Я упоминаю об этом только потому, что парень, с которым я встречалась тогда… Впрочем, «встречалась» сказано громко, мы виделись не чаще, чем раз в две недели, а то и реже, он тоже подрабатывал на «скорой»… однажды у нас совпал выходной – совсем редкий случай, и мы решили поехать в долину Напа, в Калистогу, посетить два-три виноградника. Дино, мой знакомый, был родом из Италии, он любил вина. Мне очень понравилось в Калистоге. В долине все осталось так, как было, в моем понимании, сотню лет назад. Солнце, холмы со строгими рядами виноградных лоз, вежливые люди, неспешные разговоры за чашкой кофе. Мы оставляли машину незапертой. Я даже видела принесенную молочником стеклянную бутылку с молоком на пороге совсем уж традиционного домика – занавески на окнах с цветами в горшках и красный навес над входом.
По дороге назад мы едва не попали в самую страшную авто-аварию, которую я видела в жизни. Ты, наверное, помнишь ее по сообщениям прессы – «Кровавое месиво Напы», или что-то в этом роде.
Нет, не так – мы все-таки попали в нее, но не как пострадавшие…
Туман опустился в долину вместе с закатом. Жара постепенно губила виноградники Напы, объяснял мне Дино. Туманы, которые раньше были редким явлением в долине, теперь стали ее ежедневным бичом. Мы ехали с включенными противотуманными фарами, но это не помогало. Туман был таким же густым, как в Бирме, когда ночной дождь сменяется парким рассветом… Мы только-только проехали под эстакадой, соединяющей одну из местных дорог с двадцать восьмым хайвэем, как услышали сзади, за спинами, леденящий душу протяжный скрежет, звук лопающегося металла и сразу же за ним – глухой удар чего-то тяжелого об асфальт.
Дино затормозил. Мы стали всматриваться, обернувшись назад… напрасно. Туман скрывал подробности, но мы уже поняли – произошла авария. Потом начался кошмар. С интервалом в несколько мгновений машины, несшиеся по хайвэю, одна за другой влетали во что-то большое и темное, лежащее поперек автострады…
Оставив машину, мы побежали к месту аварии.
Водитель бензовоза не смог удержать тяжелую цистерну на крутом повороте эстакады в плотном тумане. Бензовоз пробил ограждение и упал с эстакады поперек хайвэя.
Пока мы бежали, я насчитала до десятка ударов – каждый такой звук означал, что новая машина врезалась на большой скорости в свалку на дороге. Потом серая мгла озарилась яркой вспышкой, и сразу после этого раздался сильный взрыв.
Те из несчастных, кто сумел выбраться из разбитых машин и старался помочь пострадавшим, теперь превратились в живые факелы…
Десятки машин были изувечены на автостраде. Дино и я начали оказывать первую помощь сразу же. Через минут десять, которые казались нам целой вечностью, подоспели первые вертолеты и «скорые» из соседних поселков.
Там, на хайвэе, я впервые встретила Грейс Слоан.
Голос статной, с копной белых волос, женщины в синей униформе звучал спокойно и властно. Медики подчинялись ей с готовностью; все чувствовали ответственность и авторитет опытного врача. Мы работали на дороге почти шесть часов, без остановки… время слилось в одно длинное мгновение, во время которого ты остро чувствуешь, что от тебя зависит чья-то жизнь.
На следующий день в университете меня хвалили и говорили много хорошего о моем поступке… но со странным чувством облегчения я поняла, что события той ночи сыграли очень важную роль в моей судьбе.
Учеба уже не казалась главной обязанностью.
Я ушла работать в госпиталь, на полную ставку.
Грейс запомнила меня по работе на аварии и вскоре взяла в свое отделение. Она специализировалась в эпидемиологии. Ее появление на аварии в Напе было вызвано тем, что в тот вечер в госпитале дежурили лишь несколько специалистов-врачей, и сразу же по получению вызова их всех отправили на место происшествия.
Работа в отделении эпидемиологии сильно отличалась от работы в «неотложке». Методичность, терпение, аккуратность ценились ничуть не меньше, чем знания и опыт… Я познакомилась с Найджелом Слоаном, ее мужем. Он был биохимиком и работал в университетском мед-центре, но часто заглядывал к Грейс, даже в течение дня – у Найджела часто были дела в госпитале. Несколько раз мы все вместе ходили ужинать после работы. Я знала, что у них есть сын, что он живет неподалеку, в Сан Фране, но тогда я с ним не встречалась…
Спустя полгода после того, как я стала работать в эпидемиологии, Слоаны получили известие о том, что «Врачи без границ» приняли их заявления на работу, и что они предписано выехать на работу в Таиланд.
