Однажды утром Рурико, как обычно, разбирала почту. Прежде это было ее любимым занятием, потому что среди вороха писем она первым делом старалась отыскать письма от возлюбленного, от близких друзей. Теперь же Рурико тяготилась этой своей обязанностью.
Рурико с опаской подошла к столу, просмотрела всю корреспонденцию и взяла последнее, еще не вскрытое письмо в конверте из дорогой бумаги.
На обратной стороне, где значилась фамилия отправителя, Рурико с ужасом прочла: «Седа Сёхэй». Ей показалось, будто она держит в руках послание бандита с требованием денег и гнусными угрозами.
Осторожно, словно гадюку, Рурико взяла конверт и понесла отцу.
Узнав, кто отправитель, отец презрительно вскинул брови и не торопился вскрывать письмо.
– Что он там пишет? – с нетерпением спросила Рурико.
Отец сердито вскрыл конверт.
– Сейчас посмотрим… – В голосе отца слышалась тревога. – «По делу о скупленных мною Ваших долговых расписках, а также для выяснения печального недоразумения, происшедшего по вине виконта Сугино, который приходил к Вам по моему поручению, я хотел бы иметь честь на днях лично переговорить с вами…» Какой наглец! Настоящая толстокожая скотина! Пусть только явится, я укажу ему его место. – С этими словами отец разорвал письмо на мелкие кусочки.
Рурико с глубокой жалостью смотрела, как дрожат от гнева худые руки отца.
В ожидании Сёды Сёхэя отец и дочь мысленно готовились к предстоящей борьбе.
На следующее утро Рурико часов в десять вышла на веранду и стала рассеянно смотреть на поднимавшуюся в гору дорогу. Сквозь зелень платанов, росших по обеим ее сторонам, Рурико заметила ослепительно сверкающий на солнце, большой светло-голубой автомобиль, мчавшийся прямо к их дому. Замедлив ход и протяжно загудев, точно простонав, автомобиль остановился у порот.
Рурико, хотя и готовилась к этой встрече, не могла побороть охватившего ее волнения.
Из открывшейся дверцы автомобиля высунулась большая голова Сёды Сёхэя. Он вытер платком лицо и, неприятно улыбаясь, с самодовольным видом направился к подъезду.
Рурико не знала, как ей быть: идти ему навстречу или оставаться на веранде. При одной лишь мысли, что он будет смотреть на нее и ей придется с ним разговаривать, Рурико испытывала неодолимое отвращение. Обычно она сама встречала гостей, если успевала заметить их раньше служанки. Не выйти навстречу Сёде значило обнаружить свой страх перед ним, а гордость не позволяла Рурико сделать это.
«Нет, – думала девушка. – Я не должна бояться этого низкого человека. Пусть он стыдится и трепещет перед порядочными людьми».
К Рурико вернулась ее обычная решительность. Ослепительно красивая и стройная, она предстала перед Сёдой, который учтиво поклонился ей.
– А, мадемуазель Карасава! Приношу свои глубокие извинения за мою резкость во время нашей встречи. Могу ли я вас просить… скажите, пожалуйста, ваш отец дома*?
«До каких же пределов может дойти бесстыдство?» – подумала Рурико, поражаясь его вежливости и самоуверенности, будто между ними никогда не было никаких недоразумений.
– Да, отец дома, – холодно отвечала Рурико. – Но я должна прежде спросить, сможет ли он принять вас. – И Рурико, исполненная гордости, направилась в комнату отца.
– А, он здесь? Отлично! Проведи его в нижнюю гостиную, – коротко приказал отец.
Когда Рурико провожала Сёхэя в гостиную, он пытался заговорить с ней несколько фамильярно, но вполне вежливо. Рурико отвечала холодно, даже резко.
– О! – коротко воскликнул отец, входя в гостиную и выражая таким образом не то удивление, не то приветствие, как будто они не в первый раз встречались друг с другом. Отец так презирал Сёду, что даже не собирался заговорить с ним.
Рурико знала, что подслушивать неприлично. Но от предстоящего разговора отца с Сёдой зависела судьба всей их семьи. Поэтому, стараясь быть незамеченной, она тихонько села на стул, стоявший в коридоре возле гостиной, и вся обратилась в слух.
– Я давно собирался навестить вас, но всегда что-нибудь да мешало. Мой поступок может вам показаться не совсем попятным и, пожалуй, не очень достойным… Я имею в виду покупку долговых обязательств. Поэтому я и пришел, во-первых, принести извинения, а во-вторых, объяснить мотивы и цель своего поступка, – медленно и подчеркнуто вежливо, словно оправдываясь, произнес Сёда. Однако его ласковый голос не предвещал ничего хорошего, как теплый ветер перед началом бури.
– Гм… мотивы… Разве, чтобы скупать долговые обязательства, нужны какие-то особые мотивы, требующие объяснения? – презрительно отвечал отец.
– Разумеется, – смиренно, но твердо возразил Сёда. – У меня, по крайней мере, эти мотивы есть. Начну издалека. Должен признаться, что являюсь искренним поклонником вашего превосходительства и всегда с глубоким уважением относился к вашему поистине благородному образу действий.
Седа вежливо умолк.
Отца поразили лицемерие и цинизм Сёды, пытавшегося с хитростью лисы усыпить его подозрения. Сёда же, сознавая собственное превосходство, держался с отцом подчеркнуто вежливо.
– Чем ближе я знакомлюсь с так называемыми политическими деятелями, тем сильнее в них разочаровываюсь, – снова заговорил Сёда. – Красивые и громкие слова, которыми они так любят щеголять, не имеют ничего общего с их поступками. Ведь любого из них можно соблазнить деньгами. Они даже расчетливее нас, торговцев. Простите за откровенность, но это печальный факт.
Отец слушал молча, ничего не отвечая. Но молчание его было словно затишье перед бурей.
Однако Сёда, как ни в чем не бывало, продолжал разглагольствовать:
– Впервые я увидел вас в клубе «Ниппон» и сразу обратил внимание на ваш благородный облик, и уважение мое к вам возросло. Полагаю, что именно вас, ваше превосходительство, бескорыстно посвятившего столько лет жизни государственной деятельности, можно смело назвать образцовым государственным деятелем и политиком.
Рурико, отчетливо слышавшая каждое слово Сёды, представляла себе, как должен был в душе негодовать отец, слушая столь грубую и беззастенчивую лесть.
– Как вам известно, никакими особыми талантами я не отличаюсь, но благодаря счастливому случаю нажил довольно солидный капитал и в настоящее время располагаю пятью миллионами иен, которыми могу распоряжаться по собственному усмотрению. Я не намерен вкладывать их в какие-либо предприятия или расходовать в благотворительных целях, как это мне советуют. У меня есть своя идея. Я хотел бы отдать их такому государственному деятелю, как вы, ваше превосходительство, чтобы он, не будучи стеснен в средствах, мог всецело посвятить себя служению государству. Такое помещение капитала было бы, пожалуй, наиболее достойным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75