Тристано перекрестился на манер донны Франчески, вздрогнув при мысли о белом безгласном теле, простертом внутри со сложенными на груди руками.
Он вгляделся в собственное лицо, отраженное в лакированной боковой стенке гондолы.
Покачавшись на волне, поднятой похоронной баркой, гондольер пустил свою лодку мимо неровных полумесяцев палаццо, что стояли по берегам канала. Ряды полукруглых окон были по большей части неосвещены, их перевернутые очерки дрожали в воде. В этот час суток казалось, будто некая сила взяла красующиеся в воздухе фасады и бесшумно опрокинула их в подземную тьму — в другой, куда более мрачный мир теней и отражений. В ненарушимой тишине слышались только всплески и бульканье воды на веслах и вокруг корпуса лодки — шевеление беспокойно спящего зверя.
Скоро гондола поравнялась с дворцом Провенцале. Ряд окон над дверью, выходившей на канал, отбрасывал на воду свет. Вернулся граф? Тристано вытянул шею, вглядываясь, в попытке поразмыслить, наметить план, но ему это не удавалось. Дама в Сан-Поло, в том доме: что, если граф?.. Что, если она?.. Он ничего не знал, кроме одного: надо поскорей добраться до английского лорда.
Гондольер за веслом что-то недовольно пробормотал. Волны разбили отраженные в них золотые прямоугольники окон графского обиталища на множество золотых цехинов и крошечных сверкающих серпов. Тристано почудилось, будто изнутри донесся чей-то голос, потом его эхо. Воистину это город, полный отзвуков и отражений, эха и зеркал, подумал он; место, где преобладает «иллюзия», о которой говорил граф, — окутывающая видимый мир, подменяющая его собой, словно сценическая декорация; весь город похож на одну из антикварных диковин графа, на оптический трюк, достигнутый с помощью зеркал и потайных устройств. Словно под блестящей поверхностью канала, под приливом и лунным светом рябил иной, перевернутый мир, наполовину видимый, наполовину воображаемый и непроницаемо-мрачный.
Когда лодка миновала изгиб канала, над неровной линией палаццо в Дорсодуро взгляду открылись золотые купола и парные колокольни церкви Санта-Мария-делла-Салюте, а за каналом, над палаццо Дукале, разлитое по небу розоватое свечение. Вдали высился густой, слабо колеблемый лес голых мачт; редкие желтые паруса на горизонте напоминали вывешенное для просушки белье.
— Поворот! — вдруг скомандовал Тристано. — Налево. Так. Живее, живее!
На темнеющей поверхности канала, близ входа с воды в палаццо английского лорда, он различил три гондолы, которые с разных сторон подплывали кfondamenta; их висячие фонари освещали пассажиров — все они были одеты в красные ливреи.
— Но, signore! — запротестовал гондольер, уже запыхавшийся от усилий, которых требовала от него заданная Тристано гонка.
— Живее!
Ворча, гондольер направил лодку — казалось, со скоростью улитки — в устье Рио-дель-Сантиссимо. Там он совершенно перестал грести, предоставив лодке медленно скользить вперед, покачиваясь на волне. Оглянувшись через правое плечо, он невозмутимо, дружеским тоном проговорил:
— Все это, право, ни к чему, signore. — Он выпрямился и нацелил лодку к небольшому причалу. — Думаю, что граф хотел просто…
Не успел он закончить фразу, как Тристано прыгнул в сторону fondamenta, подняв тучу брызг и разодрав колени под чулками об острые камешки мостовой. Гондольер с руганью выбрался на берег, едва только нос лодки ударился о пропитанные дегтем сваи. Коренастый, плотного телосложения, он не смог, однако, угнаться за Тристано, который, постукивая каблуками, быстро вырвался вперед.
На краю Кампо-Сан-Маурицио Тристано повернул направо и помчался на восток, к площади Святого Марка: верхушка расположенной там колокольни купалась в предзакатном сумрачно-оранжевом свете. У церкви Сан-Фантин он замедлил бег, увидев, как три гондолы, одна за другой, пробираются вверх по чернильно-темной Рио-Сан-Моизе, напротив театра, где он пел на Святой неделе три месяца тому назад. За спиной слышалось, как приближаются крики гондольера. В груди у него горело, слюна пересохла, и он свернул в лабиринт узких calli : окна там были завешены или закрыты плотными ставнями. Груду строений венчали скошенные дымоходы или свернутые набок флюгера. Окна чернели пустотой, иные были забиты досками.
