Ника мне рекомендовал терапевт Морри Хелман.
– Это трудный случай, – предупредил Морри. – Он – тридцатипятилетний юрист, неженат. Прямо в здании суда ему стало плохо от язвенного кровотечения. Хронические головные боли, понос, нарушение сна. Его невротесты все отрицательные. Мне он ни о чем не рассказывал, поэтому я предложил ему посетить вас.
И я уже сделала вывод, что психотерапевтическое лечение Ник выдержит не более трех недель.
В кабинете он уселся в мое кресло, хотя перепутать кресла было просто невозможно.
– Мистер Арнхольт, – сказала я любезно, – пожалуйста, пересядьте в любое другое кресло.
Схватив свой бумажный пакет, он пересел в другое кресло лицом ко мне. По некоторым деталям – развязность, самодовольная ухмылка – я почувствовала, что он надо мной насмехается.
– Надеюсь, вы не против, если я буду есть, – сказал он.
– Чувствуйте себя свободно.
Я не одобряла, когда во время сеансов ели, но в тот момент мне и самой хотелось бы что-нибудь пожевать.
Я была голодна, а он едва ли походил на пациента для психотерапевта.
– Что привело вас сюда? – спросила я, На его лице появилась вызывающая улыбка.
– Любопытство. Хотелось увидеть, кем это Морри так восхищается. И я слышал о вас по радио.
Я подумала, что нарочито небрежная манера разговора скрывает внутреннюю тревогу.
– И это все? И никаких проблем или тревог? Отбросив легкомысленный вид, он снял какой-то волосок со своих безупречно чистых брюк.
– Меня не интересует психотерапия. Я – как бродяга. Поступаю так, как хочу. Как и вы сами.
– Почему «как я сама»?
– Доктор, да расслабьтесь вы. Это просто шутка. У вас есть свои маленькие установленные вами правила, и вам нравится, чтобы пациенты им следовали. Я понимаю.
– А бродяге не следует придерживаться никаких правил?
– Это верно.
– И вы, похоже, нашли способ, как добиваться успеха в делах?
– Похоже, да.
Он открыл свой пакет, достал оттуда шоколадный батончик и развернул целлофановую обертку. Внимательно рассмотрев батончик, он откусил кусочек, спокойно прожевал его, и только потом опять заговорил.
– В армии у меня было много всяких правил. Хотя я ушел из тех юридических фирм, где строго относились к выполнению служебных обязанностей, сейчас я занимаю высокое положение.
– Итак, вы не любите быть пай-мальчиком?
– Именно так. – Он улыбнулся.
– А нанести визит мне – значит быть пай-мальчиком?
– Да, прийти к вам и обсуждать свои чувства, – сказал он, доедая батончик.
Он сложил пакет в аккуратный прямоугольник и засунул его в пустую чашку из-под кофе. Его ногти были безукоризненны.
– Интересно то, что и чувств-то у меня маловато. В ответ на мои прямые вопросы он кратко обрисовал мне свою жизнь. Более восьмидесяти часов в неделю он работал у «Мак Качена и Обердорфа». Это была преуспевающая фирма в деловой части Лос-Анджелеса. Он проходил пешком пять миль в день, но по вечерам курил марихуану; в выходные дни он позволял себе немного кокаина, который запивал джином. Он считался ветераном, но в военных действиях не участвовал. Полученные привилегии помогли ему получить юридическое образование. Главными проблемами, сказал он, были для него его физическое здоровье и женщины. Язва после лечения не слишком давала о себе знать, но иногда приступ поноса вынуждал его покидать судебное заседание и бежать в туалет. Без марихуаны он плохо спал, среди ночи часто просыпался с сильным сердцебиением. Его любовные отношения никогда не затягивались больше, чем на три месяца.
– Вам было когда-нибудь настолько плохо, что хотелось покончить с собой? – Такой вопрос я обычно задавала во время своего первого сеанса.
– Нет. Но когда меня задевают за живое, я гоню свой «феррари» и не вижу ничего вокруг. Иногда еду со скоростью сто двадцать. Это как первая затяжка кокаином…
Поведение, которым он бросает вызов смерти. Способ противостоять внутренней пустоте.
– Вы когда-нибудь пытались покончить с собой?
– Нет, – ответил он. – Самоубийство – для трусов. Мои вопросы не выявили признаков психоза или острого эмоционального расстройства. Я вернулась к его «основной жалобе».
– Расскажите о ваших отношениях с женщинами.
– Я быстро устаю от женщин. Они всегда хотят, чтобы я рассказывал им, что я ощущаю.
Он сделал паузу и прочитал мои титулы, помещенные в рамочку на стене.
