– Вы оскорбили меня! Но не своим отказом, нет, а тем, что ведете со мной разговор при свидетеле. Вам Минако-сан – дочь, а мне – чужой человек. И вы оскорбили меня в ее присутствии! Это сущее издевательство! Впервые мне пришлось вынести подобное оскорбление.
Госпожа Рурико оставалась невозмутимой. Она дала юноше выговориться, а потом продолжала:
– Напрасно вы на меня рассердились, Аоки-сан. По-моему, слишком жестоко с вашей стороны пренебрегать моей любовью к вам. Я не солгала, когда сказала, что люблю вас. Только люблю я вас как младшего брата и вряд ли смогла бы полюбить как мужа. Вы самый близкий мой друг, и мне хотелось бы, чтобы вы надолго им оставались. Мина-сан, вы понимаете меня? – Госпожа Рурико бросила многозначительный взгляд на Минако.
И в беспросветном мраке для девушки блеснул вдруг луч надежды. Кажется, она начинала понимать мачеху. Но юноша стал в бешенстве кричать:
– Вы настоящий вампир! Я смело могу это сказать теперь! Как глубоко я заблуждался, считая вас порядочной и благородной! Зачем я приблизился к вам?! Простить себе не могу, что все ваши нежные слова считал искренними и старался заслужить ваше расположение своей горячей любовью. Вы соблазняли меня не только сладкими речами, но и всеми известными вам способами. Когда же я оказался во власти ваших чар и сделал вам предложение, вы оскорбили меня! Но я отомщу вам за это! Запомните, отомщу! – Юноша кричал как безумный.
Наконец Минако поняла, какие мачеха питала чувства к юноше, поняла, что должна была она испытывать все эти дни. То, что она чересчур резко обошлась с юношей, объяснялось ее глубокой любовью к Минако. И девушка чувствовала стыд и раскаяние и в то же время безграничную благодарность к мачехе.
«Да, она любит меня! Ради меня она готова на любую жертву!» – думала Минако. Когда же госпожа Рурико снова заговорила, Минако еще больше уверилась в этом.
– Аоки-сан! – продолжала госпожа Рурико. – Вы слишком молоды и увлеклись мною, совершенно не зная моего сердца, не имея понятия о том, что таится на дне моей души. Вы даже не уверены в том, что я люблю вас, а сделали мне предложение. Уайльд сказал, что брак – это взаимное недоразумение. Эти слова прямо относятся к вашему предложению.
Юноша, казалось, не слышал, что говорила госпожа Рурико. Он весь дрожал от гнева, совершенно утратив дар речи.
– Вы не понимаете не только меня, но и остальных людей, окружающих вас, вы не познали по-настоящему человеческой души. Вы неспособны оценить любовь девушки с сердцем чистым, как жемчуг, который не следует менять на самый драгоценный камень. Вам надо твердо стать на ноги и научиться понимать то, что вас окружает.
Слушая мачеху, Минако вся горела от стыда, но проникалась к ней все большей и большей любовью и чувством горячей благодарности. Юноша между тем встал со своего места:
– Хватит с меня, госпожа! Мало того что вы оскорбили меня и унизили как мужчину, вы еще пытаетесь читать мне нравоучения. Мне нужно от вас все или ничего! А любить меня как младшего брата – такими словами забавляйте детей! Интересно, долго ли вы собирались надо мной потешаться? А теперь, госпожа, прощайте! Вряд ли мы увидимся с вами когда-нибудь. Правда, мне хотелось бы знать, как долго вы будете безнаказанно издеваться над своими жертвами. Вы были моей первой любовью, ради которой я готов был на все, но вы… – Хлынувшие из глаз слезы помешали юноше говорить, однако он справился с собой и закончил: -…но вы так жестоко втоптали ее в грязь! Вы еще вспомните меня, госпожа!
Минако сидела, низко опустив голову. Но вдруг, выпрямившись, она решительно обратилась к мачехе:
– Мама! – Голос ее звучал хрипло. – Пожалуйста, подумайте еще! Я не все поняла из того, о чем говорил Аоки-сан, но прошу вас подумать! Я… я…
От волнения Минако так и не договорила. Тут юноша, уже совсем было собравшийся уходить, вдруг оглянулся п посмотрел на Минако.
– Я глубоко тронут вашим вниманием! – сказал он. – Но теперь госпоже Рурико не о чем больше думать, все кончено между нами. Моя любовь растоптана, и в сердце не осталось ничего, кроме обиды и боли. Прощайте! И простите за все те неприятности, которые я невольно причинил вам! – С этими словами юноша резко повернулся и быстро побежал вниз по аллее. Вскоре скрылось из виду и его белевшее в темноте кимоно.
Проводив юношу взглядом, Минако почувствовала невыразимую тоску. Какое-то время госпожа Рурико тоже взволнованно смотрела вслед юноше, но потом быстро пришла в себя и совсем близко придвинулась к Минако.
– Вы расстроены? – ласково спросила госпожа Рурико, положив руку девушке на плечо.
– Да. Мне очень жаль Аоки-сан! – чуть слышно ответила Минако.
После короткой паузы госпожа Рурико сказала:
– Я чувствую себя очень виноватой, и не столько перед Аоки-сан, сколько перед вами. Пожалуйста, простите меня! – с неподдельной искренностью произнесла госпожа Рурико.
Минако никогда еще не видела мачеху в такой растерянности.
– Возможно, я ошибаюсь, тогда простите меня. Но мне кажется, что я вас поняла… ваши чувства к Аоки-сан.
Минако вспыхнула и опустила голову.
– Вы, вероятно, слышали позавчера в саду наш разговор с Аоки-сан. Нет, вы не подслушивали, просто так получилось. По когда, возвращаясь в отель, мы столкнулись с вами в дверях и я посмотрела на ваше лицо, я сразу обо всем догадалась. Я и раньше кое о чем догадывалась, но когда догадка моя подтвердилась, поняла, что совершила непоправимую ошибку.
Госпожа Рурико говорила очень серьезно, с нотками трагизма в голосе. Минако чувствовала себя преступницей па скамье подсудимых. Сердце ее разрывалось от боли и стыда.
– События последних дней перевернули всю мою жизнь, мое презрение к мужчинам обернулось теперь против меня самой. Прошу вас, Мина-сан, выслушайте мою исповедь!
Впервые в голосе госпожи Рурико звучала невыразимая грусть.
– Я никогда не питала к Аоки-сан сколько-нибудь серьезного чувства и пригласила его в Хаконэ лишь из пустого каприза и оскорбленного самолюбия. Дело в том, что некий господин стал вмешиваться в мои личные дела, запретив мне поддерживать дружеские отношения с Аоки-сан. И вот назло ему я пригласила Аоки-сан в Хаконэ. Такой у меня характер. Из-за этого злосчастного характера я вошла в вашу семью и наделала еще много глупостей.
После короткой паузы мачеха снова заговорила:
– Да, такова моя природа, и совладать с собой я не могу. Стоит мне почувствовать, что кто-то домогается меня, как я тотчас же отталкиваю его от себя с необычайной силой. В последнее время я все чаще думаю о том, не погубила ли я этим характером всю свою жизнь. Я как ребенок, – с тяжелым вздохом продолжала мачеха, – которому не разрешают рвать цветы, а он их рвет. Именно это чувство побудило меня пригласить в Хаконэ Аоки-сан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75