Но день ото дня он все реже заговаривал о моей роли, а костюмы все меньше и меньше подходили для сцены. Улучшения в них он теперь вносил споро и решительно, свободно орудуя руками. Раза два он демонстрировал костюм на себе: шелковые чулки и белье, подвязки, тонкая сорочка, меховой палантин. Однажды он втиснул себя в корсет и заставил меня за расшнуровкой обращаться к нему «миледи». В то памятное утро он также нарумянил себе щеки, накрасил губы и натянул на себя какое-то причудливое восточное одеяние. Или же, подражая благородному примеру миссис Чарк, надевал на меня бриджи, мужской шелковый плащ, парчовую треуголку и черного цвета сапоги. Затем выводил меня на короткую прогулку через Ковент-Гарден, где мы покупали корешки и травы. Однако вскоре, несмотря на все эти причуды, я начала ему надоедать.
Долго теперь он у меня не задерживался, наше совместное занятие длилось считанные минуты и проходило на более привычный манер. День-другой он вообще не показывался. Как-то перед обедом я шла мимо театра «Ковент-Гарден» — и что же увидела? «Мирской путь» выдержал уже три представления, через две недели спектакли прекращались, а в следующем месяце труппа выезжала на гастроли в два других театра. О, бедная, бедная Слабость!
— А что же ваш кавалер? — полюбопытствовал я. — Уж он-то наверняка мог бы защитить вашу честь и спустить с лестницы этого пройдоху распорядителя!
— Защитить мою честь! — Элинора в волнении тряхнула локонами, но, помолчав, заговорила более спокойно. — Я все это время его не видела — и, конечно же, была озадачена его отсутствием. Между тем, от любви я сделалась совсем больна. В поисках суженого я добралась до Спитлфилдза — как и вчера, пешком, — и что же увидела? Ту самую груду развалин, которая и сейчас обозначает место, где стояло скромное жилище моего дорогого отца. Здание обрушилось в глухую полночь, дождливой порой, как падает замертво посреди улицы ломовая лошадь.
— Ага, и ваш юный поклонник погиб! — проговорил я с сочувственным вздохом.
— Нет-нет! — возразила она. — О, если бы это было так! Он уцелел, вот в чем жалость. Увы, погибли мои дорогие родители, которые покинули дом сквайра с позором и в горести. Оба… оба были раздавлены… их кости все еще… все еще там, внизу…
Элинора оказалась не в состоянии подробно обрисовать судьбу несчастных, но тем не менее и я, вместе с ней, был расстроен до глубины души. После короткой паузы, в продолжение которой Элинора почти не отнимала от лица носовой платок, она отерла глаза в последний раз и вновь приступила к рассказу:
— Говорят, галантность таит в себе все пороки. Равным образом и порок не обходится без галантности. Днем позже мой ухажер явился ко мне на Грейт-Харт-стрит, куда я вернулась, исполненная скорби. По его словам, он был на гастролях с труппой — в Бате. Исполнял должность главного суфлера; ему обещали роль со словами, но обманули… Разве я не получала от него писем? Нет? Неужели? Вмешался, воскликнул он, какой-то негодяй. Кто бы это мог быть? Мистер Ларкинс? Нет, конечно же, нет. Нет-нет! — джентльмен с самой безупречной репутацией, мистер Ларкинс…
Нетрудно вообразить, как я встрепенулся при упоминании этого имени и чуть не выронил кисть.
— Мистер Ларкинс? — перебил я. — Этого проходимца звали Ларкинс?!
