— Так, ты говоришь, собака приведет нас на место?
Габриэль нагнулась, погладила Верного по голове, затем достала из кармана лоскуток и дала ему понюхать.
— Иди, мальчик, ищи, — только и сказала она.
Собака вильнула хвостом, будто давала знать, что поняла, — и легко побежала в западном направлении.
Дрю улыбнулся и вручил ребенка Габриэль. На секунду их пальцы встретились, но он отдернул руки, словно обжегся. Подал лопаты Долговязому и одним легким, изящным, словно парящим в воздухе, движением вскочил на вторую лошадь.
— Не пытайся сама доить корову, — напомнил он. — Поклянись, что не будешь.
Дрю уже слишком хорошо изучил Габриэль. Вот бы и ей так же хорошо его узнать!
Девушка кивнула.
— Этого недостаточно. Я хочу, чтобы ты дала честное слово, — настаивал Дрю.
— Я не буду сама доить корову, — послушно повторила Габриэль.
Он в последний раз пронзил ее взглядом, еще полным сомнения, и два всадника скрылись во тьме.
16.
Дрю ехал вровень с Долговязым. Пустив коней легкой рысцой, они следовали за собакой, бежавшей впереди.
Да, пес чертовски смышленый, думал Дрю. Габриэль была, несомненно, права, решив, что Верный в прошлом был сторожевой собакой. Ему приходилось видеть таких псов в Шотландии, они с удивительным проворством охраняли овец и коров.
Дрю изо всех сил старался думать только о предстоящем деле, а не о женщине, оставшейся в лагере. Да, Габриэль лгунья, но добрая, в этом сомневаться не приходится, хотя эта доброта касалась только четвероногих и младенцев. Все же вряд ли ее привязанности к малышу хватит надолго. Конечно, настроена она очень решительно, но взять на себя заботу о ребенке далеко не то, что дать приют теленку, лошади или собаке.
Нет, ее последняя привязанность долго не продлится. Его собственная мать доказала непрочность таких чувств. У Дрю сохранились смутные воспоминания из самого раннего детства. Мать любила и ласкала его… но потом пристрастилась выпивать и к опиуму и всегда старалась скрыться, когда ее муж вымещал свою ярость на ее сыне. Ему исполнилось уже восемнадцать, прежде чем он узнал причину этого, и хотя Дрю отчасти жалел мать, но другая, уязвленная часть его существа не могла простить ей этого предательства.
Его доверие к людям тогда было подорвано, и Дрю не думал, что оно когда-нибудь может восстановиться. Да и вряд ли он этого хочет. Опыт общения с Габриэль только утвердил его во мнении, что желать подобного может только сумасшедший.
Ее уловки и обман еще раз убедили Дрю, что людям нельзя доверять. О, в этой женщине многое достойно восхищения, но это лишь пуще убеждало Дрю избегать ее. Уважение к ней — недопустимая роскошь, он не может себе этого позволить. Габриэль удалось взломать его защитный панцирь, сорвать маску напускного равнодушия и легкомыслия, в которой Дрю Камерон общался с миром. Он нешуточно боялся того, что последует, если он сблизится с ней по-настоящему. Дрю не желал ставить опыты и вообще не был уверен, что сможет сызнова пережить боль и отчаяние, обман и предательство со стороны той, что, казалось, полюбила его.
Дрю взглянул на своего спутника.
Долговязый подмигнул ему.
— Думаешь о мисс Габриэль? Вот уж не думал, что под грязной одеждой скрывается такая хорошенькая леди.
Собака побежала быстрее, заставляя всадников тоже прибавить прыть, — и Дрю получил возможность не отвечать на вопрос. Долговязый прав. Габриэль — хорошенькая леди. Слишком хорошенькая. Он замечал все мужские взгляды, направленные на нее, и маялся ревностью, когда она улыбалась другим погонщикам.
Его мысли прервал собачий лай. Очевидно, пес нашел, что искал, — и теперь ему есть чем заняться.
* * *
«Я обещала», — твердила себе Габриэль, переходя от одного погонщика к другому и прося кого-нибудь подоить корову.
Увы, все они, конфузясь, отказывались. Некоторые, потому, что Дэмиен запретил им помогать Габриэль и ребенку, другие твердили, что никогда в жизни не доили коров, а третьи просто исчезали из виду при ее приближении.
Габриэль мысленно прокляла Дэмиена и его козни и вернулась к младенцу. Тот уже громко плакал от голода. Она раскрошила печенье в воде, но младенец не стал есть вязкую жижу. Девушка еще не теряла надежды уговорить его, когда брезент, служивший дверью в фургон, приподнялся, хлопнул — и она увидела Керби Кингсли. Габриэль ощетинилась и приготовилась сражаться за младенца.
— Дэмиен сказал, что ты нашла ребенка.
Девушка стиснула сверток в руках и кивнула.
— Сколько ему?
Она едва заметно пожала плечами.
— Точно не знаю. Наверное, три-четыре месяца.
Кингсли покачал головой.
— Скотти зовет твой фургон Ноевым ковчегом. Скольких еще сирот ты намерена приютить?
Их взгляды встретились в свете масляной лампы, и Габриэль внутренне содрогнулась, приготовившись к категорическому отказу, — но вместо этого с изумлением увидела в глазах Кингсли веселый блеск.
— Я не… я хочу сказать… они сами меня находят… — пробормотала она нерешительно и в то же время с некоторым задором.
— Дэмиен говорит, что ты искала охотника подоить корову.
Она кивнула.
— Чтобы накормить индейского младенца? Ты хоть знаешь, сколько забот и трудностей навлекаешь на свою голову?
— Да, мне все об этом твердят.
— Я полжизни воевал с индейцами, — сказал Кингсли. — Как большинство техасцев. Могу назвать и другие штаты.
— Но не с этим же младенцем сражаться! Ваш племянник Дэмиен сказал, что от индейцев плодятся блохи. Вы тоже придерживаетесь этого убеждения?
— Нет, я так не думаю, — сказал он решительно. — Один из моих лучших погонщиков — Долговязый. Ругатель страшный, но преданный беспредельно.
Он сказал это мягко, почти ласково.
Ну, это уж слишком! Ей совершенно не требуется сочувствие и понимание этого человека! Она не желает, чтобы он ей нравился. Габриэль подавила подступившие к глазам слезы.
— Я сам подою проклятую корову, — сказал Керби. — Я, случалось, занимался этим делом, когда сам еще пешком под стол ходил. Интересно проверить, не потерял ли я с тех пор сноровку?
И прежде чем Габриэль успела что-либо сказать, брезент захлопнулся за Кингсли. Изумленная Габриэль уставилась на место, где он только что стоял. Керби Кингсли сам отправился доить полудикую корову, чтобы накормить всеми отвергаемого младенца! Неужели хладнокровный убийца способен позаботиться об индейском малыше, вообще о каком бы то ни было младенце?
Сердце у нее сжалось. Неужели она все это время ошибалась, а Дрю Камерон был совершенно прав? Но если она ошиблась, то как объяснит Кингсли, что подозревала его?
Ребенок захныкал, и девушка, наклонившись к нему, прошептала:
— Все будет хорошо, малыш. Обещаю. Я не позволю, чтобы тебе причинили зло.
И вдруг у нее потеплело в груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94