А через неделю после этого я узнала, что моя деревня – вся, до последней хижины – попала под оползень.
Не уцелел никто. В том числе и мои родители.
Шок. Мне не было дела до окружающего мира. Мне не хотелось есть, спать, разговаривать с людьми, и это меня совсем не беспокоило.
Мысли о хрупкости и мимолетности жизни гвоздем засели в голове. Если бы в то время я обратилась за помощью к религии, буддизм, наверное, получил бы самую истовую верующую… но я не верила в богов, и горе потери глодало меня живьем.
Я отошла немного лишь в самолете в Рангун, куда меня силой втиснули Слоаны. Они летели вместе со мной. Штаб-квартира ВБГ разрешила им поменять предписание на Бирму.
Найджел и Грейс взяли меня в штат своей группы, утрясли вопросы и проблемы с моим контрактом в ВБГ.
Слоаны со временем стали близки мне, как… нет, не в той мере, конечно… не как родители. Они стали очень хорошими друзьями, старшими по возрасту и по опыту.
…Я часто задумываюсь о том, как крепко увязаны события в канве жизни. Кто-то может жить, годами не замечая такой связи. Для меня же кирпичи событий намертво схвачены цементом причин и следствий.
Если бы не погибли мои родители, поехали бы Слоаны в Бирму? Наверное, нет. Я не виню себя в том, что произошло с ними дальше. То, что случилось – случилось… Но душа болит, и время не лечит…
Нас распределили в Могок, в крошечную районную клинику. Население городка состоит в основном из шахтеров рубиновых рудников. Несколько десятков старых, разрабатываемых преимущественно вручную, шахт разбросаны в округе Могока.
Я смалодушничала, не смогла поехать туда, к отцу и маме, в деревню… от нее ничего не осталось. Слоаны сочувствовали мне, были очень тактичными и терпеливыми. Заботы по налаживанию клиники, специфика работы в тяжелых условиях тропиков отвлекали от тяжелых мыслей, хотя я часто видела родителей во сне.
Финансирование клиники шло в основном из фондов ВБГ. Мы сотрудничали с местными врачами, помогали им как могли, выкраивая из наших собственных ограниченных запасов медикаментов и инвентаря самое необходимое – к тому времени коррупция в центре и в провинциях достигла размеров, которые не допускались даже во время последней хунты, и, как это часто бывает, деньги на здравоохранение разворовывались едва ли не в первую очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
По дороге назад мы едва не попали в самую страшную авто-аварию, которую я видела в жизни. Ты, наверное, помнишь ее по сообщениям прессы – «Кровавое месиво Напы», или что-то в этом роде.
Нет, не так – мы все-таки попали в нее, но не как пострадавшие…
Туман опустился в долину вместе с закатом. Жара постепенно губила виноградники Напы, объяснял мне Дино. Туманы, которые раньше были редким явлением в долине, теперь стали ее ежедневным бичом. Мы ехали с включенными противотуманными фарами, но это не помогало. Туман был таким же густым, как в Бирме, когда ночной дождь сменяется парким рассветом… Мы только-только проехали под эстакадой, соединяющей одну из местных дорог с двадцать восьмым хайвэем, как услышали сзади, за спинами, леденящий душу протяжный скрежет, звук лопающегося металла и сразу же за ним – глухой удар чего-то тяжелого об асфальт.
Дино затормозил. Мы стали всматриваться, обернувшись назад… напрасно. Туман скрывал подробности, но мы уже поняли – произошла авария. Потом начался кошмар. С интервалом в несколько мгновений машины, несшиеся по хайвэю, одна за другой влетали во что-то большое и темное, лежащее поперек автострады…
Оставив машину, мы побежали к месту аварии.
Водитель бензовоза не смог удержать тяжелую цистерну на крутом повороте эстакады в плотном тумане. Бензовоз пробил ограждение и упал с эстакады поперек хайвэя.
Пока мы бежали, я насчитала до десятка ударов – каждый такой звук означал, что новая машина врезалась на большой скорости в свалку на дороге. Потом серая мгла озарилась яркой вспышкой, и сразу после этого раздался сильный взрыв.