— Нет на свете имени мерзостней, — отозвалась Элинора. — Это синоним любого порока и всяческого зла под солнцем. Да, Ларкинс: таково имя вероломного гонителя, виновника моей гибели — совиновника, по крайней мере. Мой поклонник, — торопливо продолжала она, не замечая, как мои черты исказила гримаса, — очень скоро убедился в низости распорядителя и, тотчас же забрав меня из ненавистной квартиры, поселил у своей престарелой тетушки, обладавшей добрейшим нравом. Звали ее миссис Кук. Эта тишайшая с виду особа содержала кофейню напротив собора Святого Павла, у «Ковент-Гардена». Но заметьте, какую тесную дружбу любезность водит с грехом! Как ловко злодейство рядится в радующую глаз мантию добродетели! На новом месте, в новой семье я обнаружила, что нахожусь в тех же самых обстоятельствах, что и раньше — даже более того. Нужно ли объяснять вам, что это за обстоятельства? Стоит ли мне облекать себя еще большим стыдом? Мечта моя сбылась — до известной степени. Ибо теперь я выступала в «Ковент-Гардене» — правда, не в тех ролях, на которые возлагала надежды. Мой сценический дебют состоялся в окне публичного дома. Мое имя и описание моих достоинств следовало искать не в театральной программке, а в «Списке ковент-гарденских прелестниц». Верно, я появлялась в театрах, облаченная в костюм, но на мне была черная атласная маска. Я садилась в первом ряду, за оркестром. Играла веером и склоняла голову набок — то так, то эдак, дожидаясь аплодисментов. По окончании спектакля посещала джентльменов в ложах или более непринужденно знакомилась с ними под сенью сводчатых галерей, где мы с вами прогуливались два дня назад. Да, я стала fille dejoie . Шлюхой, дрянью. К их жилищам меня доставляли в портшезе, и там я удовлетворяла все их скотские прихоти. Завершив дело, меня полуодетой выставляли на улицу — в Мейфэре или на Сент-Джеймскую площадь или же в темные лабиринты и зловонные проулки Уайтчепела или Сент-Джайлза. Два-три раза меня арестовывал в поздний час караульный — и мировой судья на Боу-стрит, объявив меня уличной проституткой, приговаривал к отправке в исправительный дом. Обнаженную до пояса, меня секли в присутствии олдермена, на глазах у гогочущих зевак — любителей наблюдать за экзекуцией. Рубцы остались на мне до сих пор — видите? Вот — и вот… За решеткой я обучилась перчаточному делу — и, тайком, более прибыльному ремеслу: совершать кражи со взломом, срезать кошельки и обшаривать карманы. Всякий раз меня освобождали не позже чем через месяц — и, невзирая на хорошо усвоенные навыки и кое-какие успехи, я возвращалась к прежнему образу жизни. Брайдуэлл все же предпочтительнее Тайберна, где я видела однажды, как лучшая из моих наставниц выделывает в воздухе антраша после того, как взобралась на Холборн-Хилл, сидя верхом на лошади задом наперед.
— С сэром Эндимионом, — добавила она, помолчав, — я познакомилась после третьего моего заключения.
— Встреча произошла в театре?
— Нет, у миссис Кук. В моей комнате. Возвращаясь в портшезе после спектакля в «Друри-Лейн» с участием мистера Гаррика, он высмотрел меня через окно. Надо видеть зрелище, которое являют собой большинство моих сестер по несчастью. Есть среди них и бывшие актрисы, это правда, и некогда красивые сельские девушки, но теперь почти все они выглядят плачевней некуда: у любого мелькнула бы мысль, что даже самый грязный нищий из какой-нибудь трущобы побрезгует до них дотронуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Долго теперь он у меня не задерживался, наше совместное занятие длилось считанные минуты и проходило на более привычный манер. День-другой он вообще не показывался. Как-то перед обедом я шла мимо театра «Ковент-Гарден» — и что же увидела? «Мирской путь» выдержал уже три представления, через две недели спектакли прекращались, а в следующем месяце труппа выезжала на гастроли в два других театра. О, бедная, бедная Слабость!
— А что же ваш кавалер? — полюбопытствовал я. — Уж он-то наверняка мог бы защитить вашу честь и спустить с лестницы этого пройдоху распорядителя!
— Защитить мою честь! — Элинора в волнении тряхнула локонами, но, помолчав, заговорила более спокойно. — Я все это время его не видела — и, конечно же, была озадачена его отсутствием. Между тем, от любви я сделалась совсем больна. В поисках суженого я добралась до Спитлфилдза — как и вчера, пешком, — и что же увидела? Ту самую груду развалин, которая и сейчас обозначает место, где стояло скромное жилище моего дорогого отца. Здание обрушилось в глухую полночь, дождливой порой, как падает замертво посреди улицы ломовая лошадь.
— Ага, и ваш юный поклонник погиб! — проговорил я с сочувственным вздохом.
