— Только бы с ними ничего не случилось! Только бы не случилось!
Таня заплакала от страха и бессилия. Почему она здесь, и как далеко Москва! Уж там бы она нашла выход из положения, она бы узнала, где они, она поставила бы на ноги весь институт, весь город! Как плохо быть одинокой!
Записная книжка выпала из ее рук, шлепнулась на бетонные плиты и открылась на букве Ф. Перед Таниными глазами предстал криво записанный вчера телефонный номер. И этот номер быстро ответил ей.
— Филипп Иванович, — сказала она, всхлипывая и размазывая по лицу слезы. — Это Таня.
— Да, Танечка, я узнал! — уверенно прозвучал ответ. — Хорошо, что вы позвонили. А я как раз думал, как вы?
— Мама и папа вчера вечером ушли на концерт! — Таня отчаянно зарыдала в телефон. — И я не знаю куда!
— А вы паникерша! — спокойным голосом сказала ей трубка. — Наверное, когда вы были маленькой, родители никуда не отпускали вас одну. Концертных залов в Москве десятки. Процент того, что ваши близкие пошли именно в тот самый зал, который захватили, достаточно мал. Но наберитесь терпения, я все узнаю и вам позвоню. Диктуйте телефон.
И Таня с великим облегчением, что есть кто-то знакомый, кому она может передать хотя бы часть своей боли, сказала ему свой номер.
Действительно, как по волшебству, Филипп Иванович скоро все узнал, и нашел Таниного отца, и передал ему привет и беспокойство дочери, и сам перезвонил Тане, и успокоившаяся и счастливая Таня договорилась встретиться с ним вечером и куда-нибудь сходить.
— Мы были в консерватории, — извиняющимся голосом сказала Танина мама, когда сумела дозвониться до дочери. — Мы не думали, что ты будешь так волноваться! И кроме того, не знали, что эта ужасная новость так скоро дойдет до вас. Ведь ты же сама всегда ругала нас за то, что мы выходили тебя встречать, когда ты возвращалась домой позже одиннадцати!
— То вы, а то я! — вне всякой логики заявила Татьяна и вдруг добавила то, что и не думала говорить: — Мам, я счастлива, что вы дома!
— Что ты, доченька… — И Таня услышала, как странно засопела телефонная трубка.
— Не ходи завтра на работу, давай поедем куда-нибудь. В Версаль, например, я там еще не был! — сказал Тане Филипп Иванович, когда поздно ночью они лежали в огромной постели номера отеля «Ритц», выходящего на Вандомскую площадь. Филиппу Ивановичу было все равно где ночевать — они вдвоем с Лисом снимали номера в девятом округе. Но для Тани номер в «Ритце» был вопросом принципиальным.
«Осталось завести еще ливрейного шофера и дорогущий автомобиль», — подумала она, а вслух сказала:
— А как же лаборатория?
— А она тебе очень нужна? — отозвался ее кавалер.
— Вообще-то нужна, — ответила Таня. — Хотя и по дому я очень скучаю. Особенно после этого «Норд-Оста». Никогда не думала, что способна так волноваться за родителей!
— Когда появляются дети, родители отходят на второй план, — как-то неопределенно ответил Филипп Иванович. Он задумался о чем-то своем. Таня приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.
— А если меня выгонят из лаборатории, мы поедем в Москву вместе?
Филипп Иванович повернул к ней голову.
— Ты неглупая девушка, — сказал он, внимательно глядя на нее и перебирая ее волосы, будто ощупывал товар. — Красивая, хотя совершенно непохожа на мою дочь. — Он сделал паузу. Таня напряглась. — Успокойся, — сказал он. — Мы поедем вместе. Только быстрее собирай свои документы. Я должен быть в Москве через три дня.
Он повернулся на бок, положил полную волосатую руку на грудь и быстро, спокойно заснул с таким видом, будто он уже давно все решил. А Таня еще долго не выключала свет и невидящими глазами рассматривала люстру на потолке.
«Что же мне делать? — думала она. — Что делать?»
Внутренним профессиональным взором врача она, не глядя на мужчину, лежавшего рядом, тоже оценивала его. Теперь спавший иногда всхрапывал — свидетельство того, что спит он спокойно и глубоко. Всхрапывал он, впрочем, не очень громко и не очень фигуристо.