Те из несчастных, кто сумел выбраться из разбитых машин и старался помочь пострадавшим, теперь превратились в живые факелы…
Десятки машин были изувечены на автостраде. Дино и я начали оказывать первую помощь сразу же. Через минут десять, которые казались нам целой вечностью, подоспели первые вертолеты и «скорые» из соседних поселков.
Там, на хайвэе, я впервые встретила Грейс Слоан.
Голос статной, с копной белых волос, женщины в синей униформе звучал спокойно и властно. Медики подчинялись ей с готовностью; все чувствовали ответственность и авторитет опытного врача. Мы работали на дороге почти шесть часов, без остановки… время слилось в одно длинное мгновение, во время которого ты остро чувствуешь, что от тебя зависит чья-то жизнь.
На следующий день в университете меня хвалили и говорили много хорошего о моем поступке… но со странным чувством облегчения я поняла, что события той ночи сыграли очень важную роль в моей судьбе.
Учеба уже не казалась главной обязанностью.
Я ушла работать в госпиталь, на полную ставку.
Грейс запомнила меня по работе на аварии и вскоре взяла в свое отделение. Она специализировалась в эпидемиологии. Ее появление на аварии в Напе было вызвано тем, что в тот вечер в госпитале дежурили лишь несколько специалистов-врачей, и сразу же по получению вызова их всех отправили на место происшествия.
Работа в отделении эпидемиологии сильно отличалась от работы в «неотложке». Методичность, терпение, аккуратность ценились ничуть не меньше, чем знания и опыт… Я познакомилась с Найджелом Слоаном, ее мужем. Он был биохимиком и работал в университетском мед-центре, но часто заглядывал к Грейс, даже в течение дня – у Найджела часто были дела в госпитале. Несколько раз мы все вместе ходили ужинать после работы. Я знала, что у них есть сын, что он живет неподалеку, в Сан Фране, но тогда я с ним не встречалась…
Спустя полгода после того, как я стала работать в эпидемиологии, Слоаны получили известие о том, что «Врачи без границ» приняли их заявления на работу, и что они предписано выехать на работу в Таиланд.
А через неделю после этого я узнала, что моя деревня – вся, до последней хижины – попала под оползень.
Не уцелел никто. В том числе и мои родители.
Шок. Мне не было дела до окружающего мира. Мне не хотелось есть, спать, разговаривать с людьми, и это меня совсем не беспокоило.
Мысли о хрупкости и мимолетности жизни гвоздем засели в голове. Если бы в то время я обратилась за помощью к религии, буддизм, наверное, получил бы самую истовую верующую… но я не верила в богов, и горе потери глодало меня живьем.
Я отошла немного лишь в самолете в Рангун, куда меня силой втиснули Слоаны. Они летели вместе со мной. Штаб-квартира ВБГ разрешила им поменять предписание на Бирму.
Найджел и Грейс взяли меня в штат своей группы, утрясли вопросы и проблемы с моим контрактом в ВБГ.
Слоаны со временем стали близки мне, как… нет, не в той мере, конечно… не как родители. Они стали очень хорошими друзьями, старшими по возрасту и по опыту.
…Я часто задумываюсь о том, как крепко увязаны события в канве жизни. Кто-то может жить, годами не замечая такой связи. Для меня же кирпичи событий намертво схвачены цементом причин и следствий.
Если бы не погибли мои родители, поехали бы Слоаны в Бирму? Наверное, нет. Я не виню себя в том, что произошло с ними дальше. То, что случилось – случилось… Но душа болит, и время не лечит…
Нас распределили в Могок, в крошечную районную клинику. Население городка состоит в основном из шахтеров рубиновых рудников. Несколько десятков старых, разрабатываемых преимущественно вручную, шахт разбросаны в округе Могока.
Я смалодушничала, не смогла поехать туда, к отцу и маме, в деревню… от нее ничего не осталось. Слоаны сочувствовали мне, были очень тактичными и терпеливыми. Заботы по налаживанию клиники, специфика работы в тяжелых условиях тропиков отвлекали от тяжелых мыслей, хотя я часто видела родителей во сне.
Финансирование клиники шло в основном из фондов ВБГ. Мы сотрудничали с местными врачами, помогали им как могли, выкраивая из наших собственных ограниченных запасов медикаментов и инвентаря самое необходимое – к тому времени коррупция в центре и в провинциях достигла размеров, которые не допускались даже во время последней хунты, и, как это часто бывает, деньги на здравоохранение разворовывались едва ли не в первую очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51