– Только секс с новой женщиной дает мне какие-то ощущения, но они не продолжаются долго. Обычно я могу соблазнить женщину очень быстро, за три-четыре свидания. Иногда я сдерживаю себя, и тогда она начинает думать, что слишком толста или что я люблю другую. И тогда я, запинаясь, говорю ей, что люблю ее, а она верит в мою искренность.
Какой многоопытный сукин сын, подумала я. Он замолчал и ослепительно улыбнулся. Казалось, он развлекается.
– Мне нравится, когда она берет меня в свою рукавичку.
Только через мгновение я поняла, что он имеет в виду оральный секс. Я вежливо улыбнулась и промолчала. Но я уже знала, почему женщины передают ему инициативу. Лицо его было загорелым и худощавым, а глаза – удивительно голубыми и прозрачными, как стеклышки витража. И он отбрасывал условности, что некоторым женщинам очень нравится.
– Через некоторое время секс надоедает, как и все остальное, – заключил он. – Я бросил свою последнюю. Ей так хотелось все обсуждать, что от этого просто тошнило. Восемь часов подряд она готова была обсуждать всякую ерунду.
Он замолчал на минуту и осмотрел комнату.
– Ваш кабинет так аккуратен и опрятен. Уверен, что свой дом, машину и одежду вы содержите в таком же порядке.
Я вспомнила аккуратные стопочки лифчиков и трусиков, обернутые бумагой свитера в моих ящиках.
– Вы очень наблюдательны, – сказала я. – Я действительно придаю этому значение. Вы, возможно, думаете, что наши взаимоотношения будут такими же, как с вашей последней подружкой. Что я буду до тошноты обсуждать ваши ощущения.
– Конечно, будете. Психотерапевты так всегда и поступают.
– А еще что-нибудь в жизни вас беспокоит?
– У меня бывают ночные кошмары. И головные боли.
– Возможно, это нервное перевозбуждение.
– Думаю, что да.
Мне показалось, что с ним что-то не в порядке – он патологически преувеличивал нормальное соотношение индивидуальных особенностей своей психики. Но ставить диагноз было еще слишком рано. В данный момент я знала только, что он отрицал наличие беспокойства, но оно проявлялось в его внешнем облике; он не ощущал депрессии, но именно она и вызывала саморазрушающее поведение. Его вызывающая манера себя вести являлась, вероятно, проявлением этого патологического преувеличения своих личностных особенностей, но мне нужно было время, чтобы убедиться в своей правоте. Некоторые люди так себя ведут, когда чувствуют, что им угрожают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Это трудный случай, – предупредил Морри. – Он – тридцатипятилетний юрист, неженат. Прямо в здании суда ему стало плохо от язвенного кровотечения. Хронические головные боли, понос, нарушение сна. Его невротесты все отрицательные. Мне он ни о чем не рассказывал, поэтому я предложил ему посетить вас.
И я уже сделала вывод, что психотерапевтическое лечение Ник выдержит не более трех недель.
В кабинете он уселся в мое кресло, хотя перепутать кресла было просто невозможно.
– Мистер Арнхольт, – сказала я любезно, – пожалуйста, пересядьте в любое другое кресло.
Схватив свой бумажный пакет, он пересел в другое кресло лицом ко мне. По некоторым деталям – развязность, самодовольная ухмылка – я почувствовала, что он надо мной насмехается.
– Надеюсь, вы не против, если я буду есть, – сказал он.
– Чувствуйте себя свободно.
Я не одобряла, когда во время сеансов ели, но в тот момент мне и самой хотелось бы что-нибудь пожевать.
Я была голодна, а он едва ли походил на пациента для психотерапевта.
– Что привело вас сюда? – спросила я, На его лице появилась вызывающая улыбка.
– Любопытство. Хотелось увидеть, кем это Морри так восхищается. И я слышал о вас по радио.
Я подумала, что нарочито небрежная манера разговора скрывает внутреннюю тревогу.
– И это все? И никаких проблем или тревог? Отбросив легкомысленный вид, он снял какой-то волосок со своих безупречно чистых брюк.
– Меня не интересует психотерапия. Я – как бродяга. Поступаю так, как хочу. Как и вы сами.
– Почему «как я сама»?
– Доктор, да расслабьтесь вы. Это просто шутка. У вас есть свои маленькие установленные вами правила, и вам нравится, чтобы пациенты им следовали. Я понимаю.
– А бродяге не следует придерживаться никаких правил?
– Это верно.
– И вы, похоже, нашли способ, как добиваться успеха в делах?
– Похоже, да.
Он открыл свой пакет, достал оттуда шоколадный батончик и развернул целлофановую обертку. Внимательно рассмотрев батончик, он откусил кусочек, спокойно прожевал его, и только потом опять заговорил.
– В армии у меня было много всяких правил. Хотя я ушел из тех юридических фирм, где строго относились к выполнению служебных обязанностей, сейчас я занимаю высокое положение.