«Ему лет пятьдесят или около того, — думала Татьяна. — Полные мужчины такого возраста почти все храпят. Он, наверное, ровесник моего отца. Хотя папа еще не храпел, когда я уезжала. Папа держит форму за счет того, что занимается спортом. Интересно, сильно ли он сейчас изменился? Наверное, тоже постарел. А мама? г — Таня вздохнула. — А у этого, — она повернулась к спящему лицом, — наверняка есть проблемы со здоровьем. — Она оценила широкий плотный череп спящего; прямой, ничем не выдающийся нос; твердый рот, который не расслабился, не растекся мышцами даже во сне; подбородок, бывший в молодости, вероятно, квадратным, а ныне плавно переходящий в жирок на шее, спускающийся на грудь. — Холерик, — определила Татьяна, — со склонностью к апоплексии. Несмотря на высокий рост, масса тела превышает норму минимум на тридцать килограммов. — Она вспомнила, как давил на нее, мешая дышать, его живот несколько минут назад. Как ей хотелось, уже не думая ни о каком удовольствии, хотя она не была с мужчиной целых два года, поскорее выбраться из-под этой пахнущей дорогим парфюмом огромной, тяжелой массы. — Но в этом направлении в будущем, наверное, что-нибудь можно будет и изменить. Сейчас надо отметить и недостатки, и достоинства. Характер у него замкнутый, но то, что он не болтун, — хорошо. И к тому же он, по-видимому, не пьет. — Таня еле удержалась, чтобы не протянуть руку и не пощупать у мужчины печень. — И не окончательный эгоист», — заключила она, вспомнив, как Филипп Иванович спросил ее:
— Тебе было хорошо?
— Я еще не привыкла, — уклончиво ответила она.
— Мне нравится, что ты не притворяешься, — спокойно отреагировал он. — Но, я заметил, ты и не морщилась?
«У меня хорошая школа работы в реанимации», — подумала Таня, но ничего не сказала. Она не знала, что именно уместно будет сказать в этом случае.
— Вы интересны мне как человек, — наконец решилась она, чем в общем-то не погрешила против истины. Филипп Иванович действительно был ей интересен. К тому же она до сих пор почти ничего не знала о нем, кроме того, что дела у него идут по всей Европе и Америке, а в Москве живет незамужняя дочь, по возрасту примерно ровесница Тани. Ни каким именно бизнесом он занимается, ни есть ли у него жена, Филипп Иванович не сказал, а Таня не стала спрашивать. «Можно, конечно, порыться в карманах, — подумала она, — посмотреть фамилию и есть ли штамп в паспорте, но если он заметит, будет некрасиво. Что я — проститутка? Еще решит, что я хочу что-нибудь у него украсть! Ничего, узнает меня поближе, расскажет сам, — решила она и продолжила свои размышления. — Какого же мужчину мне еще ждать? Молодые — все эгоисты и сопляки, на них надежды мало. Свободные художники? Один такой был вон у Янушки. Такие, как мой отец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Таня заплакала от страха и бессилия. Почему она здесь, и как далеко Москва! Уж там бы она нашла выход из положения, она бы узнала, где они, она поставила бы на ноги весь институт, весь город! Как плохо быть одинокой!
Записная книжка выпала из ее рук, шлепнулась на бетонные плиты и открылась на букве Ф. Перед Таниными глазами предстал криво записанный вчера телефонный номер. И этот номер быстро ответил ей.
— Филипп Иванович, — сказала она, всхлипывая и размазывая по лицу слезы. — Это Таня.
— Да, Танечка, я узнал! — уверенно прозвучал ответ. — Хорошо, что вы позвонили. А я как раз думал, как вы?
— Мама и папа вчера вечером ушли на концерт! — Таня отчаянно зарыдала в телефон. — И я не знаю куда!
— А вы паникерша! — спокойным голосом сказала ей трубка. — Наверное, когда вы были маленькой, родители никуда не отпускали вас одну. Концертных залов в Москве десятки. Процент того, что ваши близкие пошли именно в тот самый зал, который захватили, достаточно мал. Но наберитесь терпения, я все узнаю и вам позвоню. Диктуйте телефон.
И Таня с великим облегчением, что есть кто-то знакомый, кому она может передать хотя бы часть своей боли, сказала ему свой номер.
Действительно, как по волшебству, Филипп Иванович скоро все узнал, и нашел Таниного отца, и передал ему привет и беспокойство дочери, и сам перезвонил Тане, и успокоившаяся и счастливая Таня договорилась встретиться с ним вечером и куда-нибудь сходить.
— Мы были в консерватории, — извиняющимся голосом сказала Танина мама, когда сумела дозвониться до дочери. — Мы не думали, что ты будешь так волноваться! И кроме того, не знали, что эта ужасная новость так скоро дойдет до вас. Ведь ты же сама всегда ругала нас за то, что мы выходили тебя встречать, когда ты возвращалась домой позже одиннадцати!
— То вы, а то я! — вне всякой логики заявила Татьяна и вдруг добавила то, что и не думала говорить: — Мам, я счастлива, что вы дома!
— Что ты, доченька… — И Таня услышала, как странно засопела телефонная трубка.