Спустя минуту-другую Тристано остановился в растерянности, прислушался. От его разгоряченного лба валил пар. Колокольни больше не было видно. Двое-трое прохожих мельком всмотрелись ему в лицо. Где-то жалобно мяукала невидимая кошка. Потом шум стал усиливаться: до слуха доносились шаги, чьи-то оклики. Вплотную прижимаясь к стенам, он повернул обратно по собственному следу, обогнув театр Сан-Моизе сзади, и вскоре выбрался на небольшую, наполовину затопленную fondamenta, которая открывалась на просторную bacino . Позади, ближе к palazzo лорда, показались две бегущие фигуры, к которым присоединился теперь широкоплечий гондольер, возобновивший свои вопли.
Тристано зашлепал по воде в противоположную сторону; он едва успел спрятаться между красными и серыми гранитными колоннами, обозначавшими вход на Пьяццетту (высокий прилив залил ее поверхность), как со стороны громадной площади показались трое преследователей, которые без труда продвигались по тонкому слою воды. Граф с двумя приближенными, на поясе у которых болтались длинные шпаги в ножнах, приближались неспешно, не прилагая усилий, словно часик до того просидели за чашкой кофе в кафе под аркадой. Чуть поодаль широкими шагами за ними следовал центурион. А точнее, Шипио: шлем с забралом отсутствовал, и он, с кривой улыбкой на физиономии, замыкал процессию.
Тристано вновь завертелся на месте, пробежался по испещренной лужами fondamenta, а потом, не раздумывая, перепрыгнул через причальные столбы прямо в воду, где его поглотили холодные, соленые, пузырящиеся волны. Сразу же вынырнув на поверхность, он ударился макушкой о гладкий корпус гондолы. Протянутая без малейшего промедления рука с кружевной манжетой ухватила Тристано за воротник velada, а пара других рук помогла втащить его через борт внутрь судна. Тристано плюхнулся на пол наподобие утреннего улова, вытянутого сетью из лагуны, задыхаясь и отфыркиваясь. Мокрая одежда не давала ему пошевелиться. Подняв взгляд, он увидел склоненное перед собой лицо; его внимательно рассматривали глаза, причудливей которых он в жизни не встречал: один был карий, другой — зеленый.
— Синьор Тристано, — послышался незнакомый голос. — Позвольте мне представиться. — Голос был грубым и звучал гулко, будто заржавленный меч точили о стены бездонной пещеры. — Меня зовут лорд У***. — Он протянул Тристано руку в кружевной гофрированной манжете и хрипло расхохотался — Отлично! Отлично! Итак, вы все-таки едете с нами в Англию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Он вгляделся в собственное лицо, отраженное в лакированной боковой стенке гондолы.
Покачавшись на волне, поднятой похоронной баркой, гондольер пустил свою лодку мимо неровных полумесяцев палаццо, что стояли по берегам канала. Ряды полукруглых окон были по большей части неосвещены, их перевернутые очерки дрожали в воде. В этот час суток казалось, будто некая сила взяла красующиеся в воздухе фасады и бесшумно опрокинула их в подземную тьму — в другой, куда более мрачный мир теней и отражений. В ненарушимой тишине слышались только всплески и бульканье воды на веслах и вокруг корпуса лодки — шевеление беспокойно спящего зверя.
Скоро гондола поравнялась с дворцом Провенцале. Ряд окон над дверью, выходившей на канал, отбрасывал на воду свет. Вернулся граф? Тристано вытянул шею, вглядываясь, в попытке поразмыслить, наметить план, но ему это не удавалось. Дама в Сан-Поло, в том доме: что, если граф?.. Что, если она?.. Он ничего не знал, кроме одного: надо поскорей добраться до английского лорда.
Гондольер за веслом что-то недовольно пробормотал. Волны разбили отраженные в них золотые прямоугольники окон графского обиталища на множество золотых цехинов и крошечных сверкающих серпов. Тристано почудилось, будто изнутри донесся чей-то голос, потом его эхо. Воистину это город, полный отзвуков и отражений, эха и зеркал, подумал он; место, где преобладает «иллюзия», о которой говорил граф, — окутывающая видимый мир, подменяющая его собой, словно сценическая декорация; весь город похож на одну из антикварных диковин графа, на оптический трюк, достигнутый с помощью зеркал и потайных устройств. Словно под блестящей поверхностью канала, под приливом и лунным светом рябил иной, перевернутый мир, наполовину видимый, наполовину воображаемый и непроницаемо-мрачный.
Когда лодка миновала изгиб канала, над неровной линией палаццо в Дорсодуро взгляду открылись золотые купола и парные колокольни церкви Санта-Мария-делла-Салюте, а за каналом, над палаццо Дукале, разлитое по небу розоватое свечение. Вдали высился густой, слабо колеблемый лес голых мачт; редкие желтые паруса на горизонте напоминали вывешенное для просушки белье.