– Итак, вы не любите быть пай-мальчиком?
– Именно так. – Он улыбнулся.
– А нанести визит мне – значит быть пай-мальчиком?
– Да, прийти к вам и обсуждать свои чувства, – сказал он, доедая батончик.
Он сложил пакет в аккуратный прямоугольник и засунул его в пустую чашку из-под кофе. Его ногти были безукоризненны.
– Интересно то, что и чувств-то у меня маловато. В ответ на мои прямые вопросы он кратко обрисовал мне свою жизнь. Более восьмидесяти часов в неделю он работал у «Мак Качена и Обердорфа». Это была преуспевающая фирма в деловой части Лос-Анджелеса. Он проходил пешком пять миль в день, но по вечерам курил марихуану; в выходные дни он позволял себе немного кокаина, который запивал джином. Он считался ветераном, но в военных действиях не участвовал. Полученные привилегии помогли ему получить юридическое образование. Главными проблемами, сказал он, были для него его физическое здоровье и женщины. Язва после лечения не слишком давала о себе знать, но иногда приступ поноса вынуждал его покидать судебное заседание и бежать в туалет. Без марихуаны он плохо спал, среди ночи часто просыпался с сильным сердцебиением. Его любовные отношения никогда не затягивались больше, чем на три месяца.
– Вам было когда-нибудь настолько плохо, что хотелось покончить с собой? – Такой вопрос я обычно задавала во время своего первого сеанса.
– Нет. Но когда меня задевают за живое, я гоню свой «феррари» и не вижу ничего вокруг. Иногда еду со скоростью сто двадцать. Это как первая затяжка кокаином…
Поведение, которым он бросает вызов смерти. Способ противостоять внутренней пустоте.
– Вы когда-нибудь пытались покончить с собой?
– Нет, – ответил он. – Самоубийство – для трусов. Мои вопросы не выявили признаков психоза или острого эмоционального расстройства. Я вернулась к его «основной жалобе».
– Расскажите о ваших отношениях с женщинами.
– Я быстро устаю от женщин. Они всегда хотят, чтобы я рассказывал им, что я ощущаю.
Он сделал паузу и прочитал мои титулы, помещенные в рамочку на стене.
– Только секс с новой женщиной дает мне какие-то ощущения, но они не продолжаются долго. Обычно я могу соблазнить женщину очень быстро, за три-четыре свидания. Иногда я сдерживаю себя, и тогда она начинает думать, что слишком толста или что я люблю другую. И тогда я, запинаясь, говорю ей, что люблю ее, а она верит в мою искренность.
Какой многоопытный сукин сын, подумала я. Он замолчал и ослепительно улыбнулся. Казалось, он развлекается.
– Мне нравится, когда она берет меня в свою рукавичку.
Только через мгновение я поняла, что он имеет в виду оральный секс. Я вежливо улыбнулась и промолчала. Но я уже знала, почему женщины передают ему инициативу. Лицо его было загорелым и худощавым, а глаза – удивительно голубыми и прозрачными, как стеклышки витража. И он отбрасывал условности, что некоторым женщинам очень нравится.
– Через некоторое время секс надоедает, как и все остальное, – заключил он. – Я бросил свою последнюю. Ей так хотелось все обсуждать, что от этого просто тошнило. Восемь часов подряд она готова была обсуждать всякую ерунду.
Он замолчал на минуту и осмотрел комнату.
– Ваш кабинет так аккуратен и опрятен. Уверен, что свой дом, машину и одежду вы содержите в таком же порядке.
Я вспомнила аккуратные стопочки лифчиков и трусиков, обернутые бумагой свитера в моих ящиках.
– Вы очень наблюдательны, – сказала я. – Я действительно придаю этому значение. Вы, возможно, думаете, что наши взаимоотношения будут такими же, как с вашей последней подружкой. Что я буду до тошноты обсуждать ваши ощущения.
– Конечно, будете. Психотерапевты так всегда и поступают.
– А еще что-нибудь в жизни вас беспокоит?
– У меня бывают ночные кошмары. И головные боли.
– Возможно, это нервное перевозбуждение.
– Думаю, что да.
Мне показалось, что с ним что-то не в порядке – он патологически преувеличивал нормальное соотношение индивидуальных особенностей своей психики. Но ставить диагноз было еще слишком рано. В данный момент я знала только, что он отрицал наличие беспокойства, но оно проявлялось в его внешнем облике; он не ощущал депрессии, но именно она и вызывала саморазрушающее поведение. Его вызывающая манера себя вести являлась, вероятно, проявлением этого патологического преувеличения своих личностных особенностей, но мне нужно было время, чтобы убедиться в своей правоте. Некоторые люди так себя ведут, когда чувствуют, что им угрожают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96