, не видел…
Люба:
Я стояла у стены лесной сторожки вместе с Семеном, оставленным в резерве за старшего. А Степа-радист сидел на крыше. Он первый и крикнул:
– Две зеленые!
– Давай к аппарату! – приказал Семен.
Степа прыгнул в сугроб и побежал вслед за Семеном, а я еще постояла, глядя на зеленые звездочки. Описав дугу, они растаяли в черном небе.
Со стороны дота больше не доносились звуки стрельбы. Бой окончился. Я немного сожалела о том, что командир не разрешил мне идти с ним, оставил в резерве.
Слушая перестрелку, мы ждали сигнала. Нам могли послать красную ракету, и тогда мы бы поспешили на помощь. Я была готова каждую минуту. Даже пистолет вынула из кобуры. Правда, с пистолетом я не очень-то умела обращаться. Спрашивать постеснялась. Решила – сама научусь, так сказать, на практике. А вообще вид у меня был боевой. Одели меня, как настоящего партизана, – брюки, ватник, шапка и пистолет на поясе.
Теперь все оказалось зря. Бой кончился без нас, без резерва. Зеленые ракеты, – значит, дот взят, дорога на гребле свободна, можно посылать сообщение.
Когда я вошла в сторожку, возле Степы, присевшего у ящика рации, толпился почти весь резерв. Все были в веселом возбуждении, поторапливали:
– Давай, без задержки!.. Передавай привет! Добро пожаловать!
Им хотелось слышать, как из укрепленного вражеского тыла, через поля и леса полетят слова победы навстречу своим, ждущим их сигнала, санным колоннам.
Налаживая аппарат, Степа нервничал:
– Не мешайте, товарищи!..
И вдруг заговорил цифрами:
– Девяносто семь… шесть сорок пять… молоко скисло… девяносто семь… Буря сломала клюв… зеленый… шесть сорок пять… зеленый.
Нетрудно было догадаться, о чем он передавал. Зеленый свет на гребле, дорога свободна!
– Шесть сорок пять… как поняли? Перехожу на прием… Прием.
Щелкнул переключатель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65