— Поворот! — вдруг скомандовал Тристано. — Налево. Так. Живее, живее!
На темнеющей поверхности канала, близ входа с воды в палаццо английского лорда, он различил три гондолы, которые с разных сторон подплывали кfondamenta; их висячие фонари освещали пассажиров — все они были одеты в красные ливреи.
— Но, signore! — запротестовал гондольер, уже запыхавшийся от усилий, которых требовала от него заданная Тристано гонка.
— Живее!
Ворча, гондольер направил лодку — казалось, со скоростью улитки — в устье Рио-дель-Сантиссимо. Там он совершенно перестал грести, предоставив лодке медленно скользить вперед, покачиваясь на волне. Оглянувшись через правое плечо, он невозмутимо, дружеским тоном проговорил:
— Все это, право, ни к чему, signore. — Он выпрямился и нацелил лодку к небольшому причалу. — Думаю, что граф хотел просто…
Не успел он закончить фразу, как Тристано прыгнул в сторону fondamenta, подняв тучу брызг и разодрав колени под чулками об острые камешки мостовой. Гондольер с руганью выбрался на берег, едва только нос лодки ударился о пропитанные дегтем сваи. Коренастый, плотного телосложения, он не смог, однако, угнаться за Тристано, который, постукивая каблуками, быстро вырвался вперед.
На краю Кампо-Сан-Маурицио Тристано повернул направо и помчался на восток, к площади Святого Марка: верхушка расположенной там колокольни купалась в предзакатном сумрачно-оранжевом свете. У церкви Сан-Фантин он замедлил бег, увидев, как три гондолы, одна за другой, пробираются вверх по чернильно-темной Рио-Сан-Моизе, напротив театра, где он пел на Святой неделе три месяца тому назад. За спиной слышалось, как приближаются крики гондольера. В груди у него горело, слюна пересохла, и он свернул в лабиринт узких calli : окна там были завешены или закрыты плотными ставнями. Груду строений венчали скошенные дымоходы или свернутые набок флюгера. Окна чернели пустотой, иные были забиты досками.
Спустя минуту-другую Тристано остановился в растерянности, прислушался. От его разгоряченного лба валил пар. Колокольни больше не было видно. Двое-трое прохожих мельком всмотрелись ему в лицо. Где-то жалобно мяукала невидимая кошка. Потом шум стал усиливаться: до слуха доносились шаги, чьи-то оклики. Вплотную прижимаясь к стенам, он повернул обратно по собственному следу, обогнув театр Сан-Моизе сзади, и вскоре выбрался на небольшую, наполовину затопленную fondamenta, которая открывалась на просторную bacino . Позади, ближе к palazzo лорда, показались две бегущие фигуры, к которым присоединился теперь широкоплечий гондольер, возобновивший свои вопли.
Тристано зашлепал по воде в противоположную сторону; он едва успел спрятаться между красными и серыми гранитными колоннами, обозначавшими вход на Пьяццетту (высокий прилив залил ее поверхность), как со стороны громадной площади показались трое преследователей, которые без труда продвигались по тонкому слою воды. Граф с двумя приближенными, на поясе у которых болтались длинные шпаги в ножнах, приближались неспешно, не прилагая усилий, словно часик до того просидели за чашкой кофе в кафе под аркадой. Чуть поодаль широкими шагами за ними следовал центурион. А точнее, Шипио: шлем с забралом отсутствовал, и он, с кривой улыбкой на физиономии, замыкал процессию.
Тристано вновь завертелся на месте, пробежался по испещренной лужами fondamenta, а потом, не раздумывая, перепрыгнул через причальные столбы прямо в воду, где его поглотили холодные, соленые, пузырящиеся волны. Сразу же вынырнув на поверхность, он ударился макушкой о гладкий корпус гондолы. Протянутая без малейшего промедления рука с кружевной манжетой ухватила Тристано за воротник velada, а пара других рук помогла втащить его через борт внутрь судна. Тристано плюхнулся на пол наподобие утреннего улова, вытянутого сетью из лагуны, задыхаясь и отфыркиваясь. Мокрая одежда не давала ему пошевелиться. Подняв взгляд, он увидел склоненное перед собой лицо; его внимательно рассматривали глаза, причудливей которых он в жизни не встречал: один был карий, другой — зеленый.
— Синьор Тристано, — послышался незнакомый голос. — Позвольте мне представиться. — Голос был грубым и звучал гулко, будто заржавленный меч точили о стены бездонной пещеры. — Меня зовут лорд У***. — Он протянул Тристано руку в кружевной гофрированной манжете и хрипло расхохотался — Отлично! Отлично! Итак, вы все-таки едете с нами в Англию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142