— Не ходи завтра на работу, давай поедем куда-нибудь. В Версаль, например, я там еще не был! — сказал Тане Филипп Иванович, когда поздно ночью они лежали в огромной постели номера отеля «Ритц», выходящего на Вандомскую площадь. Филиппу Ивановичу было все равно где ночевать — они вдвоем с Лисом снимали номера в девятом округе. Но для Тани номер в «Ритце» был вопросом принципиальным.
«Осталось завести еще ливрейного шофера и дорогущий автомобиль», — подумала она, а вслух сказала:
— А как же лаборатория?
— А она тебе очень нужна? — отозвался ее кавалер.
— Вообще-то нужна, — ответила Таня. — Хотя и по дому я очень скучаю. Особенно после этого «Норд-Оста». Никогда не думала, что способна так волноваться за родителей!
— Когда появляются дети, родители отходят на второй план, — как-то неопределенно ответил Филипп Иванович. Он задумался о чем-то своем. Таня приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.
— А если меня выгонят из лаборатории, мы поедем в Москву вместе?
Филипп Иванович повернул к ней голову.
— Ты неглупая девушка, — сказал он, внимательно глядя на нее и перебирая ее волосы, будто ощупывал товар. — Красивая, хотя совершенно непохожа на мою дочь. — Он сделал паузу. Таня напряглась. — Успокойся, — сказал он. — Мы поедем вместе. Только быстрее собирай свои документы. Я должен быть в Москве через три дня.
Он повернулся на бок, положил полную волосатую руку на грудь и быстро, спокойно заснул с таким видом, будто он уже давно все решил. А Таня еще долго не выключала свет и невидящими глазами рассматривала люстру на потолке.
«Что же мне делать? — думала она. — Что делать?»
Внутренним профессиональным взором врача она, не глядя на мужчину, лежавшего рядом, тоже оценивала его. Теперь спавший иногда всхрапывал — свидетельство того, что спит он спокойно и глубоко. Всхрапывал он, впрочем, не очень громко и не очень фигуристо.
«Ему лет пятьдесят или около того, — думала Татьяна. — Полные мужчины такого возраста почти все храпят. Он, наверное, ровесник моего отца. Хотя папа еще не храпел, когда я уезжала. Папа держит форму за счет того, что занимается спортом. Интересно, сильно ли он сейчас изменился? Наверное, тоже постарел. А мама? г — Таня вздохнула. — А у этого, — она повернулась к спящему лицом, — наверняка есть проблемы со здоровьем. — Она оценила широкий плотный череп спящего; прямой, ничем не выдающийся нос; твердый рот, который не расслабился, не растекся мышцами даже во сне; подбородок, бывший в молодости, вероятно, квадратным, а ныне плавно переходящий в жирок на шее, спускающийся на грудь. — Холерик, — определила Татьяна, — со склонностью к апоплексии. Несмотря на высокий рост, масса тела превышает норму минимум на тридцать килограммов. — Она вспомнила, как давил на нее, мешая дышать, его живот несколько минут назад. Как ей хотелось, уже не думая ни о каком удовольствии, хотя она не была с мужчиной целых два года, поскорее выбраться из-под этой пахнущей дорогим парфюмом огромной, тяжелой массы. — Но в этом направлении в будущем, наверное, что-нибудь можно будет и изменить. Сейчас надо отметить и недостатки, и достоинства. Характер у него замкнутый, но то, что он не болтун, — хорошо. И к тому же он, по-видимому, не пьет. — Таня еле удержалась, чтобы не протянуть руку и не пощупать у мужчины печень. — И не окончательный эгоист», — заключила она, вспомнив, как Филипп Иванович спросил ее:
— Тебе было хорошо?
— Я еще не привыкла, — уклончиво ответила она.
— Мне нравится, что ты не притворяешься, — спокойно отреагировал он. — Но, я заметил, ты и не морщилась?
«У меня хорошая школа работы в реанимации», — подумала Таня, но ничего не сказала. Она не знала, что именно уместно будет сказать в этом случае.
— Вы интересны мне как человек, — наконец решилась она, чем в общем-то не погрешила против истины. Филипп Иванович действительно был ей интересен. К тому же она до сих пор почти ничего не знала о нем, кроме того, что дела у него идут по всей Европе и Америке, а в Москве живет незамужняя дочь, по возрасту примерно ровесница Тани. Ни каким именно бизнесом он занимается, ни есть ли у него жена, Филипп Иванович не сказал, а Таня не стала спрашивать. «Можно, конечно, порыться в карманах, — подумала она, — посмотреть фамилию и есть ли штамп в паспорте, но если он заметит, будет некрасиво. Что я — проститутка? Еще решит, что я хочу что-нибудь у него украсть! Ничего, узнает меня поближе, расскажет сам, — решила она и продолжила свои размышления. — Какого же мужчину мне еще ждать? Молодые — все эгоисты и сопляки, на них надежды мало. Свободные художники? Один такой был вон у Янушки. Такие, как мой отец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149