— Нет-нет! — возразила она. — О, если бы это было так! Он уцелел, вот в чем жалость. Увы, погибли мои дорогие родители, которые покинули дом сквайра с позором и в горести. Оба… оба были раздавлены… их кости все еще… все еще там, внизу…
Элинора оказалась не в состоянии подробно обрисовать судьбу несчастных, но тем не менее и я, вместе с ней, был расстроен до глубины души. После короткой паузы, в продолжение которой Элинора почти не отнимала от лица носовой платок, она отерла глаза в последний раз и вновь приступила к рассказу:
— Говорят, галантность таит в себе все пороки. Равным образом и порок не обходится без галантности. Днем позже мой ухажер явился ко мне на Грейт-Харт-стрит, куда я вернулась, исполненная скорби. По его словам, он был на гастролях с труппой — в Бате. Исполнял должность главного суфлера; ему обещали роль со словами, но обманули… Разве я не получала от него писем? Нет? Неужели? Вмешался, воскликнул он, какой-то негодяй. Кто бы это мог быть? Мистер Ларкинс? Нет, конечно же, нет. Нет-нет! — джентльмен с самой безупречной репутацией, мистер Ларкинс…
Нетрудно вообразить, как я встрепенулся при упоминании этого имени и чуть не выронил кисть.
— Мистер Ларкинс? — перебил я. — Этого проходимца звали Ларкинс?!
— Нет на свете имени мерзостней, — отозвалась Элинора. — Это синоним любого порока и всяческого зла под солнцем. Да, Ларкинс: таково имя вероломного гонителя, виновника моей гибели — совиновника, по крайней мере. Мой поклонник, — торопливо продолжала она, не замечая, как мои черты исказила гримаса, — очень скоро убедился в низости распорядителя и, тотчас же забрав меня из ненавистной квартиры, поселил у своей престарелой тетушки, обладавшей добрейшим нравом. Звали ее миссис Кук. Эта тишайшая с виду особа содержала кофейню напротив собора Святого Павла, у «Ковент-Гардена». Но заметьте, какую тесную дружбу любезность водит с грехом! Как ловко злодейство рядится в радующую глаз мантию добродетели! На новом месте, в новой семье я обнаружила, что нахожусь в тех же самых обстоятельствах, что и раньше — даже более того. Нужно ли объяснять вам, что это за обстоятельства? Стоит ли мне облекать себя еще большим стыдом? Мечта моя сбылась — до известной степени. Ибо теперь я выступала в «Ковент-Гардене» — правда, не в тех ролях, на которые возлагала надежды. Мой сценический дебют состоялся в окне публичного дома. Мое имя и описание моих достоинств следовало искать не в театральной программке, а в «Списке ковент-гарденских прелестниц». Верно, я появлялась в театрах, облаченная в костюм, но на мне была черная атласная маска. Я садилась в первом ряду, за оркестром. Играла веером и склоняла голову набок — то так, то эдак, дожидаясь аплодисментов. По окончании спектакля посещала джентльменов в ложах или более непринужденно знакомилась с ними под сенью сводчатых галерей, где мы с вами прогуливались два дня назад. Да, я стала fille dejoie . Шлюхой, дрянью. К их жилищам меня доставляли в портшезе, и там я удовлетворяла все их скотские прихоти. Завершив дело, меня полуодетой выставляли на улицу — в Мейфэре или на Сент-Джеймскую площадь или же в темные лабиринты и зловонные проулки Уайтчепела или Сент-Джайлза. Два-три раза меня арестовывал в поздний час караульный — и мировой судья на Боу-стрит, объявив меня уличной проституткой, приговаривал к отправке в исправительный дом. Обнаженную до пояса, меня секли в присутствии олдермена, на глазах у гогочущих зевак — любителей наблюдать за экзекуцией. Рубцы остались на мне до сих пор — видите? Вот — и вот… За решеткой я обучилась перчаточному делу — и, тайком, более прибыльному ремеслу: совершать кражи со взломом, срезать кошельки и обшаривать карманы. Всякий раз меня освобождали не позже чем через месяц — и, невзирая на хорошо усвоенные навыки и кое-какие успехи, я возвращалась к прежнему образу жизни. Брайдуэлл все же предпочтительнее Тайберна, где я видела однажды, как лучшая из моих наставниц выделывает в воздухе антраша после того, как взобралась на Холборн-Хилл, сидя верхом на лошади задом наперед.
— С сэром Эндимионом, — добавила она, помолчав, — я познакомилась после третьего моего заключения.
— Встреча произошла в театре?
— Нет, у миссис Кук. В моей комнате. Возвращаясь в портшезе после спектакля в «Друри-Лейн» с участием мистера Гаррика, он высмотрел меня через окно. Надо видеть зрелище, которое являют собой большинство моих сестер по несчастью. Есть среди них и бывшие актрисы, это правда, и некогда красивые сельские девушки, но теперь почти все они выглядят плачевней некуда: у любого мелькнула бы мысль, что даже самый грязный нищий из какой-нибудь трущобы побрезгует до них дотронуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142